Бог сумерек - Глуховцев Всеволод Олегович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая

Смолянинов тоже ухмыльнулся, хотя на подчиненного и не смотрел.

— Вот за что я тебя ценю, Богачев, — заговорил он, — так за органическое отсутствие мысли. Особями хомо сапиенс, которые умеют обходиться только спинным мозгом, не задействуя головной, надо дорожить. Это исключительно полезные экземпляры. Вот я и дорожу…

Багачев всегда выслушивал колкости и издевательства шефа бесстрастно, с каменным лицом. И сейчас он среагировал на эти утонченные язвительности так же. То есть никак.

Смолянинов резко поднял глаза.

— Почему он бросил институт? На четвертом курсе? Так вот — пришла блажь, взял и бросил? Заместитель едва видно двинул плечом.

— Выясним.

Смолянинов вроде хотел что-то сказать, но передумал. Только ртом дернул брезгливо.

— Ладно. Кто еще потенциально опасен? Как носитель информации?.. Почему они оказались у цыган?

Голос Богачева прозвучал размеренно и негромко:

— Я могу только предполагать…

— А, ты еще и предполагать можешь…

— Могу, — подтвердил Богачев столь же невозмутимо.

— Ну, предполагай.

— Я предполагаю, что этот Кореньков ремонтировал, или настраивал там, всякую краденую аудио-видеотехнику. Он действительно в электронике спец. На этой почве он с ними и контачил, Но с кем именно, выяснить не представляется возможным. У цыган ведь в этом плане круговая порука, сами знаете…

— Знаю, — оборвал Смолянинов. Насупился. Замолчал. Молчал и Богачев. Тишина эта тянулась долго, минуты три. Затем Смолянинов спросил:

— Как того сморчка звали… который у нас по цыганам работал?..

Как того звали, он прекрасно помнил. И Богачев знал, что он помнит. И тем не менее ответил совершенно в тон:

— Огарков Лев Евгеньевич.

Смолянинов покивал головой, как бы задумчиво.

— Да-да, Огарков… Дрянной ведь человечишка оказался, а?

И посмотрел прямо в глаза подручного, плотно, со смыслом. Тот чуть кивнул в ответ:

— Сопля.

Вновь помолчали. Смолянинов побарабанил пальцами по столешнице.

— Он нам еще понадобится?

— Вам виднее, — дипломатично отозвался Богачев.

Смолянинов поднялся, подошел к вделанному в стену мини-бару, плеснул себе виски, не предлагая собеседнику. Аккуратно выцедил жгучий напиток.

— Виднее, верно, — согласился он и закрыл бар. Вернулся, сел. — Так ты его найди, — предложил он и вновь глянул так же плотно.

— Найду, — ответил Богачев спокойно.

— Ну-ну, — сказал Смолянинов. — Ищи. Богачев встал.

— Других приказаний не будет?

— Нет, — буркнул шеф, не глядя на стоящего. Тот помедлил секунду-другую.

— Насчет Коренькова… выяснять?

— Оставь. — В голосе мелькнуло раздражение.

— Есть. Разрешите идти?

— Разрешаю, разрешаю! Тоже мне, знаток этикета… Доложишь по мобильному.

Тот ушел. А Смолянинов по его уходу встал, подошел к тому окну, в которое он смотрел утром, и опять смотрел, долго, недвижным взором, тяжело поводя челюстями.

Богачев, выйдя из особняка, сел в машину и сразу позвонил по мобильнику,

— Это я, — сказал он сухо, когда ответили. — В двенадцать на площадке. Быть вдвоем.

И отключился.

Посидел, глядя пустыми глазами перед собой. Потом медленно вымолвил:

— Сволочь, — и завел мотор.

До двенадцати было целых полчаса. До площади — десять минут езды. Поэтому Богачев не спеша прокатился на своей “тойоте” по тихим улицам, одному ему ведомым маршрутом. Но все равно времени оставалось много, пришлось заехать во двор: являться на рандеву раньше времени ни к чему. Остановился, достал блокнот, коротко что-то черкнул в нем. Это заняло у него секунд пять, после чего он спрятал блокнот, положил руки на руль и сидел прямо и неподвижно, как сфинкс. Когда до двенадцати ноль-ноль осталось сорок секунд, он пустил двигатель и выехал со двора.

“Площадкой” в городском обиходе именовалось место, когда-то действительно бывшее площадью, а потом застроившееся, изменившееся и нынче представляющее собой аппендикс небольшой улицы, утыкающейся в глухой забор воинской части. Место очень укромное, густо заросшее деревьями, липами и рябинами, почти сквер.

Скромная темно-синяя “восьмерка” уже стояла под липой. Богачев подогнал “тойоту” в упор к заднему бамперу “Жигулей”.

Он вышел из машины с деланно скучающим видом, как бы он здесь и ни при чем. Но водительская дверца “восьмерки” распахнулась, и оттуда выбрался рослый плечистый парень со светлыми, словно выгоревшими на июньском солнце волосами. Он равнодушно глянул на подходящего Богачева, откинул спинку к рулю и посторонился, пропуская того в салон.

Богачев ловко нырнул на заднее сиденье, водитель сел на свое. Теперь в машине оказались трое: на переднем пассажирском сиденье был коренастый коротко стриженный шатен в темных очках.

Трое не поздоровались. Вполне логично: никто из них не желал никому другому здравствовать — хотя думать об этом они не думали.

— Все в норме? — спросил Богачев.

— Пока да, — после небольшой паузы вяло ответил шатен.

— Ладно, — сказал Богачев так, точно подводил черту под чем-то неприятным, но оставшимся в прошлом. — Продолжаем работать.

Теперь сделал паузу он, но двое впереди не выказали ни малейшего любопытства. И Богачев лишний раз убедился, что у тех нервы крепкие.

— Объект меняется, — объявил он и вновь не вызвал никаких эмоций. — Запоминайте: Огарков Лев Евгеньевич. Работает в институте психологии. Домашний адрес, телефон узнаете сами. Срок — двое суток. Встречаемся в то же время, в двенадцать ноль-ноль. Но не здесь. У дома: Садовая, двадцать два. Там такой карман небольшой, вот там… Вопросы?

— Оплата? — последовал вопрос со стороны шатена.

— Как всегда, — был ответ. — Минус штраф за последнее.

В голосе Богачева зазвучал некоторый металл, но напрасно. Двое были профи, они и сами знали, что в последний раз обгадились, как лохи, потому и претензий не имели.

— Ясно, — сказал блондин.

— Тогда все, — сказал Богачев.

Блондин вновь вылез из-за руля, следом выбрался вице-командор “Гекаты”, сел в “тойоту” и уехал. Двое остались.

Богачев не знал, как их зовут, и знать этого не хотел. И они не звали друг друга по имени, хотя они-то знали. У них были клички. Блондин за рулем — Бош, второй — Перец.

Они подождали, пока “тойота” скроется. Тогда Перец полуспросил:

— Покурим? — Бош кивнул, и Перец достал сигареты. “Винстон”.

Курили, молчали. Затем Перец поинтересовался лениво:

— Где этот институт находится, знаешь?

Тот кивнул:

— Знаю.

И опять замолчал. Дым выплывал в открытое окно. Бош докурил первым, щелкнул окурком в кусты.

— Сгоняем туда?

— Ага. — Теперь кивнул Перец. — Далеко?

— Да. Через проспект, за парком. Выкинул свой бычок и Перец.

— Поехали.

Поехали. Молчали. Потом Бош промолвил:

— Там, наверное, пропускная система, в институте этом…

— Разберемся как-нибудь, — ответил Перец. — Узнаем. Первый раз, что ли?..

— Да нет… — проговорил нехотя Бош. — Но все-таки… Фотки нет, на контакт выходить надо. Срисуют, найдется кто-нибудь глазастый.

— Туфта, — отмахнулся напарник. — Первый раз, что ли?.. Ксивой своей ты еще не пользовался.

— Так-то оно так… — Бош покривил рот, однако дальше говорить на эту тему не стал.

Они остановились на светофоре. Бош нетерпеливо газовал, и только вспыхнул желтый, как он сорвался, вспугнув запоздалых ротозеев-пешеходов.

“Восьмерка”, с виду самая обычная, не новая, имела форсированный двигатель, летела вперед, как ракета, а Бош был водитель резкий, нервный даже, хотя в жизни был за/мкнут и холоден — видимо, все его насильственно подавляемое страшное напряжение жизни киллера выплескивалось в этой бешеной езде.

— А тех что, — вдруг сказал он, — не надо больше? Отбой?

— Ну а я знаю? — вопросом на вопрос ответил Перец. — Надо бы, наверное, да руки коротки. Слиняли! Теперь ищи-свищи…

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая