Цветок Зла - Шиннок Сарина - Страница 20
- Предыдущая
- 20/41
- Следующая
Весь город… В этот момент рассмеяться захотелось Томасу, хотя совершенно безрадостно, но в полном смысле безысходно. Его нервировало то, что невозможно понять, но когда было известно, что понять нечто можно, что можно отыскать объяснение, но непреодолимая и непостижимая преграда вставала на пути к обретению знания об истине, это ввергало в ярость, в неописуемое мучительное исступление. Понуро уставившись себе под ноги, Гуччи спустился по обветшалой лестнице. Он уже ступил на упругий ковер влажной травы, когда за спиной его раздался скрежет и сиплое кряхтение, за которыми последовал полный страха женский вскрик. Офицер выхватил пистолет и обернулся. За спиной светловолосой женщины, оставшейся стоять в одиночестве под стеной церкви, которая, как уповала она, должна была ее хранить, появилось серое, покрытое пятнами черной спекшейся крови нечто. Высокий и тощий человекоподобный монстр с безвольно запрокинутой головой, отсеченными кистями рук и дырами на коже, заполненными кусками ржавого железа, был распят на длинном металлической лезвии с двумя направленными в одну сторону остриями. Руки конвульсивно дергающейся твари были пригвождены к лезвию огромными поблескивающими болтами, а в центре массивный многогранный крепеж, заросший ржавчиной, был глубоко всажен в грудную клетку. Нелли, спотыкаясь, попыталась сбежать вниз, но оступилась на раскрошенных неровных ступеньках. Гуччи пробовал прицелиться, но не мог понять, куда стрелять, если не в болтающуюся голову и не в зашитую металлом грудь. Выстрел в живот не остановил монстра – тот, заваливаясь то на одну, то на другую сторону, хрипя и кряхтя, подобрался к женщине и, развернувшись рывком, начисто отсек ей голову.
Оставив попытки стрелять, Томас развернулся и побежал по кладбищенской земле. Он не знал, куда теперь стоило направиться, но сейчас нужно было, как минимум, найти безопасное место. Нога зацепилась за что-то твердое, Гуччи упал на траву, ослепленный болью. Открыв глаза и спешно встав на ноги, полисмен осознал, чем так не понравилась ему земля, лишенная алеющих цветов. Распластанные твари-слизняки с искаженными гробами на спинах заполняли проходы между могилами. Они подползали, толкали человека своими стальными панцирями и плоскими конечностями, норовя сбить с ног. Гуччи пытался избегать столкновений с ними, святотатственно ступая по могильным плитам, когда это было возможно, и все равно чудовища стекались к нему, пытаясь преградить дорогу к спасению своими деформированными телами. За спиной, высясь черным крестом над строем надгробий, плелся распятый монстр. Он, похоже, не собирался оставлять преследование.
Взгляд назад обернулся для офицера просчетом. Ползучая тварь смогла свалить его с ног, он едва не ударился головой о гранитную плиту. Обернувшись, Томас ощутил, что у него перехватило дыхание, хотя пока никто не пытался раздавить его ребра. Он упал у могилы дяди Филлипа. Но даже не это шокировало полисмена. Имя покойного на плите было закрашено черной краской, а поверх нее красной кто-то вывел слово «Братья». И теперь гравировка на граните с исправлением была вынуждена свидетельствовать о том, что здесь покоятся братья Гуччи.
Эмоциональная встряска несколько предала сил. Томас быстро вскочил на ноги и продолжил бег на пределе своих возможностей, более не оборачиваясь, минуя лезущие из-под земли гротескные препятствия. Лишь когда ему удалось перемахнуть через кованый кладбищенский забор, оставив за ним всех кошмарных тварей, офицер позволил себе сбавить скорость. Он не останавливался. Быстрым шагом он удалялся от опасного погоста, предавшись напряженным тягостным размышлениям. «Я отказываюсь так легко верить, что он мертв! – думал Гуччи о своем отце. – Но кто-то хочет, чтобы так было. Или чтобы я бросил поиски правды. Орден? Возможно. В чем он грешник? Или той птицей… его могли предупредить о какой-то женщине… Но если бы в его жизни появился кто-то важный, разве я бы не знал? Проклятье! Разве я всегда слушал все то, о чем он рассказывал мне по вечерам! Я негодяй… Стоп. Мои самооговоры тут не помогут разобраться. Что я знаю? Что еще я видел? Здесь, в тюрьме… Цифры. 11-7.74. Может, это дата? Седьмое ноября. Мой последний рабочий день. День, когда исчез отец. И когда я услышал о пожаре… которого словно и не было. Я могу точно узнать это, только посетив шахту». Иных вариантов все равно не было, Томасу приходилось остановиться на этом. Путь предстоял немалый, и самобичевание становилось неизбежным. Но офицер Гуччи никак не был убежден в том, что уже ничего нельзя исправить.
IV
Старый город обнажил свое истинное лицо. Он был геенной огненной во всех смыслах – и горящей зловонной свалкой на окраине, и покрытыми нагаром инструментами преисподней. Офицер Гуччи не замедлял шаг, но, постоянно настороженно озираясь, замечал, как ему казалось, распятые обезображенные мертвые деформированные тела за многослойными ширмами решеток. Наконец, Томас вернулся к переправе. Черная громадина маяка, безглазая и немая, следила за городом подобно палачу в остроконечном железном шлеме. Сердце человека, севшего в лодку и отчаянно схватившегося за весла, нездорово трепетало, возмущенное изнурительной нагрузкой без отдыха и неодолимой навязчивой тревогой. И все же несколько сбавить темп Гуччи позволил себе лишь на середине озера, миновав непроглядную пасть рогатых руин на мертвом острове Толука. Полисмен дал себе время, чтобы дыхание и сердцебиение могли вернуться в норму, глотнул воды из фляги, едва удержав себя от алчного порыва выпить все до последней капли, и с новой силой взялся за греблю.
Черное стекло озера все чаще пестрело крошечными вкраплениями ржавчины – плывущие по поверхности палые листья сбивались в скопления и кучи на мелководье. Причаливая к родному берегу, освещенному пылающими руинами южной части Сайлент Хилла, Томас почувствовал щемящую горечь. Он вышел на берег и, тяжело дыша, поплелся вверх по алеющему склону. И здесь, под обрывом усталость одолела его – навалившись грузом на спину, свалила с ног. Мокрые травы и тонкие лепестки маков коснулись разгоряченного лица. Впервые офицер не почувствовал зла в снотворных цветах – мягкая прохлада травянистых растений утешала, возвращала чистоту, снимала с лица и с души копоть испорченного мира. Гуччи погладил тускло-зеленый ковер мозолистой саднящей ладонью, видя, как к ней прилипло несколько рдяных, полупрозрачных лепестков и угольно-черных тычинок мака. «Если я буду топтать, срывать, мять их, зло все равно не выйдет из меня, - заговорил с самим собой в своих мыслях Томас. – Оно есть во мне, конечно. Но с ним ли я борюсь? До саморазрушения, до смерти… Или же оно меня ведет? И мне не стоит ему сопротивляться?». Это была очень странная мысль. Может, ее нашептали цветы зла, примятые тяжелой черноволосой головой. Но она была губительно манящей – мысль о необходимом зле. Как
- Предыдущая
- 20/41
- Следующая
