Цитаты из русской литературы. Справочник - Душенко Константин Васильевич - Страница 110

Лепажа стволы роковые.

…И человека растянуть

Он позволял – не как-нибудь,

Но в строгих правилах искусства.

«Что ж, начинать?» – Начнем, пожалуй.

Враги! Давно ли друг от друга / Их жажда крови отвела?

Вот пистолеты уж блеснули, / Гремит о шомпол молоток,

В граненый ствол уходят пули. / И щелкнул в первый раз курок.

Лета к суровой прозе гонят, / Лета шалунью рифму гонят.

Ужель мне скоро тридцать лет?

В мертвящем упоеньи света,

В сем омуте, где с вами я / Купаюсь, милые друзья!

Гонимы вешними лучами, / С окрестных гор уже снега

Сбежали мутными ручьями / На потопленные луга.

Улыбкой ясною природа / Сквозь сон встречает утро года.

Как грустно мне твое явленье, / Весна, весна! пора любви!

На лоне сельской тишины.

Был вечер. Небо меркло. Воды / Струились тихо. Жук жужжал.

…Два-три романа, / В которых отразился век

И современный человек / Изображен довольно верно / <…>

С его озлобленным умом, / Кипящим в действии пустом.

Хранили многие страницы / Отметку резкую ногтей.

Москвич в Гарольдовом плаще, / <…>

Слов модных полный лексикон?.. / Уж не пародия ли он?

Ужель загадку разрешила? / Ужели слово найдено?

В Москву, на ярманку невест!

Вот север, тучи нагоняя,

Дохнул, завыл – и вот сама

Идет волшебница-зима.

…И рады мы / Проказам матушки зимы.

Со временем (по расчисленью / Философических таблиц,

Лет чрез пятьсот) дороги верно / У нас изменятся безмерно:

Шоссе Россию здесь и тут, / Соединив, пересекут.

Мосты чугунные чрез воды / Шагнут широкою дугой,

Раздвинем горы, под водой / Пророем дерзостные своды,

И заведет крещеный мир / На каждой станции трактир.

Теперь у нас дороги плохи, / Мосты забытые гниют,

На станциях клопы да блохи / Заснуть минуты не дают.

Как часто в горестной разлуке, / В моей блуждающей судьбе,

Москва, я думал о тебе! / Москва… как много в этом звуке

Для сердца русского слилось! / Как много в нем отозвалось!

Напрасно ждал Наполеон, / Последним счастьем упоенный,

Москвы коленопреклоненной / С ключами старого Кремля;

Нет, не пошла Москва моя / К нему с повинной головою.

Прощай, свидетель падшей славы, / Петровский замок!

Балконы, львы на воротах / И стаи галок на крестах.

Под старость жизнь такая гадость…

И хором бабушки твердят: / «Как наши годы-то летят!»

Архивны юноши толпою / На Таню чопорно глядят.

Но там, где Мельпомены бурной / Протяжный раздается вой,

Где машет мантией мишурной / Она пред хладною толпой <…>.

Я классицизму отдал честь: / Хоть поздно, а вступленье есть.

В те дни, когда в садах Лицея / Я безмятежно расцветал,

Читал охотно Апулея, / А Цицерона не читал, / <…>

Весной, при кликах лебединых, / <…> / Являться Муза стала мне.

Старик Державин нас заметил / И, в гроб сходя, благословил.

Явилась барышней уездной,

С печальной думою в очах,

С французской книжкою в руках.

…Добрый малой, как вы да я, / Как целый свет.

…Что ум, любя простор, теснит,

Что слишком часто разговоры

Принять мы рады за дела <…>.

Блажен, кто с молоду был молод, / Блажен, кто вовремя созрел.

Но грустно думать, что напрасно / Была нам молодость дана.

Дожив без цели, без трудов

До двадцати шести годов,

Томясь в бездействии досуга <…>.

Им овладело беспокойство, / Охота к перемене мест.

Он возвратился и попал, / Как Чацкий, с корабля на бал.

Кто там в малиновом берете / С послом испанским говорит?