Пирамида - Голдинг Уильям - Страница 4
- Предыдущая
- 4/40
- Следующая
Я прошел коридором к своему велику. Скатился по Главной улице и проехал по Старому мосту со всей осторожностью, потому что сержант Бабакумб теперь уже там оглашал свой текст. Я затолкал велик на горку, потом скатил к пруду.
Все было то же, да не то. Вода была тихая. Лес тоже тихий, только гудел и жужжал под солнцем. Зеленая рябь, сверканье стрекоз подергивали воду, кружила, выплясывала мошкара. Я втащил велик по изволоку от пруда и привалил к гигантскому дубовому комлю. Осмотрел все кругом, потом обшарил взглядом ведущий к пруду след. Крестика я не обнаружил, только грязный ботинок. Я запустил этим ботинком в чистую траву перед цветущим кустом и стоял, глядя на темную воду. Делать было нечего. Оставался метод научного поиска, как, например, разделив на участки пустыню, ищут разбитый самолет. Крестик, наверное – скорее всего, – в пруду. Но сперва логичнее было поискать в более доступных местах.
Я вернулся к дубу и проверил сантиметр за сантиметром все вокруг следа. Покончив с одним участком, я его обкладывал прутиками. Скоро я выложил ими всю площадь между дубом и кромкой воды. Крестика не обнаружилось. Делать было нечего. Я разулся и ступил в воду. При каждом движении я взбаламучивал грязь, выжидал, пока она снова осядет, но и тогда не мог поручиться, что ясно вижу дно. Наконец я стал слепо шарить руками. И все равно я втыкал прутики, чтоб они торчали из воды. Мне удалось обнаружить лишь пару глубоко зарывшихся в дно скрученных брюк.
Я прошлепал на берег, печально уселся под дубом и стал ждать, когда у меня высохнут ноги. Я вернулся к своим расчетам, но не тут-то было. Будто грохот ракеты взлетел на холм со стороны Стилборна, понесся сквозь лес. Вот мопед достиг пруда, затормозил, потом задним ходом проурчал по траве к моему дубу. Закашлялся и стал за стволом.
– Ну, прыг-прыг, крошка!
Эви, истинная дочь солдата, мобилизовала все силы.
– О! – сказал Роберт. – О! Кого мы видим! Кого мы наблюдаем!
Эви следом за ним обежала дуб.
– Ну! Олли! Нашел?
– Нет. Увы!
Эви всплеснула руками. Заломила их.
– О Господи! Господи!
Кроме ситцевого платьица на ней, кажется, ничего не было, если не считать носочков и сандалий. Возможно, она боялась порвать чулки на заднем сиденье мопеда. Или вообще не любила чулок. Когда мне удалось отлепить взгляд от остальных ее статей, я увидел, что опухоль вокруг левого глаза расползлась по щеке вниз. Другой глаз, яркий, серый, широко распахнулся посреди застывших кисточек – широко распахнулся и был полон тревоги.
– Ну, как личико, Эви?
– Теперь-то уж ладно. Совсем не болит. Я в дверь, понимаешь, врезалась. Жуть как больно было. Господи! Нам же прям кровь из носа надо этот крестик найти. А вдруг кто-то уже нашел! Да папка же тогда...
Роберт положил руку ей на плечо. И сказал мягко, но решительно:
– Без паники, крошка. Просто надо поискать.
– Я уже искал.
– Поищем еще.
– Ты думаешь, эти прутики зачем? Я искал научным методом. Теперь только если пруд выкачивать. Твои брюки, кстати, сушатся там на кусте.
– Спасибо, – выдавил Роберт. Посмотрел на куст. – О Боже! Олли, Олли! Мог бы хоть слегка счистить грязь!
– Еще не хватало!
– Олли! Бобби! Мальчишки!
– Уж я старался для тебя изо всех сил.
– Кто-то его, получается, стибрил, – сказал Роберт. – Ха! Научный метод. Каждый сантиметр облазил и не нашел. Что ж, поверим тебе на слово, деточка!
– Интересно, на что это ты намекаешь?
– Научный метод. – Улыбка все не сходила с герцогского профиля. – Да чем умничать...
Роскошное оскорбление пришло мне в голову.
– Я карманы его вывернул, Эви. Крестика там не оказалось. Может, он в пиджак его сунул. Ты спроси.
– Олли! Бобби! Мне через полчаса на прием!
Роберт уже не смеялся. Стал сразу очень тихий, очень спокойный. Потрепал ее по плечу.
– Hу-ну, успокойся, моя радость.
Я сардонически расхохотался.
– Как шейка после вчерашнего – не ноет?
– У меня? Здрасте! С чего это?
Одна сторона ее лица подхихикнула и сразу стала опять серьезной. Роберт медленно прошел к кусту, повесил пиджак рядом с брюками. Вытащил из-за ворота шелковый шейный платок, сунул в пиджак. И так же медленно вернулся обратно.
– Не пройдешься ли ты за это дерево, юная Бабакумб?
– Ты чего? Что удумал?
– Я намерен преподать этому юному кретину урок, в котором он остро нуждается.
Повернулся ко мне, возвышаясь надо мною на добрых тридцать сантиметров, выгнул шею.
– А ну давай. Туда.
И зашел за куст.
Я вопросительно глянул на Эви. Она устремила глаза ему вслед, стискивая руками шею, разинув рот. Я стал босиком пробираться по желудям и сучьям. За кустом была поляна, открытая полоса безупречного дерна между двумя стенами высоких зеленых папоротников. Роберт ждал, со зловещей услужливостью раздвигая для меня руками волчцы. Потом оглядел меня с расстояния нескольких метров, стиснув челюсти, вяло расставил ноги. Что-то он мне смутно напоминал – картинку из книжки, возможно. Он обратился ко мне, будто тоже припомнил книжку:
– Какая сторона для тебя предпочтительней?
Мы в нашей гимназии дрались, конечно, по-своему. Боксерские перчатки, груши и прочее нам были не по карману. Кроме того, я был староста и посвятил себя химии. Я был выше этих глупостей.
– Я не боксирую.
– Ничего. Научу. Может, извинишься?
– Вот уж этого ты не дождешься.
Роберт выпятил левое плечо, поднял кулаки, уткнул в них подбородок и стал приплясывать ко мне. Я тоже поднял кулаки, левый кулак вперед, хотя у меня было то, что Роберт научно бы обозначил как левая стойка. Блистательная октавная техника моей левой руки на клавишах всегда впечатляла, пока не обнаруживалась жалкая немощность правой. Но Роберт был не пианино. Он во всю длину выбросил свою костлявую левую руку, и лес взорвался сплошной белой вспышкой. Я в ответ мазнул кулаком, но Роберт успел отскочить на три метра, тряс рыжей копной и пританцовывал, готовясь к новому наскоку. Я снова сделал выпад сквозь красные круги, расходившиеся и сплывавшиеся перед моим правым глазом, но Роберт уже опять куда-то делся. – Вот он замахнулся правой и мое левое ухо – да нет, весь лес – пронзил густой, тягучий звон. Руки еще ладно, но весь я скорей неуклюжий. И пока Роберт, недосягаемо танцуя, увертывался от моей правой стойки или как она там называется, мое раздражение перешло в злость, потом в ярость. Сами удары – из моего правого глаза опять сыпались искры – только раззадоривали меня – тык-тык-бах-бах! – я задыхался и обливался потом из-за этой его неуязвимости. Я отринул всякие поползновения ему подражать и сквозь красные круги, снова ощутив его рядом, в своей октавной технике – фортиссимо, сфорцандо! – взял и врезал ему под дых. Прелестно! Он горячо на меня дохнул, обдал слюной. И повис на мне, бессильно стуча в меня длинными лапами, задыхаясь, безуспешно ловя воздух. Один его ботинок нестерпимо врезался в мою голую ногу. Я взвыл, дернулся и заехал ему коленкой прямо между ног. С неимоверной быстротой он скорчился, разинул рот и зажал кулаки в паху. Я размахнулся левой и снизу угодил ему по носу. Он отпрянул в папоротники на краю поляны и скрылся. Красные круги понемногу таяли, стихал густой звон. Я стоял босиком на поляне, весь мокрый от пота. Я так сжал зубы, что стало больно челюстям. Сквозь шквал в моей голове снаружи в нее проникали только слабые стоны укрытого папоротниками Роберта. Вариации на тему «О-о-о». Первая начиналась с тоненькой долгой ноты и кончалась надломным подъемом голоса, будто он сам себе задавал стыдливый вопрос. Вторая была тоже долгая, очень нежная, будто ответ уже найден. А потом пошло что-то просто несусветное. У меня у самого сердце выпрыгивало из груди, хотелось бежать, обуться, а потом вернуться и на него наброситься.
– Олли! Бобби! Вы где?
Эви где-то металась в папоротниках. Все еще сжимая кулаки, я надсаживаясь заорал:
– Тут мы! Где еще?
Она на секунду вынырнула:
- Предыдущая
- 4/40
- Следующая
