Японская жуть
old_literatureМасааки Накаяма (2014 — по настоящий момент)
Фрагментарная структура манги Масааки Накаямы с почти что пунктирным, несвязным сюжетом имитирует небольшие радиоэфиры, звуковые искажения, розовый шум, фиксирующий голоса умерших и отрывочные сообщения о японских городских легендах.
Сам Накаяма никак не комментировал выбранную форму повествования, но, предположительно, сам феномен радио, вынесенный в название, намекает на утверждение многих ученых начала — середины ХХ века, вроде Ланделла де Мора, Константина Раудива и Томаса Эдисона, о том, что радио служит медиумом между мирами покойников и живых.
В шести томах, включающих сто и одну небольшую хоррор-открытку, все истории связаны лишь одной сюжетной скрепой: историями о волосах и божестве-покровителе путников Огуши-сама, принимающим в дар локоны взамен на помощь в пути по заболоченным топям и лесам. Все небольшие зарисовки (всего 2–10 страничек) рассказывают о сакральности человеческих волос, которые символизируют путеводную нить, связывающую божество и японцев, клубок Ариадны для путника и вместе с тем линию, увязывающую воедино потустороннее и повседневное.
Девушку тянут за волосы невидимые руки демонов, посланные обозлившимся на людей Огуши-сама, и буквально засасывают в сиденье поезда; кудри вшивают в тряпичную куклу, чтобы та обрела жизнь и устроила настоящий фолк-хоррор для небольшой деревушки; изодранные пакли погибшего солдата доставляют к алтарю божества, чтобы оно помогло усопшему найти путь в мир духов.
Помимо обыгрывания мифов синтоизма и японских городских легенд у Накаямы лучше всего выходит изображать их противостояние: былое бережное обращение с природой вытеснено гиперурбанизацией и ее новой мифологией, а сакральную географию мест силы теперь чугунной поступью давят застройки кондоминиумов и небоскребов.
Символический порядок и гармония между стихией и человеком (так называемый принцип моно-но аварэ) нарушены. Божества, вытесненные новыми городскими ландшафтами, начинают мстить и уволакивать людей за волосы.
Один из персонажей, преследуемый гигантским волосатым лицом, заполняющим всё окно его квартиры, признается соседу, что никогда не сможет больше спать. После прочтения, мы, пожалуй, тоже не будем.
The Dark Beast Anamorphosis
Синтаро Каго (2008–2010)
Стиль мангаки Синтаро Каго критики характеризуют как «светскую паранойю», насыщенную «морбидным юмором», и относят преимущественно к жанрам сэйнэн, гор и боди-хоррор.
Каго, как правило, рисует небольшие сюжетные арки о маргинальных аутсайдерах, ограниченных мастурбаторной логикой позднего капитализма, вытесненных на периферию общества. Тем не менее эти герои вовлечены в производство желаний, а всё большая свобода выбора оборачивается еще одним рычагом контроля над ними.
Персонажи Каго представляют собой ультимативный гид по сексуальным перверсиям вроде копрофилии, копрофагии, психическим и телесным метаморфозам и социальному заточению.
Один из лучших сборников автора — The Dark Beast Anamorphosis — делится на небольшую манга-новеллу и сборник из десяти коротких историй. В первой части группа тщательно отобранных кандидатов участвует в засекреченном проекте «Анаморфозис», напоминающим что-то среднее между заточением в тюрьме Гуантанамо, линчевским Черным Вигвамом и реалити-шоу. Квалифицированный медиум вызывает злого духа, а участники, постоянно сопровождаемые прищуром видеокамер, должны продержаться 48 часов, желательно не умереть, а в случае успеха — выиграть 6 000 000 йен.
Каждая глава рассказывает одну и ту же историю с новой точки зрения (нарраторами становятся все — от участников до специалистов по спецэффектам и операторов) — этот прием в честь романа Рюноскэ Акутагава в западной критике называют «расёмоном».
Каго редко обращается к образу монстра из плоти и крови: монстром манги становится сам капитализм с его конвейерным производством, эпохой интернет-рынка и онлайн-проектами, в которых частная жизнь становится предметом аутичного внимания миллионов зрителей, а участники готовы отдать власть над собственной личностью перед объективом камеры.
В первую очередь The Dark Beast Anamorphosis посвящен индустрии развлечений, ответственной за тотальное насилие куда больше, чем это видится рядовому зрителю.
Так, «Анаморфозис» до жути напоминает реально существовавший онлайн-проект Quiet одного из первых интернет-предпринимателей Джоша Харриса, где участники ходили в тюремной робе, при этом ели изысканные ресторанные блюда, занимались сексом и становились надсмотрщиками и заключенными одновременно, — словом, жили в паноптикуме Фуко нового типа. Или же похож на нашумевший «Дау» Ильи Хржановского, где крепкие парни режут свинью в угоду кинопроизводству.
Там же можно найти рассказ о девушке, внушающей себе мысль, что врачи забыли скальпель в ее желудке во время операции, а позже те обнаруживают нечто куда более жуткое. Или же нарисованную в лучших (точнее, наиболее мерзких) традициях жанра эрогуро историю о школьнице, изнасилованной японскими затворниками хикикомори.
Hideout
Масасуми Какидзаки (2010)
Масасуми Какидзаки написал и нарисовал закольцованную в ленту Мебиуса историю, которая вольно трактует сразу несколько трагедий Еврипида и вместе с тем критикует патриархальные механизмы и устройство нуклеарной семьи сквозь призму психоанализа.
Работы Какидзаки не могут быть оторваны от травматического маршрута, по которому прошел он сам: фаллоцентричные механизмы подчинения в семье и циклопических размеров нависающая над ним тень деспотичного отца.
Какидзаки — пример творца, для которого искусство становится способом вымещения агрессии, вызванной отрочеством в японской патриархальной семье и ужасом перед механизмами преемственности, в которых мальчики превращаются в таких же жестоких отцов.
Hideout рассказывает о нарушениях в переживании скорби мужчин, вызванных условностями этикета Японии, где главе семьи не разрешается горевать дольше положенного. Герой манги Киришима Сиичи так захвачен круговертью быта, работой и обеспечением жены (жена в Японии всегда распоряжается финансами), что не успевает присмотреть за сыном, который по неосторожности вываливается из окна и разбивается насмерть.
Окольцованный чувством вины, навязываемой женой и родственниками, Сиичи решает отправиться в отпуск на острова, где планирует убить супругу. Той удается увернуться от гаечного ключа и сбежать в пещеру. Но там и Сиичи, и его жена сами станут жертвами.
Большего раскрывать не стоит, ведь клиффхэнгер и главная идея обнаружатся на самой последней странице. Но надо сказать, что и притаившееся нечто внутри пещеры жаждет насильно создать семью.
Таким образом хоррором становится сам институт семьи, а самым жутким оказывается привычное и знакомое — фигуры Отца и Матери, демонизированных, монструозных и одновременно жалких.
Parasyte
Хитоси Ивааки (1988–1995)
В тропических лесах обитает гриб кордицепс, который размножается, паразитируя на насекомых. Его споры попадают на гусеницу или муравья, а затем прорастают внутрь, захватывают центральную нервную систему и управляют насекомым.
Примерно таков и сюжет «Паразита»: на Землю начинают падать напоминающие ощетинившиеся каштаны скорлупки, из которых выползают биоморфные червеобразные организмы, через уши или носовую полость внедряющиеся в человеческий мозг.
Паразиты полностью подчиняют себе человеческую субъективность, способны подвергать тело носителя самым неожиданным трансмутациям (например, выгнуть тело в дугу, превратить руку в ряд клинков, а голову — во всепожирающий цветок из «Очень странных дел»), выучить японский за один день, планировать экспансию ареала заражения и даже внедриться в правительство. В «Паразите» человеческое тело, прежде казавшееся самой знакомой «вещью», становится территорией для развития инопланетного состояния мысли.
Изданная более 30 лет назад серия Ивааки еще до спекулятивных реалистов и развития экзобиологии подогревала фобии перед космическим ужасом и вторжением извне, а также очертила ряд вопросов, которые позже будут волновать современных философов вроде Дилана Тригга и Резы Негарестани, занимающихся проблематикой «жуткого» (uncanny).
Например, вопрос о сосуществовании человеческой субъективности и инородного агента в пределах одного тела (не/человеческая феноменология Тригга) или же размышление о том, что если в космосе существуют другие разумные расы, то какова должна быть новая этика взаимодействия и отношений с такими сущностями («ктулхоидная этика» Негарестани).
В манга-вариации Ивааки есть два режима, способных угодить как любителям современной хоррор-философии, так и поклонникам слэшера:
1) Человеческое тело — это всегда вместилище для других. Более 90 % человеческих клеток относятся к нечеловеческим (грибы, митохондрии). Поэтому Ивааки, как и его герой, спрашивает: «До какой степени я есть я»?
2) Вторжение паразитов оборачивается слэттер-панком, в котором школьниц в милой, так фетишизированной японской культурой, униформе расчетвертовывают, а высокотехнологичный Токио превращается в полигон экспериментов над человечеством.
Jisatsu Circle
Фуруя Усамару (2002)
Эта манга-адаптация базируется на сатирическом триллере Сиона Соно Suicide Club (2002). Она использует основную идею фильма, но рассказывает несколько другую историю, так что два этих произведения дополняют друг друга: это две радикальные попытки изобразить одержимость суицидом японской молодежи.
В Jisatsu Circle 54 девушки прыгают с платформы метро навстречу несущемуся поезду. В японской культуре для самоубийц, выбравших такую смерть, даже есть отдельный термин — jinshin jiko.
Однако Сае Кота, вот уже несколько лет шрамирующей руки и продающей свое тело учителям, единственной среди этой группы удается выжить. Из аутсайдера, объекта школьного буллинга и главной темы обсуждения на портале ruins.com, пестрящем сплетнями и фотографиями обнаженной Саи, она чередой мистических совпадений становится объектом поклонения и лидером нового круга потенциальных самоубийц.
Здесь Усамару всё глубже погружается в воронкообразную бездну юношеского отчаяния, выход из которого есть только смерть, но смерть подаренная, показанная другим — тем, кто уже однажды взглянул ей в лицо, но чудом выжил.
Усамару удается и другой жест: показать высокотехнологичный ландшафт Японии как способ суицида. Мегаполис в Jisatsu Circle — это разрастающаяся неподконтрольная ризома, город-киборг — гибрид человека и окружения, спроектированный, чтобы дополнять друг друга.
Однако метаболизм урбанизма куда ненасытнее человеческого и существует не столько в противовес, сколько без оглядки на нас. Разрастаясь вширь и ввысь, повизгивая сиренами, Токио лишает городского жителя чувства контроля над окружением и поглощает хрупкий человеческий материал.
Так, Усамару показывает, как его героини теряются на фоне царапающих небо высоток. Что остается в этом щемящем одиночестве среди миллионной толпы, как не использовать скоростные поезда в качестве современной гильотины?
Uzumaki
Дзюндзи Ито (1998–1999)
Каждая манга Ито — это шаг по направлению к другой форме жизни, примордиальному, досубъектному состоянию реальности, враждебной самому существованию homo sapiens. Работы Ито, пожалуй, самые холодящие и впечатляющие в списке, так как ужас здесь лишен человеческого измерения. Скорее, они напоминают о лавкрафтианском, священном и не вмещающемся в рамки разума знании о том, что Вселенная — объективно и без всякой примеси человеческой мысли — ползуча, слизка и смертоносна.
В «Узумаки» (япон. «спираль») маленький городок Курозу-чо одержим образом спирали.
В начале некоторые горожане подвергаются необъяснимой, навязчивой идее о вездесущности и красоте спирали. Так, мистер Сайто видит спиралевидный паттерн в панцире улитки, закручивающемся стебельке травы, рыбной фрикадельке супа рамен, а после достигает близости с манящим образом: сам претерпевает спиралевидную мутацию.
Крематории начинают выпускать завинчивающийся дым, влюбленные закручиваются в объятия друг друга и, подобно сиренам, уплывают в море, люди превращаются в улиток. Тем временем безумный плотник проектирует перестройку Курозу-чо в бесконечный спиралеобразный город-лабиринт.
То, что изначально было психическим помешательством нескольких горожан вроде мистера Сайто, перерастает в объективное состояние природы (ураганы, водовороты, спиралевидный смог, сквозь который проявляются вопящие человеческие лица с изодранными ртами) и мира вещей (вазы гончара Госимы сами по себе выходят похожими на кишки, помеченные паттерном спирали).
К слову, «Узумаки» привлекла внимание одного из создателей философии хоррора и спекулятивного реалиста Юджина Такера. Он анализировал мангу Ито как иллюстрацию к своей концепции мира-без-нас — той темной безличной стороны природы, которая лежит вне нашего понимания, ускользает от определений и противостоит любой субъектности.
Dragon Head
Минэтаро Мотидзуки (1995–2000)
Десятитомная survival-хоррор-серия Мотидзуки повествует о климатологическом апокалипсисе: разломе тектонических плит, извержении вулкана, взрыве Фудзиямы и море, которое может полностью исчезнуть, а затем снова появиться за считаные минуты.
Сюжет такой: по дороге к Токио скоростной поезд, набитый школьниками и их учителями, заезжает в тоннель и после землетрясения и оползня остается забаррикадированным внутри. Из оставшихся в живых — только трое младшеклассников: Теру, Нобуо и Ако.
При этом выживанию троицы, напоминающей персонажей романов «Повелителя мух» Голдинга и «Кораллового острова» Баллантайна, уделено не так уж много авторского внимания. Почти 60–70 % монохромной рисовки Мотидзуко посвящает руинам городов, тектонике плит, растрескавшейся и обезвоженной земле и всплескам лавы, а не главным героям и встречающимся им выжившим.
Делящая одно структурное и повествовательное родство с романами Зебальда — великим писателем руин — Dragon Head прославляет поэтику разрушения и, подобно Фрейду, производит психоанализ руин.
Руины Токио вносят временную путаницу: то, что еще неделю назад было домом героев, становится материальным остатком прошлого. Герои вынуждены выживать одновременно в двух смешавшихся временны́х промежутках: в постчеловеческом мире — и мире, где остатки материальной культуры человечества цепляются за настоящее, противясь окончательному распаду.
Отчаяние трех школьников выражается не в тщательной прорисовке эмоций их лиц, но, скорее, в самом мире, наводненном бестиарием демонов: лавой, мглой, непроглядным смогом и редко являющим себя почерневшим солнцем.
Emerging
Хокадзоно Масая (2012)
Биопанк-триллер о нулевом пациенте*, заразившим почти всю Японию летальным, не похожим ни на один известный вирус или инфекцию, заболеванием.
Нулевой пациент — понятие, пришедшее из массовой культуры. Аналогично понятию «первичный случай» в медицине и означает человека, вступившего в контакт с природным источником заражения. После разнесенная этим человеком инфекция начинает передаваться другим людям.
Бен Вудард «Динамика слизи», Hyle Press, 2016, пер. Д. Хамис
Впоследствии прозванный «геморрогической лихорадкой», вирус вызывает кровотечение из глаз, фурункулы размером с апельсин, раздувание и размягчение тела. Финальный этап — кровавый фонтан из всех отверстий.
Помимо восхитительной иллюстрации и затягивающего сюжета Emerging еще и схватывает современную фобию разработок биоружия, слухах об инсектоидных войнах (атака насекомых, зараженных вирусом) и фармакополитики, осуществляющей контроль над людьми, регулируя уровень гормонов населения путем инъекций, вакцинации и других препаратов.
Масая показывает, как условная бубонная чума, случись она в ХХI веке, смогла бы рассеяться далеко за пределы одного континента из-за высокоразвитой сети передвижения, авиалиний и глобализма.
Юджин Такер — исследователь биопанка и биохоррора — в тексте «Криптобиология» будто описывает сюжет манги Масая (на самом деле нет):
«Микробы формируют инфекционные сети внутри тела и сети заражения между телами, а наша современная система передвижения простирает эту соединяемость поперек геополитических границ».
Цит. по: Бен Вудард «Динамика слизи». Hyle Press. 2016, пер. Д. Хамис
Хокадзоно Масая показывает, как вирусная вспышка, используя человечество, может конструировать собственные траектории, которые нам покажутся капканом смерти. Но в Emerging лихорадка — это сама динамика микрожизни, чистая витальность, обретающая себя через смерть всей человекообразной Японии.