Джон Леннон - Голдман Альберт - Страница 136
- Предыдущая
- 136/169
- Следующая
Вскоре после возвращения в Дакоту Джон вернулся на Сатгон-плейс с одним из ассистентов Иоко — Ионом Хендриксом — и вывез оттуда все вещи, за исключением кровати (на которой спала Мэй), дивана (на котором спал Джулиан) и зеркал, которые Джону просто не удалось снять со стены. Он дошел до того, что утащил все наряды Мэй, которые мог носить сам, оставив ей лишь несколько маек. Тем временем он продолжал ежедневно работать с Мэй в студии, а по вечерам возвращался в пустую квартиру и занимался с ней любовью. Однако как только утехи заканчивались, Джона обуревал страх быть застигнутым врасплох Иоко. Он выпрыгивал из кровати, принимал душ, чтобы смыть с себя постылый запах «другой женщины», и умащивал свое тело ароматическим маслом, которое заказала для него Йоко. Мэй, вспоминая об этом периоде жизни, говорила о «двух Джонах» рядом с ней. На самом деле это был один и тот же человек, разрывавшийся между чувством физического желания и чувством вины.
Когда Леннон объявил Мэй, что она должна освободить квартиру, она пришла в бешенство, поскольку именно из-за него она оставила прежнюю квартиру, за которую была в состоянии платить. Где было ей взять денег теперь, чтобы позволить себе снять квартиру в Нью-Йорке? Когда она пожаловалась, что уже полтора года не получала зарплату, Леннон пообещал посмотреть, что можно сделать, но и пальцем не пошевелил до тех пор, пока Гарольд Сайдер, видя затруднительное положение Мэй, не встал на ее защиту перед Леннонами. Едва с его языка слетело слово «компенсация», Иоко высказалась так: «Я считаю, что она должна быть счастлива от того, что ей предоставилась возможность провести столько времени с Джоном. Это и будет ее компенсация!» Джон спросил у Сайдера, что надо сделать, чтобы все было по-честному. Адвокат объяснил, что по меньшей мере надо выплать Мэй задолженность по зарплате, потому что она никогда не переставала работать на Джона и, кроме того, все это время заботилась о нем. Джону явно не хотелось расставаться с деньгами, но он согласился положить ей зарплату на будущий год в размере 15 тысяч долларов. Естественно, за это ей предстояло ежедневно являться на работу и вести себя по-прежнему, как это было до того, как она стала любовницей Джона.
В апреле Мэй была отправлена в Лондон, поработать в офисе компании «Эппл». Месяц спустя, по возвращении в Нью-Йорк, она была уволена, хотя и продолжала получать зарплату в течение оговоренного периода. Она очень нуждалась, поскольку, когда эта высококвалифицированная специалистка, проработавшая много лет на Леннонов, стала искать работу в отрасли музыкальной грамзаписи, выяснилось, что она попала в черный список. Дело было в том, что контракт Леннона с «И-Эм-Ай» истекал 26 января 1976 года, и конкурирующие компании не теряли надежды заполучить его к себе. Все понимали, что Леннон вряд ли подпишет контракт с той компанией, в которой будет работать Мэй Пэн.
Едва Джон потерял Мэй, его отношение к Йоко стало меняться. Вместо чувства любви, которое он должен был испытывать к женщине, которая защищает его от всех опасностей, Джон почувствовал ненависть, свойственную детям, обманутым в самых сокровенных желаниях. Отныне его жизнь в Дакоте стала напоминать детство, проведенное в доме у тети Мими. По мере того как проходили месяцы, связь Джона с внешним миром становилась все тоньше, он вновь возвращался к одиноким мечтаниям, к самонаблюдению, самоанализу, которые неизбежно пробуждали в его душе прежний протест и жестокость.
Иногда Джон приглашал Йоко поужинать в ресторане, но стоило им устроиться за столиком, как он заказывал бренди «Александер». Дома выпивка была запрещена, но на людях Йоко была не в силах помешать Джону накачиваться спиртным. Чем больше он пил, тем более становился агрессивным. Стараясь избегать публичных сцен, Йоко молча сносила выходки Джона. Иногда он обрушивался на ее аристократическое происхождение, подвергая его вульгарным насмешкам. В другой раз он мог завести волынку о сексуальной неудовлетворенности, объясняя Йоко, что если она не хочет спать с ним сама, то должна по крайней мере позаботиться о том, чтобы подыскать себе подходящую замену в лице каких-нибудь симпатичных девчонок — или мальчишек! Иоко теряла терпение, выскакивала из-за стола и пулей вылетала из ресторана. А Джон был волен отправляться на поиски развлечений.
Обычно он садился в такси и ехала «Эшли», модную дискотеку, где в то время собирались все, кто имел отношение к шоу-бизнесу. Когда Джон появлялся в дверях, перед ним раскатывали красную дорожку. Здесь с него не требовали денег за выпивку, со всех сторон угощали наркотой, здесь он мог танцевать в свое удовольствие с самыми красивыми девушками Нью-Йорка, а когда наступала глубокая ночь и на Джона находил кураж, он позволял себе отправиться в фойе и залезть под юбку к девчонке-гардеробщице. Однажды он позвонил Йоко в семь утра и сообщил: «Я наблюдаю, как три лесбиянки занимаются любовью. Надеюсь, что следующим они примут к себе меня!» А был случай, когда он заявился домой с двумя официантками, рассчитывая устроить оргию.
Иоко, конечно, сообразила, сколько опасностей таило в себе такое поведение мужа. Подобно тому, как когда-то она решила проблему удовлетворения похоти Джона, подыскав для него скромную и вызывающую доверие любовницу, так и сейчас она договорилась с надежными людьми — с Эллиотом Минцем и Тони Кингом, чтобы они отвели ее мужа в бордель (отправлять туда его одного было опасно, к тому же Йоко хотела получить подробный отчет о его поведении). Одно из таких заведений, корейский бордель на 23-й стрит, с гордостью демонстрирует посетителям фотографию Леннона с его личным автографом. Здесь Джон мог рассчитывать на осуществление всех тайных желаний, не рискуя при этом, что какая-нибудь неграмотная заморская проститутка «настрочит» воспоминания, как говорила Йоко.
Когда наступило лето и асфальт стал плавиться под ногами, Йоко отправила Джона с одним из своих слуг в Монтаук, где договорилась об аренде того самого дома, который Джон планировал купить для себя и Мэй Пэн. Йоко мечтала отослать Джона подальше из города, так как он сводил ее с ума стремлением всячески защитить еще не родившегося ребенка. Он настаивал на том, чтобы контролировать ее диету, возил ее по дому в кресле, а вскоре оказалось, что она даже в ванную не могла отправиться без него.
Эффект от такого контроля оказался прямо противоположным тому, которого ожидал Джон. В то время как Джон в интересах ребенка впервые в жизни бросил курить, Йоко сделалась настолько нервной, что, напротив, увеличила потребление сигарет до четырех пачек в день. Если Джон серьезно перешел на диету и вскоре стал похожим на тень, .то у Йоко прорезался зверский аппетит. Тайком от Джона она поедала тонны шоколада. Очень скоро Йоко растолстела, и Джон, не избавившийся от фобии «толстого Элвиса», буквально не давал ей прохода. В доме постоянно вспыхивали ссоры, одна из которых однажды переросла в грандиозный скандал, так что Джон сильно ударил Йоко в живот. С уверенностью можно сказать, что Йоко испытала явное облегчение, когда муж отбыл наконец на побережье.
Джон называл беременность Йоко «чудом», и если принять во внимание предшествовавшую зачатию историю, то это слово отнюдь не кажется преувеличением. После трех выкидышей, случившихся в ноябре 1968, октябре 1969 и августе 1970-го, супруги неоднократно, но тщетно пытались зачать ребенка. В 1972 году Джон прошел специальное медицинское обследование, в ходе которого выяснилось, что он не мог оплодотворить супругу в связи с чрезвычайно низким уровнем активности сперматозоидов. И вот теперь, в начале 1975 года, без какого-либо специального лечения, не прибегая к искусственному оплодотворению, Йоко забеременела. Еще большим чудом может показаться то, что зачатие произошло после единственного полового акта, имевшего место между супругами в день, когда Джон вернулся в Дакоту для прохождения курса лечения. Оба — и муж, и жена утверждали, что знают в точности, когда был зачат Шон.
В июне журнал «Роллинг Стоун» опубликовал интервью, над которым Пит Хэмилл начал работать через три дня после возвращения Джона в Дакоту, но которое закончил лишь спустя полтора месяца. Этого времени было достаточно для Леннонов, чтобы, усевшись рядком, написать последний куплет «Баллады о Джоне и Йоко».
- Предыдущая
- 136/169
- Следующая
