Тридцать один Ученик - Смеклоф Роман - Страница 91
- Предыдущая
- 91/93
- Следующая
Пламя ревело, как сумасшедшее. Языки огня уже прожорливо лизали блестящие сапоги.
— Спасибо, — прошептал я, сглатывая слезы.
Трибуны рыдали и вопили. Птицы носились над прозрачным шаром, уворачиваясь от огненных обручей. Заклинатики выстроились на второй забег. Но я смотрел только на живой факел под ногами. Они ещё катались по полу, но уже не трепыхались. Пламя спало, но дымило по-прежнему. У Оливье обгорели усы, а кожа на лице вздулась белёсыми пузырями. Гомункула уже нельзя было отличить от обожженной головешки. Его ослабевшая рука сползла с изуродованного лица хранителя вкуса, и я поймал торжествующий взгляд. Вместо единственного глаза таращилось красное пятно. Без радужки, без склеры, без зрачка.
Бледные губы Оливье вздрогнули и сложились в протяжное «НОК».
Вскрикнув, я подскочил.
— Борись! — завопил Евлампий.
Шум арены пропал, трибуны потемнели. Между ними проскочило зелёное свечение. За сцепившимися в огненных объятиях фигурами, проступил каменный гриб. Он пульсировал, сияя ожившим изумрудом.
Я бросился вперёд в безумной попытке дотянуться до них.
— Гад! Я жить хочу! — дико заорал я.
Меня пронзила жгучая боль. Внутри лопалось и горело. Хотелось рвать на себе одежду, кожу, чтобы добраться до источника мук и вырвать его. Я так голосил, что прозрачный шар арены, должен был разлететься на куски. Каждая новая секунда несла ещё более нестерпимые страдания. Скрючившись, я вцепился в парапет, под пальцами крошился камень. Сердце грохотало так, что должно было взорваться, разбросав меня кусками по трибунам. А в ушах звучал мой собственный голос:
— Клянусь хранить знания и умения, переданные учителем. Обогащать их! Беру в свидетели своего учителя и присутствующих духов, клянусь не раскрывать полученных знаний. Ставлю свою жизнь, свой дух и всё, чем являюсь, на службу искусству вкуса! Соединяю свою жизнь и дух с духом учителя! Мы станем неразделимы! Его жизнь — моя жизнь. Его дух — мой дух! На веки вечные! Нас разделяет одно слово. Когда учитель позовет «Волчонка», я навсегда уйду в междумирье, а он станет мною.
С каждым словом, обезумевший, горячий, как тысяча огненных шаров, как самое сильное заклятье гильдии Огневиков пламя сваривало мою шею. Я проваливался в темноту и падал, падал, пролетая сквозь стенки миров…
Открыв глаза, я удивленно кашлянул сквозь искусанные губы. Ещё жив и корчусь в своём собственном теле. Шея горит и шипит от боли. Саднит распухший лоб. Приподнявшись на локте, я огляделся.
Валяюсь под парапетом у дядиного сидения. Голова упирается в стенку балкона. Тронув лоб, я заскулил, потирая окровавленную ладонь.
— Ты ударился, когда падал, — подсказал Евлампий
— Где? Кто? Почему? — еле выговорил я.
В проходе у лестницы ещё дымились два обгоревших тела.
— Всё перепуталось, — неуверенно проговорил голем. — Вышло не так, как…
— А как? — потребовал я.
Евлампий замялся, но всё же мотнул подбородком.
— Слева, — подсказал он.
Я повернул голову. На моём левом плече, прицепленный к чёрной цепи сидел сморщенный карлик. Такой же уродливый как кощей, только с толстым брюхом.
— Что уставился, крысёныш! — злобно запищал он.
Я зажмурился. Не может быть! Этого не может быть!
— Главное, что мы победили! — воодушевленно лопотал голем, успокоительно похлопывая меня по шее. — Имущество Оливье теперь наше! У тебя есть символ свободы!
— И что? — чуть не плача, простонал я.
— Мы выиграли! Мы освободим оборотней и спасём тридцать миров, и никакой бессмертный дух нам больше не помешает! — закричал Евлампий.
Заключение
Она перескочила через камень и бодро зашагала по тонкой тропке, поднимающейся на холм. Заходить через главные ворота не хотелось. Слишком много посторонних глаз. Магистрат, наверняка, разослал миньонов повсюду, и они не успокоятся, пока не вернут ключ.
— Только это вряд ли, — пообещала Оксана.
Защитница чувствовала, как сжимается кольцо, но через резиденцию Ордена самая короткая дорога. По-другому пробраться в схрон чистилища не удастся. Схватят раньше, чем она пересечет зал ожидания.
У старой, замшелой стены Оксана с трудом проглотила вставший в горле ком. Слишком много воспоминаний хранила обитель защитников. Трогательных, нежных, чистых. Дядя Антуан заменил родителей, вырастил, обогрел, открыл глаза на алчность волшебников. Они высосали источник магии до суха и тянули тридцать миров в бездонную пропасть. Этому пора положить конец!
Пройдясь вдоль каменной стены, защитница нащупала неприметный выступ и, просунув пальцы, прошептала:
— Пусти глупую странницу, старый привратник.
Глыбы заволновались рябью. Руку мягко пожало и выплюнуло наружу. Камни выдвинулись и ткнулись в колени защитницы. Мягко, но неживой силы хватило, чтобы отпихнуть её от резиденции.
Потайной ход не открылся.
— Ты рад, но не разрешаешь войти? — удивленно спросила она. — Кто запретил?
Засохший между древних булыжников раствор вспучило. Он покрылся жёлтыми пузырями, и потёк густой жижей, пока не изогнулся в кривую, перекошенную улыбку.
— Так, — протянула Оксана, оглядываясь.
У подножия холма выстроились тёмные фигуры в капюшонах. Значит выследили, догнали и думают, что ловушка захлопнулась.
— Я ведь войду! — громко крикнула она.
Раствор втянуло в кладку, и стена потемнела, забугрилась острыми глыбами.
Защитница покачала головой.
— Есть другие пути, — прошептала она, складывая перекрещенные руки перед лицом.
Резиденция почернела ещё больше. Оксана вгляделась в сверкающее голубое небо через растопыренные пальцы. Осеннее солнце устало пекло побелевшими лучами. Уже не грело, но раскидывала кривые тени. От стены тоже тянулось серое пятно, растворяясь в мохнатом боку холма.
Защитница опустила руки. Колдуны в капюшонах цепью двинулись на неё.
— Думаете, если вас больше, — прошептала Оксана. — Вам всё можно? Нетушки.
Она поправила сползшую на глаза чёлку и крикнула:
— Я никогда не была послушной девочкой!
Чёрные капюшоны не ответили, поднимаясь всё выше.
— Архимаг с вами, — проворчала защитница.
Взмахнула руками и потянула к себе тень. Серое пятно изогнулось, смялось, как небрежно сложенное покрывало. Оксана сжала кулаки. Давай, ещё немного, не
- Предыдущая
- 91/93
- Следующая
