Прозрение - Драммонд Эмма - Страница 59
- Предыдущая
- 59/114
- Следующая
В скором времени буры начали и более активные действия. Они стали отыскивать британских офицеров и открывать по ним огонь, вызывая этим переполох в рядах англичан. Буры методично отстреливали офицеров одного за другим – благо их легко было различить по погонам и другим знакам отличия, присущим британской армии.
Переполох усилился, когда англичане, как всегда со значительным опозданием, решили подключить к боевым действиям свою артиллерию. Тяжеловесные пушки наконец заговорили. Они открыли огонь по противоположному холму, полагая, что там еще находятся позиции голландцев.
Однако те оттуда уже ушли, а их место заняли свои же, английские подразделения. В результате англичане стреляли по своим и из артиллерийского натиска получился один конфуз.
Битва при Данди продолжалась три дня. В результате англичане смогли отогнать буров на некоторое расстояние от стратегической базы и снова взять под контроль прилегавшие к городу холмы. Но какой ценой!
В этой битве погибло такое множество англичан, что офицеры просто диву давались, как это было возможно в войне со слабообученными бурами. Что касается буров, то те отступили с наименьшими потерями и рассыпались по окрестным селениям.
Но тем не менее судьба Данди была предрешена. Город не досчитался теперь многих тысяч своих доблестных защитников, в то время как у буров потери были минимальными. Это было естественно, ибо они, во-первых, заняли более удобную позицию, а во-вторых, не вступали в открытый бой, к чему привыкли англичане.
Таким образом финал этой кампании был неизбежен. На третий день, когда после повторного обращения к гарнизону города Ледисмита за помощью, в этой помощи было отказано, город Данди было решено сдать. Его сдали тихо и бескровно. Под покровом ночи те из британцев, кто остался жив после опустошительного нападения африканцев, без боя сдали свои позиции.
Они вышли из города не под барабанный бой. Наоборот, они ушли тихо и незаметно, так, чтобы буры не проследили маршрут отступления. Перед отступлением они отрезали телеграфные линии, чтобы те не достались противнику.
Тем временем Ледисмит еще ничего не знал о том, что произошло в Данди. Гарнизон со дня на день ожидал нападения буров.
Все утро Алекс провел в караулке, ожидая того, что за ним примчится нарочный и сорвет его в поход. Он был уверен, что буры находятся уже на подступах к городу.
Наступил день, но ни нарочного, ни буров видно не было. Раздосадованный, Алекс сдал дежурство сержанту Тёрнбеллу и вернулся к себе в казарму, чтобы немного перекусить.
К обеду дождь прекратился. На короткое время выглянуло солнце. Алекс вышел из казармы, проверил посты, заодно прогулялся по солнышку и снова вернулся в помещение. Там было тепло и сухо.
Он сел у окна и вытянул перед собой уставшие ноги. «Так ли ты устанешь, парень, – подумал он, – когда начнутся настоящие боевые действия».
Алекс никогда не участвовал в настоящих военных действиях. За всю свою недолгую службу в армии он не убил ни одного человека и не представлял себе, как он решится на такое.
В то же время он знал, что многие офицеры его полка рвутся в бой. Они были выходцами из семей с давней военной традицией. Этим парням не терпелось попробовать себя в деле, не терпелось доказать окружающим и в первую очередь себе, что они способны на геройство.
Алекс не был похож на них. Он не стремился к военной карьере, и у него не было жажды прославиться подвигами. Более того, ему не хотелось вообще принимать участия в боевых действиях.
У Алекса не было никакой неприязни к бурам, он не собирался с ними воевать. А подумать о том, что он может убить кого-то из этих трудолюбивых землепашцев, ему было вообще страшно. Ведь у каждого из них есть семья – жена, дети. И вот этот человек, который является опорой своей семьи, может быть убит им, Алексом!
Ему было страшно даже подумать об этом.
Кроме того, у него была еще одна причина опасаться убить какого-либо бура. Тщетно он старался подавить в себе эти мысли. Глядя на поднимающийся от опустевших мостовых туман, на пар, курящийся над жестяными крышами бараков, на змеевидную по направлению к Чертовому Прыжку дорогу, он вынужден был признаться себе в том, что сквозь черты лица любого бура, с которым ему придется сражаться, будут проступать для него черты Хетты. Среди его противников был и ее брат. Ведь и его могли убить в предстоящей битве! Что, если из-за убитого пулей Алекса человека, там, в степи, будет плакать какая-нибудь темноволосая девушка? Он стал дорисовывать себе эту картину. Каждый раз, убивая врага, он будет повергать в безутешное горе какую-нибудь девушку, или женщину, или ребенка. Какая-нибудь ферма лишится пары мужских рук, и поднимется еще одна волна неутолимой ненависти к британцам.
А что, если он сам погибнет? Он ведь так мало успел сделать за свою короткую жизнь! Но кому какое дело, если эта бесполезная жизнь оборвется слишком рано? А может быть, он уже и умер наполовину в тот день, на Вестминстерском мосту? После этого он был вынужден взять в руки оружие. Ради кого? Ради себя или ради отца? Он ломал над этим голову в течение нескольких минут, но так и не нашел ответа. Да это и не имело значения. Победа осталась за отцом.
Он попытался отогнать от себя эти мысли. Такие дурацкие фантазии были совсем не в его духе. Но тем не менее он не мог прекратить об этом думать. Его отец будет сожалеть о его гибели только потому, что в этом случае он не сможет исполнить того, что должен был сделать Майлз. В конце концов, смерть в сражении, быть может, отчасти оправдала бы Алекса в глазах отца. А если бы он, умирая, спас чью-нибудь жизнь, то это, быть может, поставило бы его вровень с братом. Рот Алекса искривился в улыбке. Если ему и предстоит быть убитым, то это наверняка произойдет как-нибудь по-дурацки. Например, обезумевшая от страха лошадь зашибет его копытом по голове. Алекс помрачнел. Его товарищи-офицеры вряд ли поставят ему памятник. Слабаков не увековечивают в камне и не вспоминают за общим столом.
А Джудит Берли? Она-то вообще не будет печалиться. Правда, может быть, ее немного огорчит то, что ей не будет полагаться наследство как его вдове. Он прищурился – мысль о ее дивной, чистой красоте заслонила для него на мгновение жестяные крыши и грязную дорогу. Помани она пальцем – и любой будет валяться у ее ног. Да она и сейчас, наверное, окружена толпой поклонников, там, в Англии. Он до сих пор не мог понять, что заставило ее претерпеть столько лишений ради того, чтобы приехать сюда, к нему. Разве что она надеялась, что он поведет ее к походному алтарю?.. Но он ведь не был таким уж денежным мешком… В его полку были люди и богаче его. Он продолжил свои размышления. Тетушка Пэн, может быть, проронит слезинку или две. Тетушка Алисия будет проливать потоки слез, но все лишь напоказ или для того, чтобы оправдать себя в собственных глазах. Его сердце болезненно сжалось, и он, как бы очнувшись, снова понял, что находится в Ландердорпе.
А Хетта? Она ведь любила его когда-то. Если бы она не ненавидела его теперь, если бы она не считала его лжецом и подлецом, если бы она воспринимала его таким, какой он есть, и не считала его врагом, была бы она опечалена его смертью? Может быть. Но он-то никогда об этом не узнает. Он весь взмок. Должен же быть кто-нибудь, кто печалился бы о нем?
– Бу-у! – прогудел кто-то ему в ухо.
Алекс непроизвольно вздрогнул и потянулся к кобуре, лежавшей на стуле.
Гай Катбертсон хохотал, довольный своей шуткой.
– Ты здесь задремал, старина, – сказал он ласково. – Благодари Бога, что я не голландец, не то валялся бы ты сейчас с перерезанной глоткой.
Сердце Алекса бешено колотилось.
– Когда же ты наконец повзрослеешь, Гай? – с укоризной произнес он.
– Поумнею когда-нибудь, если не паду смертью храбрых на поле боя, – отбрил Гай. – Ты, кажется, в печали, старина. Знаешь, тебе нужно быть осторожнее.
– Отстань! – огрызнулся Алекс. – Ты повторяешься.
– Молчу, молчу, – замахал руками Гай. – Я забыл, что у тебя в неприятельском стане была бабенка.
- Предыдущая
- 59/114
- Следующая
