На пути Орды - Горюнов Андрей - Страница 89
- Предыдущая
- 89/93
- Следующая
– Это безумие, старик! Этому не бывать!
– Увы, каан, но этому – быть! Ты, а скорей унаследовавший твою власть, – как и любой другой житель страны, – увидит, что дани-налоги уже не приходят, нет, что опустели повозки с казною, что нечем прикрыть тебе наготу людей твоих, живущих хуже, чем скот в стране франков, ромов, басков и саксов. Жены твоего народа будут рожать крепких, здоровых и розовых малышей, из которых у тебя на глазах вырастут больные идиоты, и ты, точней, унаследовавший твою Власть станет формировать свое войско, охрану свою из этого ни к чему не способного стада, Орда твоя и народ твой начнет вымирать вместе с народом Рус: там, где умерли от старости и болезней сто человек, родится едва ли десяток новых… Твои подданные перестанут друг друга лечить, учить, закончат уважать стариков, давать детям лучшее: любовь, знания, заботу и ласку… Женщины будут плакать, а мужчины пить какую-то огненную воду… Целыми днями, изо дня в день, из года в год…
– Ну, хватит! …А если я оставлю северные земли, – Новгород и Псков, – в покое?
Бушер поклонился:
– Новгород и Псков, возможно, согласятся платить тебе дань, о каан. Без кровопролития.
– Возможно – да, а возможно – нет?!
– Именно так.
– Возможно, их нужно как следует запугать?
– Возможно. Я первый раз встречаюсь с таким предсказанием, Великий каан, когда звезды сулят неудачу в обоих случаях: двинешь ты Орду на Новгород или нет. Эта земля – земля великих колдунов и бесценных кладов – все равно начнет умирать, словно от какой-то болезни. Таково свойство любой земли, Повелитель, если ее население обирать до нитки в течение многих столетий. Сопротивляясь и негодуя, она убивает разум своих Правителей и тем убивает саму себя. Таково свойство любой земли, но этой земле, земле Рус, выпал по воле Небес особо тяжелый жребий. Удастся ли этой земле когда-либо воспрянуть в веках, вопреки бесчисленным невзгодам и напастям, воспарить, расцвести, – об этом звезды молчат…
– Оставь меня, Бушер.
– Ты можешь поступать как знаешь… Я не давал тебе советов, Владыка Мирозданья…
– Я просил принять меня тайно, брат, чтобы сообщить тебе о деле, важнее которого не было в моей жизни… – Берке распрямился перед Батыем, но встать с колен не решился…
В шатре Батыя, кроме них двоих, не было ни души.
– Важное дело, конечно, – согласился Батый. – Я так и думал, Берке. Ты ведь не приходишь ко мне, чтобы просто поесть сладкий урюк…
Берке подобострастно кивнул.
– Ты пришел не вовремя, брат. В это время я привык слушать колдовские заговоры из волшебной коробки рус. – Батый повел в сторону, где в ожидании стояли два толмача и хранитель чуда – информационно-рекламного блока, снятого Аверьяновым со стены контейнера. Хранитель чуда замер в поклоне, готовый к инсталляции системы. – Или ты решил нарушить обычное течение моего дня, чтобы с жаром поведать мне о своих любовных утехах с ослами?.. – предположил Батый.
Берке мгновенно пал ниц и замер в полной неподвижности.
– Говорят, тебя нарисовали великие мастера… И ты хранишь эти картинки…
Берке дернулся, как от удара, не поднимая головы.
– Покажи мне, лучезарный брат мой, как ты проводил время, когда сыновья твои вели войска в бой…
Достав из-за пазухи халата снимки, Берке, не поднимая глаз, протянул их Батыю.
– Н-да… – покачал головой Великий хан, рассматривая фотомонтаж. – Я мог бы подарить тебе более крупного и любвеобильного ишака, Берке. Этот не столь уж хорош… Сила мужская не бьет ключом из его чресел… Стар, что ли? А может, ты его не очень возбуждаешь, Берке?.. Впрочем, его можно понять: любая ослица умнее тебя, Берке… А ум совсем не последнее дело в любви… Однако едва ли, Берке, от этого осла у тебя родятся столь же смелые сыновья, как Шалык и Балык, которых родила тебе принцесса Дяо-Шань и которых ты столь безрассудно послал на верную гибель, дав под их руку не более двухсот сабель… Что ты молчишь, лучезарный? Скажи хоть что-нибудь.
– Колдун, давший мне эти картины, предупредил, что в каждом селении, каждом городе, в каждой крепости, которые захватит Орда, воины найдут такие картинки…
– Он этим хотел испугать меня? Я этому только рад, брат мой. Месяц-другой, и твое изображение будет у каждого батыра Орды… – Подумав, Батый улыбнулся: – И у каждого осла из обоза…
– Я молю тебя, брат мой и великий каан, – останови свое движение по новым землям Рус, – прохрипел Берке, распростершись с удвоенным усердием, словно стремясь впечататься в кошму, попираемую ногами Батыя. – Заклинаю тебя нашими общими предками, не позорь меня, потомка Чингиза Темучина!
– Я подумаю, – сухо ответил Батый и кивнул хранителю чуда.
Поспешно поклонившись в пояс, хранитель нажал кнопку «не надо» на корпусе рекламного блока. В ту же секунду из динамика блока зазвучал диалог:
– Жора, жарь рыбу!
– Так рыбы ж нет, Ося!
– Ты, Жора, жарь, жарь, – рыба будет!
После короткой музыкальной фразы коробка подвела итог милым женским голосом:
– Будущее зависит от нас. Патефон. …Патефон – оператор сотовой связи! Будущее зависит от нас. Патефон.
Хранитель чуда прервал вещание, за дело взялись толмачи.
– Жора?
– Это, похоже, имя. Женское. Хабиба, например.
– Ося – тоже имя и тоже женское, наверно. Пусть Айгуль.
– А Патефон – мужское. Абдулла.
– Оператор?
– Непонятно. Наверно, ослышались, – император. Римский хан.
– Остальное понятно.
– Ну? – нетерпеливо нахмурил брови Батый.
Переводчики встрепенулись и, перебивая друг друга, затараторили:
– Хабиба, жарь рыбу!
– У нас с тобой нет рыбы, Айгуль!
– Ты, Хабиба, жарь, невзирая на это обстоятельство, жарь ее, жарь, и рыба будет у нас!
– Будущее зависит от нас. Абдулла.
– Абдулла – римский хан, повелитель связей сот, – веревок, связывающих пчелиные соты.
– Будущее зависит от нас. Абдулла.
– Все!
Наступило молчание. Батый погрузился в глубокое раздумье, все присутствующие боялись шелохнуться.
Батый думал не меньше минуты, а затем с тяжестью в голосе произнес:
– Встань, Берке. …Я не пойду на Новгород. – Он покачал головой и тихо добавил: – Нет, не пойду!
Закат. Поздние сумерки. Опускается ночь…
Народ берестихинский облепил стены и крыши…
Видно, как тысячи огней – там у самого горизонта – начинают отход…
– В ночь пошли… – тихо сказал дед Афанасий.
– Даже утра дожидаться не стали…
Аверьянов задумчиво, с каким-то остеклением в душе смотрел на речки и ручейки огней, потекших прочь от Берестихи.
«В тринадцатом веке все же полегче было жить, – мелькнуло в голове. – Все как-то было попроще».
– Уходят! Уходят! – раздались торжествующие, ликующие крики.
– Ура-а-а!
– Ты видишь, Коля? Наливай!!!
– Будешь нашим князем!
– Вон новгородцы, Александра Ярославича посадили княжить…
– Горя теперь не ведают!
– Да ладно чужих хвалить: в чужих руках всегда толще кажется…
– Избрать князем Аверьянова! Вот будет свой!
– А ежли Драгомир вернется? – несколько неуверенно произнес Афанасич.
– Батый ушел, а Драгомир вернется… – расхохотался, не выдержав, Глухарь. – Смешной ты, Афанасич. Стал старый и смешной.
– Грех надо мною смеяться… – обидчиво возразил Афанасич, но, не удержавшись, расхохотался сам. – Представилось… Умора! Твоя правда! – кивнул он, утирая слезы, выступившие от смеха.
На полигоне, в кабинете Михалыча, атмосфера накалялась каждую секунду.
– Вы обязаны обеспечить телепортацию аверьяновского взвода ровно в девять ноль-ноль.
– Не могу согласиться! – отмахнулся Михалыч.
– Никто не нуждается в вашем согласии. Вы должны выделить людей. По приказу!
– Я выделил людей. По приказу. Вон они все, в курилке сидят.
– Они не в курилке сидеть должны, а в кабине на местах, инструктироваться, расписываться в добровольности, проверять друг у друга карманы, – в отношении деталей, свидетельствующих об их государственной принадлежности…
- Предыдущая
- 89/93
- Следующая
