Никто не выйдет отсюда живым - Шугермэн Дэнни - Страница 48

На другой день после дня рождения Джим сидел на кушетке, пил пиво и пытался разобраться во всех этих требованиях, когда вошли Билл и другие. Он отсутствующе кивнул вошедшим, затем тупо уставился в газету “Los Angeles Times”, которая лежала перед ним на столе. Он тупо читал: в Южной Азии продолжается “вьетнамизация”; третью неделю были оккупированы индейцы на острове Алькатрац; вчера – в день его рождения! – была четырёхчасовая перестрелка между полицией Лос-Анджелеса и Чёрными Пантерами; большое жюри присяжных признало Чарли Мэнсона виновным в убийстве Шарона Тэйта, и т.д.

Джим отложил газету. Он подвинулся на кушетке и сделал ещё глоток.

Я думаю, – сказал он медленно, – что у меня нервный срыв.

Все бросились его успокаивать, стараясь сказать что-нибудь ободряющее, но в то же время они боялись возможности того, что он, наконец, был близок к тому, чтобы уйти из группы. Билл пошёл к двери, чтобы из репетиционной комнаты позвать Винса Тринора.

Джим недобро посмотрел на Билла.

Когда вчера вечером ты поставил передо мной ту бутылку “Courvoisier”, ты сказал: “Это для человека, который пьёт”. Мне пришлось выпить её всю.

Он повернулся к Винсу, как только тот вошёл в комнату.

Я знал, что делал, Винс. В Майами я пододел боксёрские шорты. Ты их не видел? Я знал, что делал, а ты остановил меня.

Он повернулся к Леону и напомнил ему сцену на крыше Здания 9000, когда Леон предложил ему спуститься на балку.

Ты не понимаешь? – спросил Джим. – Мне пришлось это сделать. Я не мог остановиться.

Это было странное и пугающее оправдание. Никогда раньше он не позволял этим людям видеть его столь беззащитным и ранимым.

Через неделю они наняли для него ещё одну няньку – почти двухметрового чёрного футболиста из Университета Южной Калифорнии, который во время недавнего тура “Rolling Stone” был личным телохранителем Мика Джеггера.

Джиму сразу понравился Тони Фанчес.

Пойдём выпьем, – сказал он.

Конечно, Джим. Как ты скажешь, – подмигнул Тони. – Может быть, благодаря тебе я заинтересуюсь какой -нибудь танцовщицей-топлесс.

Джим с Фрэнком отдыхали в Мексике. Остальные “Doors” были в Нью-Йорке, с беспокойством ожидая приезда Джима на концерты. После долгих переговоров и подписания обычного обязательства в “fucking-пункте”, группу пригласили в престижный “Felt Forum”.

В гостиничном номере Билла Сиддонза зазвонил телефон.

– А… Я пропустил свой самолёт.

– О Господи, Джим. – Билл сразу вспомнил звонок Джима о пропущенном самолёте по дороге в Майами. – Джим, ты трезв?

Да-а-а…

Концерты 17 и 18 января – по два каждый вечер – были очень важны для Сиддонза, других “Doors” и “Elektra”. Выступления записывались для live-альбома, начатого прошлым летом. Нью-Йорк был тем местом, где сосредоточено большинство редакторов и журналистов, и концерты в “Felt Forum” должны были доказать, что “Doors” как группа ещё в силе. Невыход на сцену или, ещё хуже, выходка, подобная происшедшему во Флориде, были бы самоубийством.

Сиддонз говорил с интонацией раздражённого родителя в голосе:

Джим, ты забронировал билет на другой рейс?

Джим сказал “да” и назвал Биллу номер рейса.

Джим, мы вышлем за тобой лимузин.

А… Билли? А… будет остановка в Майами.

Джим? Ты будешь так любезен остаться в самолёте?

Повесив трубку, Билл позвал Тони Фанчеса.

Садись на самолёт и немедленно лети в Майами. Перехвати Джима. Встреть его самолёт при посадке в Майами и уговори Джима остаться в нём. Мы забронируем тебе место на обратный путь в Нью -Йорк вместе с ним.

Концерты прошли успешно. В основном они играли старые песни: “Движение лунного света”, “Человек чёрного хода”, “Прорвись насквозь”, “Зажги мой огонь”, “Конец”. Были запоминающиеся моменты, когда Джон Себастьян и Даллас Тейлор, барабанщик из “Crosby”, “Stills”, “Nash”, “Young” во время одного из выступлений на несколько песен присоединись к “Doors”; когда на Джима бросился молодой гомосексуалист и обхватил его руками и ногами, а когда его, наконец, отодрали и утащили, Джим небрежно сказал: “Ну, это Нью-Йорк. Только те, кто лезет на сцену – голубые”. Эти слова без объяснений войдут в концертный альбом. Единственное, что не войдёт туда, это случай, когда кто-то бросил Джиму сигарету с марихуаной толщиной примерно с карандашный грифель. “Это то, что мне нравится в ньюйоркских сигаретах с марихуаной, – сказал он, – ими можно ковырять в зубах”.

Во время пребывания “Doors” в Нью-Йорке прошли и деловые встречи. На некоторых из них обсуждались реклама и промоушн “Morrison Hotel”, и на такие встречи всегда приглашались “Doors”. Джим же терпеть их не мог и посещал редко. Он охотнее позволял другим принимать за него решения. Но он присутствовал в офисе “Elektra”, когда обсуждали его имидж и где появилась памятная записка в духе кампании за новые общественные отношения. Джим, ссутулившись, сидел на кушетке, замшевая на овчине куртка натянута до ушей, пока представитель отдела рекламы говорил о “Джиме Моррисоне как о человеке Возрождения ”.

В четырёхстраничной памятке было ясно сказано, что чувства Джима должны обсуждаться:

Джим Моррисон – публичная фигура, ищущая расширения своего художественного горизонта. Все публичные фигуры должны иметь публичный имидж. Лучший публичный имидж – это когда и публика, и художник довольны одновременно. Художник является первым, потому что ему приходится сосуществовать с этим имиджем наиболее близко. Поскольку человек Возрождения предполагает неограниченные исследования всего и вся, а также некоторые созидательные действия и стремления, я думаю, что Моррисон сможет жить в этом образе довольно легко. Однажды войдя в установленные этой памяткой рамки, он сможет стремиться, действовать, жить тем, что доставляет ему удовольствие, не подвергаясь опасности, и даже не беспокоясь об этом – репутация Хорошего/Плохого.

Кроме того, памятка подчёркивала: “Это не какие-то Леонардо на сцене, и им в “Poughkeepsie” понравится”.

Джиму не хотелось влезать в имидж, созданный корпорацией. Кроме того, “Elektra” изменила практике трёхлетней рекламной политики “Doors” и начала уделять Джиму Моррисону больше внимания, чем группе. На следующий день его даже пригласили на приём в “Elektra”.

Это была часть фирменного ритуала. Большинство звукозаписывающих компаний готовят пышные приёмы для своих наиболее известных артистов, когда близится время продления контракта.

Этот вечер был необычным, с аляскинскими королевскими крабами, чёрной икрой, “Dom Perignon” и множеством звёзд Уорхола – всё это в 44-этажном небоскрёбе с впечатляющим видом на Манхеттен. В конце показали “39 шагов” Альфреда Хичкока.

Это было после двух часов ночи. Джим с Памелой уходили, и, проходя мимо хозяина, президента “Elektra” Джека Холзмана, Памела выдала длинную речь по поводу того, что они уходят. Джек был уверен, что к этому её подговорил Джим.

Ну, в случае, если на будущий год все мы будем на Атлантике, – сладко сказала Памела, благодарю за отличный вечер.

Джим просто улыбнулся.

Имидж человека Возрождения не удался.

В первую неделю февраля был выпущен новый альбом, а на “Arena” в Лонг Бич и в “Winterland” в Сан-Франциско прошли удивительно удачные концерты. Всё было продано, и на всё появились хорошие рецензии. Джим побрился, надел чёрные джинсы и рубашку и пел лучшие свои песни. И наконец-то было подписано соглашение между Джимом, Биллом Биласко и Майклом МакКлюром по поводу съёмок “Адепта”. Компания Джима, “HiWay” и компания Биласко “St.Regis Films” совместно приобрели на один год права на фильм по неопубликованному роману МакКлюра, заплатив ему 500 долларов вместо обычных 5.000.

В марте во всех газетах появились рецензии на пятый альбом “Doors” на “Elektra” – “Morrison Hotel”, характеризующие его как золотой, подчёркивающие, что группа стала первой в Америке хардроковой командой, которая выпустила пять золотых дисков подряд. Хотя в Буффало концерт был отменён, “Doors” выступили в Солт Лэйк Сити, Денвере, Гонолулу, Бостоне, Филадельфии, Питтсбурге, Коламбусе и Детройте.