Тайна особняка на Пречистенке
Что может быть увлекательнее, чем путешествовать с друзьями по свету? Тем более, когда тебе девятнадцать, а друзья – что надо, и вместе вам предстоит распутать клубок невероятных загадок! Издательство «КомпасГид» выпускает новую серию книг Евгения Рудашевского. Первая часть тетралогии – «Город Солнца» – уже в продаже.
Главный герой Максим Шустов учится на журфаке и живет с мамой и отчимым. Отец ушел давно, и парень был предоставлен сам себе. К отцу, Сергею Шустову, у Максима, конечно же, масса вопросов и претензий. Однажды мать Максима решает выставить на аукцион старую картину, которая долгие годы висела у них в доме. Простенькая, на первый взгляд, работа безвестного художника Александра Берга «Особняк на Пречистенке» на деле оказывается ценнейшим экспонатом. Максим решает написать статью и о самом полотне, и о внутренней кухне арт-мира. К делу подключаются друг Дима, сестра Аня, а потом и очаровавшая главного героя Кристина (что за история без любви?!). Обыкновенная студенческая работа оборачивается настоящим журналистским расследованием, запуская череду событий не только непредсказуемых, но и пугающих. Каким образом «Особняк» связан с пропавшим отцом Максима? И кто эти сомнительные личности, которые не остановятся ни перед чем, лишь бы заполучить сведения о картине и местонахождении Сергея Шустова.
В начале тетралогии героям предстоит разгадать лишь небольшую часть тайн, связанных с полотном Берга. Секретные послания, погони и путешествия по всей Москве и Подмосковью станут испытанием дружбы, а также первым шагом на пути к куда более дальним странствиям. Ведь недаром же Евгений Рудашевский, прежде чем приняться за роман, отправился на Мачу-Пикчу.
«Хочу читать» предлагает отрывок из приключенческого романа «Город Солнца».
Глава пятая. Исчезновение Абрамцева
Пропал Абрамцев, владелец аукционного дома «Старый век». Тот самый, что сладко улыбался маме и носил красный платок в кармашке. Вечером не вернулся домой, телефон был недоступен. Его дочь Кристина сразу позвонила в полицию, но в розыск Абрамцева объявили только утром.
Других подробностей Максим не дождался. Мама настойчиво просила его не заходить в аукционный дом. Исчезновение владельца не повлияло на работу выставки, однако теперь там постоянно крутились следователи, и мама опасалась, что они начнут задавать вопросы. Абрамцев оформил необходимые документы на «Особняк», но мама не хотела рисковать.
— Ты сможешь как-нибудь без блокнота?
— Смогу.
— Вот и хорошо.
Абрамцев был старым другом мамы. Кажется, их познакомил отец. А может, и нет. Неважно. Главное, что в последние годы они почти не общались. Конечно, мама переживала за Абрамцева, вот только выглядела не просто взволнованной, а скорее напуганной. Она что-то скрывала от Максима, и ему это не нравилось.
Притворяться мама не умела. У неё подгорали сырники, выкипал чайник, падали тарелки. Потерянная, раздражённая, она сегодня чуть не вышла на улицу в пуховике, шерстяной шапке и тапочках. Только отчим, кажется, ничего не замечал. Был слишком занят, с рассвета сидел за верстаком. Менделеевский Дом метролога сделал ему большой заказ на резные панно с историей посёлка.
Пять часов. Скоро начнёт темнеть. Нужно было готовиться к семинару по зарубежной литературе, составлять план репортажа, а Максим без толку ходил по гостиной, будто хотел измерить её в шагах: от дивана к трюмо, от кресла к окну.
Перс лежал на столе, у старой фарфоровой вазы с лепным рельефом, и на беспокойство хозяина не обращал внимания. Он спал, как и вся деревня за окном.
Нужно было успокоиться.
Максим рухнул на диван. Затаившись, смотрел, как взметнувшаяся пыль летит через полосу мягкого солнечного света. Через час должна была вернуться мама. Может, удастся услышать от неё хоть какие-то новости.
«Особняк на Пречистенке», по-прежнему завёрнутый в ткань, теперь лежал у Максима в комнате, в шкафу. Отчим никогда не заходил к нему, поэтому мама предложила спрятать картину именно там. Спрятать… Глупо. Максим не понимал, почему мама так боится рассказать Корноухову про аукцион. И ведь она воспользовалась сыном. Давно поняла, что ей больше негде спрятать картину. Поэтому и взяла его с собой на выставку. А так бы и Максим ничего не узнал. Впрочем, сейчас это беспокоило его меньше всего.
Исчезновение Абрамцева поначалу казалось чем-то безумным, нереальным, будто увиденным в новостях или кино. Ведь люди так запросто не пропадают. Почему-то вспомнилась недавно прочитанная «Фламандская доска» Переса-Реверте.
— В самом деле, кто убил рыцаря?
Максим усмехнулся, а потом задал себе вопрос, от которого всё это время старательно отмахивался:
— Что, если тут замешан «Особняк»?
Зазвонил мобильный. Максим вздрогнул, торопливо вытащил его из кармана. Подумал, что звонит мама. Но нет, это был всего лишь Дима. Спросил, есть ли новости. Максим попросил его сегодня не звонить. И больше не задавать вопросов.
— Если всё выяснится, ты же скажешь, хорошо?
— Хорошо.
— Тут и Аня спрашивает.
— Аня?..
— В общем, мы будем ждать.
— Понятно.
После разговора Максиму стало легче. Какой бы там ни была история «Особняка», едва ли из-за неё стоило похищать человека. Максим понял, что всё это время переживал не из-за Абрамцева, а из-за странного состояния мамы.
Ей следовало обо всём рассказать отчиму. Так будет правильно. Корноухов имел право знать, что происходит в её жизни.
Максим в последнее время старался поближе сойтись с отчимом. Чувствовал, что их отношения важны для мамы. Идея подарить Корноухову букридер принадлежала именно Максиму. Отчим много читал. Библиотека, оставшаяся ему от родителей и дополненная им самим, давно разрослась: поначалу занимала стены его комнаты, затем перекинулась в коридор, в мастерскую, а теперь отвоёвывала пространство гостиной, постепенно сменяя старую посуду в поставцах.
Хороший ридер. С коленкоровой крышкой, удобным переключателем страниц и аккумулятором, которого хватало на две недели постоянного чтения. Максим решил при первой возможности купить себе такой же, а как-то за ужином спросил отчима, понравился ли ему подарок.
Корноухов признался, что ридером не пользуется. Сказал это без претензий. Мягко и честно. Корноухов вообще заранее сам решал, какой именно подарок купить ему на день рождения или Новый год. И других просил составлять списки. Максиму такая система не нравилась, он не принимал в ней участия. Отчим не настаивал.
В другое время разговор бы на этом закончился, но рядом сидела мама. И она переживала. Видела, что Корноухов никак не найдёт общий язык с пасынком. Максим, пересилив себя, спросил:
— Чем бумажные книги лучше?
Вопрос прозвучал как вызов.
Максим был уверен, что услышит что-нибудь банальное про книжный запах, про глубину тактильных ощущений и девственный хруст переплёта, едва сошедшего с термоклеевого биндера и ещё не забывшего тепло печатных пластин. Однако ответ Корноухова оказался неожиданным:
— Я люблю делиться книгами, а книгой в ридере не поделишься.
— Почему?
— Потому что она не стоит на полке и никто из твоих друзей её не заметит. Ты и сам о ней забудешь. В том-то и дело. Я хочу запоминать прочитанные книги. Для этого нужна обложка с именем автора.
Максим неуверенно пожал плечами. Впрочем, признал, что и сам частенько забывает автора только что прочитанного в ридере произведения. У него был старенький «Оникс» с шестидюймовым экраном. Не самая удобная модель, но Максим к ней привык.
— Можно переслать файл.
— Можно, — кивнул отчим. — Но иногда хочется дать именно книгу. Да и самому бывает приятно пролистать её. Откроешь где нибудь посередине и втянешься. Мне это нравится.
Мама сидела довольная. Надеялась, что сын продолжит спор, но Максим молчал. Не хотел ничего говорить. Обдумывал услышанное.
— И потом, — отчим всякий раз, отвлекаясь от еды, промокал салфеткой губы, — книга должна жить. Переходить от человека к человеку, из поколения в поколение. Вот у меня стоят «Страсти ума» Стоуна, может, видел? Книжка мне досталась от отца. Отличный биографический роман о Фрейде. И жизнь самогó Фрейда там описана подробно, а вот про его смерть в книге ничего не сказано. Не знаю, почему так. Может, Стоун вкладывал в это какой-то особый смысл. В общем, отец прочитал книгу, а на последней странице от руки сам добавил: «Фрейд умер 23 сентября 1939 года в Лондоне от двух уколов, сделанных лечащим врачом по его просьбе, — боль стала невыносимой». Так что теперь эта книга с историей. И мне это нравится. Я вижу в ней не только текст. А с ридером пропадает общность. Ты будто всегда начинаешь с пустого места.
Ридер в итоге пылился на полке в гостиной, и Максим, сидя на диване, сейчас поглядывал на его узкий коленкоровый корешок.
Зазвонил мобильный. Мама. Сказала, что придёт через двадцать минут.
— Есть новости?
— Дома поговорим.
— Хорошо.
Ничем путным заняться в эти двадцать минут Максим не смог. Вновь ходил по гостиной. Поглядывал на вырезанные отчимом панно. И на синюю маску, заинтересовавшую Диму. Это было изображение Ямараджи. Персонификация смерти. Подарок отца, одно из последних напоминаний о нём.
Максим не видел отца девять лет. Не знал, где он теперь, чем занимается, да и жив ли вообще. После развода отец поначалу заглядывал к ним. В последний раз даже приехал с подарками, хотя не было ни Нового года, ни дней рождения. Подарил Максиму глобус, а маме эту страшную маску.
Первое время Максим интересовался отцом. Мечтал однажды съездить с ним в одну из тех экспедиций, о которых рассказывала мама. У неё на столе тогда стояло много фотографий. Максим доставал их из рамок, читал подписи. Там были снимки из Индии, Танзании, Боливии. Теперь фотография осталась одна, и та лежала у мамы в столе. На ней она, совсем ещё молодая, с таким же молодым отцом и с кемто из общих знакомых стояла на фоне большого, увешанного воздушными корнями дерева. Все трое улыбались. Ярко, задорно. Максим никогда не видел у мамы такой улыбки. Снимок был сделан за год до его рождения.
Надпись на обороте: «Ауровиль. Mysterium tremendum».
Ауровиль — «город рассвета» на юге Индии, куда ещё лет двадцать-тридцать назад со всего мира съезжались художники, писатели и просто мечтатели в надежде найти приют и творческую независимость. Город свободы и равенства всех культур, задуманный как эксперимент — попытка построить своё идеальное государство посреди индийской нищеты. Улицы и главный храм Ауровиля, фотографии которых Максим нашёл в интернете, казались ему красивыми, но излишне причудливыми, а потому одновременно привлекательными и отталкивающими. Зачем туда ездили родители, Максим не знал.
В первый год после развода он часто просил маму показать что нибудь связанное с отцом. Однако не спрашивал, где теперь Шустовстарший, не просил о встрече с ним, да и вообще не выказывал никаких эмоций. Ходил в школу, занимался своими делами и даже сам себе не смог бы сказать, действительно ли переживает. Просто хотел подержать в руках что-нибудь принадлежавшее отцу. Тогда мама впервые достала письма, которые тот писал ей в молодости.
Это были странные письма. Отец любил всевозможные шарады, загадки. С университета приучил маму переписываться шифром, который помогал им скрываться от любого, кто хотел проникнуть в их тайны. Мама объяснила Максиму, как именно читать письма, и он долгими вечерами, отложив уроки, сидел за составлением расшифровок.
Ему, конечно, было любопытно, о чём переписывались родители, — в се эти обсуждения старинных артефактов, потерянных сокровищ, которые отец обещал непременно отыскать, заброшенных городов, чьи здания давно затянуло лианами и прочей липкой растительностью джунглей, разговоры о книгах, картинах, мечты однажды открыть собственный антикварный магазин, чтобы по заказу богатых коллекционеров пересекать океаны, дождевые леса и сельвы… Но Максим прежде всего надеялся встретить хоть несколько слов, посвящённых ему. Жадно вчитывался в каждое новое предложение, вздрагивал, встретив малейший намёк на их Масика, который научился ходить, повадился выбрасывать вещи с балкона, прочитал первую книгу и был так похож на отца. Подобных упоминаний удавалось найти ничтожно мало. Родителей прежде всего занимала их собственная учёба и работа.
Для большинства писем отец использовал простейший шифр Цезаря, где лишь требовалось прибавить к каждой букве заранее определённое количество других букв, следуя строго по алфавиту. Так, в слове «сын» при шаге в одну букву «с» превращалось в «т», «ы» превращалось в «ь», ну а последняя буква записывалась как «о». В итоге получилось «тьо». Подобные записи было легко разгадать, даже не зная точного шага, — обыкновенным подбором, и в них, как правило, ничего интересного Максим не находил.
Несравнимо более прочной получалась шифровка с использованием решётки Кардано. В этом случае отец составлял отвлечённый текст, в котором описывал погоду, свои переживания из-за оценки за курсовую работу или вовсе пускался в пространные размышления о судьбе человечества. Секрет послания можно было узнать, взяв специальную, вырезанную из картона решётку. Наложив её на письмо, мама видела в прорезях ключевые буквы, из которых складывались полноценные слова и предложения. Свою решётку, а всего их было две — одинаковых, вырезанных по одному шаблону, — мама сохранила, так что Максим смог ею воспользоваться. Оказалось, в таких письмах отец обычно зашифровывал место и время очередного свидания с мамой.
С тех пор как умер дедушка, Максим в эти письма не заглядывал, а подаренный отцом глобус выбросил. В Клушино об отце напоминала только синяя маска — рогатая бычья голова с тремя глазами, выпирающей пастью и ореолом деревянных языков пламени.
К дому подъехала машина. Вернулась мама. Максим сдержался, не стал её встречать. Подождал, пока она переоденется после работы и возьмётся готовить ужин, — тогда вышел к ней в новую часть дома, на кухню.
К его разочарованию, ничего нового об исчезнувшем Абрамцеве мама не сказала. Кристина, его дочь, больше не звонила, никто из друзей на связь не выходил, а мама, хоть и переживала, предпочла держаться подальше от этого дела, чтобы не привлекать внимания полиции. Была уверена, что Абрамцев, если вдруг объявится, сам даст о себе знать.
— Лучше выброси из головы, — в который раз повторила мама, но тут же сама, опустившись на табурет, добавила: — Ужас какой-то… Бедный Дима. И Кристина… Не представляю, каково ей сейчас…
Мама выглядела измученной. Начала невпопад говорить о том, что у них в доме творчества завершился районный фестиваль, что сегодня прошёл заключительный галаконцерт и было, в общем-то, весело, но она слишком устала за последние дни. Тут же, без паузы, вновь заговорила про Кристину.
Вскоре на кухню заглянул отчим. Спросил, когда будет ужин, и обещал вернуться через десять минут:
— Только приберу у себя.
День незаметно опрокинулся в ночь. Мама зашторила окна, и теперь, при жёлтом электрическом свете, её глаза казались запавшими.
Максим терпеливо ждал, пока она выговорится. Хотел завести разговор об отчиме. Подготовил, сформулировал доводы. Был уверен, что добьётся своего и заставит маму рассказать Корноухову про «Особняк», но в последний момент сдержался. Видел, что маме не до препирательств. Решил, что такой разговор подождёт, а пока спросил про Петербург.
— Да, — кивнула мама. — В сё в силе. Поедем. У меня там хороший друг в Русском музее. Я тебе говорила. Сделаем рентген, разберёмся, что к чему… Раскроем тайну картины, — мама подмигнула Максиму, но выглядело это довольно жалко. Задора в её словах уж точно не было.
— Ты уверена?
— А что?
— Ну… Абрамцев пропал.
Мама замерла над разрезанным кабачком. Помедлила, прежде чем повернуться к сыну и сказать:
— Надеюсь, к нашему возвращению Дмитрий Иванович найдётся. И всё будет, как мы задумали. Он продаст картину. И мы забудем эту историю.
— Хорошо. И ещё…
— Что?
— С нами поедет Шмелёв.
Максим был уверен, что маме это не понравится. Более того, рассчитывал на отповедь. Ждал хоть какихто возражений, потому что сам не был до конца уверен, стоит ли брать Диму с собой. Однако мама на удивление хорошо восприняла эту новость. Даже повеселела. Стала расспрашивать об учёбе, о новых предметах и преподавателях.
Максим неохотно отвечал, а потом вдруг всё понял. И ему это не понравилось.
— Мам?
— Да?
— Так нельзя.
— О чём ты?
Они слишком хорошо знали друг друга, и можно было обойтись без этого спектакля. Но мама, смахивая порезанный кабачок на шипящую сковороду, продолжала изображать наивность, даже пробовала сменить тему.
— Не притворяйся, — с грустью попросил Максим.
Дима был для неё хорошим прикрытием, избавлявшим от необходимости обманывать отчима. Достаточно сказать, мол, она решила свозить Максима и его сокурсника в Русский музей — помочь им в работе над статьёй, рассказать об атрибуции картин и обо всём остальном, что только их заинтересует. Ведь это было правдой. А деталей отчим не стал бы выспрашивать.
— Прости, — мама наконец отвлекалась от готовки. Посмотрела на сына уже без притворства. — Поверь мне, что так… так будет лучше для всех.
Максим не успел возразить. Из мастерской вернулся Корноухов. Мама воспользовалась этим и начала вновь рассказывать про гала концерт, про завершение фестиваля и про то, как они ещё три часа разбирали декорации. Максим не слушал. Он думал о картине, спрятанной в его комнате.