Кремлевские жены - Васильева Лариса - Страница 15
- Предыдущая
- 15/51
- Следующая
Мы долго говорили с ней. Она решила написать Ленину о своих сомнениях.
Написала и получила ответ, после которого сказала мне:
«Уходи, Жан, уходи и не оглядывайся. Ты молод, слабоват характером, поэтичен. Все это не для тебя. Пиши книги и люби жизнь, если сможешь. А мне отступать некуда. Я под его гипнозом навсегда. Мне нельзя иначе. Если отступлюсь, значит, все мои жертвы были напрасны и жизнь прошла зря».
Спустя много лет я прочитала в известном ленинском письме к Инессе Арманд: «Насчет защиты отечества. Мне было бы архинеприятно, если бы мы разошлись. Попробуем еще раз спеваться».
Это был ответ на письмо Инессы, готовой в 1916 году стать вместе с Поповым на позиции обороны отечества.
Она спелась. Не ослушалась своего Вождя.
Попов ушел к «оборонцам», и на этом кончился большевистский период его жизни. Дружбы с Инессой не прекратил.
Два треугольника составила Инесса в своей запутанной и бурной жизни: любовный и революционный.
Итог любовного треугольника она выразила в письме бывшему мужу и другу всей ее жизни Александру Арманду: «Я только теперь поняла вполне, как я была избалована жизнью, как я привыкла быть окруженной людьми, которые мне близки, которых я люблю и которые любят меня. И когда я подумаю о том, как мне стало невыносимо тяжело, когда я очутилась совсем одинокой, тогда как столько людей всю жизнь одиноки, мне стало даже неловко перед самой собой».
Революционный треугольник завершился ошеломляющим известием о Февральской революции, пломбированным вагоном через Германию в Россию и тысячными толпами на улицах Петрограда. Ленин на броневике, бросающий в массы лозунг: «Да здравствует мировая социалистическая революция!», а внизу, за его спиной, кажущаяся массивной фигура Крупской и рядом худенькая, изящная Инесса — вся порыв или, как писал о ней один восторженный большевик, «горячий костер революции».
После Октября революционный треугольник окончательно обосновался в Москве. Ходили, и по сей день не исчезли, слухи о намерении вождя революции наконец-то соединить свою жизнь с Инессой и даже об отрицательном решении Политбюро по этому вопросу.
Живет сегодня и слух о намерении Крупской самой уйти от Ленина, отдать его Инессе.
Есть и такое: Крупская требовала переселить Инессу Арманд из Москвы в провинцию, дабы все было спокойно.
Много лет посвятившая жизни Надежды Константиновны исследовательница, вынужденная видеть ее сквозь розовые очки, сегодня позволяет себе быть откровенной: «В девятьсот десятом Ленин явился в Стокгольм на встречу с матерью и привез Инессу. Маман плохо — а как же Надя? Но роман был быстротечный. Он не очень афишировал эту связь, чувствовал, что она любвеобильна, окружена мужчинами — он привык властвовать один. Она? Тут посложнее: она иногда афишировала, хотела подчеркнуть свою близость к нему, как к вождю, но на перемене жизни не настаивала: эмигрант, без денег плюс Надя висела, как груз на ногах. И хоть они, как возлюбленные, расстались задолго до революции, она вскоре после Октября устроила ему истерику, ей хотелось быть первой леди. Он было задергался, Надя умно повела себя. Помните фразу из ее воспоминаний: „Володя пошел к Инессе на Остоженку один, без охраны, я ему за это попеняла“. Крупская даже хотела тихо отойти, отдать его Инессе. В девятнадцатом году поплыла на пароходе (имеется в виду поездка Крупской на агитационном пароходе „Красная звезда“ по Волге до Камы и обратно. — Л.В.), он перепугался и послал за ней. К чему были ему такие стрессы и полная ломка жизни — он достиг всего, о чем мечтал. Оставалось закрепить мечту».
Жизнь замечательных людей тем и замечательна, что ее можно трактовать как угодно и натягивать, словно безразмерный чулок, на понятия трактователей.
Инесса, по собственному желанию лишившая себя когда-то положения одной из самых богатых жен России и ставшая одной из главных русских революционерок, вдруг захотела в жены к вождю? Независимая Инесса? Возможно ли? Все, конечно, возможно, но трудно поверить.
Жена, возвращенная Лениным с парохода, пишет: «В конце 1919 года к нам часто стала приходить Инесса Арманд, с которой Ильич особенно любил говорить о перспективах движения. У Инессы старшая дочь уже побывала на фронте, чуть не погибла… Помню, как Инесса пришла к нам однажды с младшей дочерью Варей, совсем тогда молодой девушкой… и Ильич при них, как я по старинке выражалась, „полки разводил“; помню я, как поблескивали глаза у Варюшки».
Сколько же уверенности в себе и в нем за этими строками, снисходительного отношения к нему и сколько безразличия ко всему, что относится к полу. Присутствует лишь гордость за своего Ильича, революционные разговоры которого волнуют девушку Варю.
Во многих документах показана совместная дружная работа Крупской и Арманд в подготовке международной женской конференции 1920 года.
«Инесса еле держалась на ногах. Даже ее энергии не хватило на ту колоссальную работу, которую ей пришлось провести», — свидетельствует Крупская.
После конференции друзья, и в первую очередь Ленин, уговорили Инессу поехать отдохнуть. Он пишет ей: «Если не нравится в санатории, не поехать ли на юг? К Серго (речь идет об Орджоникидзе. — Л.В.), на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце, хорошую работу, наверное, устроит (и на отдыхе она не может без работы. — Л.В.). Он там власть. Подумайте об этом? Крепко жму Вашу руку. Ваш Ленин».
И это все, что мог бросить к ногам предполагаемой возлюбленной новый властелин России? Немного. Непохоже на роскошества монархов. А ведь она действительно была бесподобно хороша — среди большевиков бродила шутка: Инессу Арманд нужно включить в учебник по диамату как образец единства формы и содержания.
Новые времена имели новую шкалу ценностей: женщина перестала быть предметом мужских забав, она стала его помощником в работе. Такая роль вполне удовлетворяла Инессу, положившую жизнь на идею равноправия женщин.
Она вняла ленинскому совету, поехала на Кавказ, там заразилась холерой, и 23 сентября 1920 года ее не стало.
Есть воспоминание, сказавшее мне о троих много больше всех писем и сплетен. Старая большевичка Елизавета Драбкина в очерке «Зимний перевал» вспоминает, как участвовала в отряде особого назначения по обезвреживанию савинковцев, стремившихся свергнуть советскую власть.
«Ночь была по-осеннему сырой и темной. Мы сильно продрогли и с нетерпением ждали утра.
Уже почти рассвело, когда, дойдя до почтамта, мы увидели движущуюся нам навстречу похоронную процессию. Черные худые лошади, запряженные цугом, с трудом тащили черный катафалк, на котором стоял очень большой и поэтому особенно страшный длинный цинковый ящик, отсвечивающий тусклым блеском.
Стоя у обочины, мы пропустили мимо себя этих еле переставлявших ноги костлявых лошадей, этот катафалк, покрытый облезшей черной краской, и увидели идущего за ним Владимира Ильича, а рядом с ним Надежду Константиновну, которая поддерживала его под руку (выделено мной. — Л.В.). Было что-то невообразимо скорбное в его опущенных плечах и низко склоненной голове. Мы поняли, что в этом страшном ящике находится гроб с телом Инессы«.
Какая деталь: Крупская поддерживала Ленина, а не Ленин — Крупскую. Это было ЕГО горе. Не ЕЕ.
«Инессу хоронили на следующий день, на Красной площади. Среди венков, возложенных на ее могилу, был венок из живых белых цветов с надписью на траурной ленте: „Товарищу Инессе от В.И.Ленина“».
Революционерка Анжелика Балабанова, бывшая в то время секретарем Третьего интернационала, описала Ленина в день похорон Инессы: «Не только лицо Ленина, весь его облик выражал такую печаль, что никто не осмеливался даже кивнуть ему. Было ясно, что он хотел побыть наедине со своим горем. Он казался меньше ростом, лицо его было прикрыто кепкой, глаза, казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах. Всякий раз, как движение толпы напирало на нашу группу, он не оказывал никакого сопротивления толчкам, как будто был благодарен за то, что мог вплотную приблизиться к гробу».
- Предыдущая
- 15/51
- Следующая
