Укрощенная любовью - Монтегю Жанна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/87
• Следующая

Она зевнули и, отложив журнал в сторону, откинулась на подушку. Вскоре веки ее опустились, и Беренис погрузилась в полудрему. Она видела лица людей, которых не знала, и слышала обрывки разговора, который исчезал, как только она «выплывала» на поверхность. Затем она снова погружалась в мягкую, обволакивающую дремоту…

Вдруг ее сонливость как ветром сдуло. Беренис услышала за дверью звук тяжелых шагов. Дверь широко открылась, и вошел Себастьян. Беренис зажмурила глаза, притворяясь спящей.

Себастьян остановился в дверном проеме, спрашивая себя, почему он здесь. Он ни разу не беспокоил ее ночью, уверяя себя, что это из-за ее недомогания и еще из-за того, что он слишком занят на корабле, стоя на вахте у штурвала и наблюдая за работой судна. Сейчас он посмотрел правде в глаза: он намеренно избегал ее. «Какой же я идиот, – подумал он. – У меня есть полное право спать с ней. Ситуация смехотворна».

В этот вечер он пил крепкий, черный ром, злясь и на нее, и на себя. Ведь она его жена, а он обладал ею лишь один раз. Это оскорбляло его мужское достоинство, и даже сознание того, что она зависела от него во время болезни, не помогало забыть ту ненависть, с которой она смотрела на него всякий раз, когда глаза их встречались. Как смела она ненавидеть его? Что дурного он ей сделал? Он не позволил выставить себя на посмешище в истории с Перегрином. И разве можно из-за этого вести себя, как ребенок? Писать любовные записки этому хлыщу! Этого Себастьян простить не мог.

После нескольких часов, проведенных с командой, он еще острее почувствовал одиночество. Он играл с ними в карты, пил больше обычного и заметил, что их разговоры постоянно вращались вокруг женщин. Они были утомлены путешествием, тоскуя по прикосновению к женскому телу, по его запаху. Таковы муки длительного плавания. Он мудро поступил, предупредив Беренис, чтобы она не попадалась им на глаза. Он и сам ощущал в себе эту страстную жажду.

Моряки обменивались историями о своих любовных подвигах в предвкушении новых похождений по прибытии в Каролину. Они говорили о пышных негритянках, о молочно-белых проститутках, привезенных из Европы, не забыли и о мулатках – услужливых шлюхах, которые толпились на пристани всякий раз, когда корабль швартовался в порту. Они уговорили Себастьяна спеть о женщинах, и он согласился, умело направив их похотливые мысли в сентиментальное русло, напомнив им о женах и детях, ожидающих Дома. Но это не принесло ему облегчения, а напротив вернуло к мыслям о Беренис и ее близости. Какого дьявола он должен страдать, когда его собственная жена на борту?

С внезапной решимостью он снял сюртук и подошел к кровати. Потребность обнять ее стала такой сильной, что вызывала почти физическую боль.

– Вы не спите? – резко спросил он. Беренис знала, что притворяться бесполезно.

Она гневно выпрямилась. Глаза ее сверкали, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, сорочка сползла:

– Нет! Благодарю вас за то, что ворвались сюда, словно полк солдат!

Он насмешливо поклонился.

– Мои глубочайшие извинения за такое грубое вторжение, сударыня. Мои манеры, должно быть, шокируют вашу изнеженную чувствительность? Какое счастье, что я согласился взять на борт вашу болонку, сэра Перегрина, чтобы, пока я занимаюсь такими скучными делами, как управление судном, вы бы могли безраздельно наслаждаться его изысканным обществом! – сказал, он злобно и сделал большой глоток из бутылки, которую держал в руке. – А могу я заметить вам, что это также и моя каюта?

– Хотите, чтобы я перешла в другую? – холодно спросила Беренис. – Я буду просто счастлива оказать вам эту услугу!

Язвительная ухмылка скривила его губы.

– Об этом не может быть и речи, ma doucette. Мне нужно поддерживать дисциплину на корабле, а не становиться посмешищем, если все подумают, что я не могу справиться с собственной женой!

Он поставил бутылку на рундук и начал раздеваться, вытаскивая рубашку из-за пояса, расстегивая ее и сбрасывая с себя. Беренис со страхом уставилась на его обнаженный торс, но быстро отвела взгляд, увидев, что он расстегивает пояс и садится на кровать, чтобы снять сапоги.

У нее неожиданно пересохло во рту, и она стала отодвигаться до тех пор, пока не прижалась к стене. Но когда он поднялся, чтобы снять бриджи, она не выдержала:

– Что, по-вашему, вы делаете?

Он ухмыльнулся, стоя перед ней обнаженным, слегка расставив ноги, чтобы удерживать равновесие, упершись одной рукой в бедро, другой снова поднося бутылку ко рту:

– Я думаю, это очевидно, m'amie. Собираюсь лечь с тобой в постель!

– Вы пили! – сказала она обвиняющим тоном, пораженная блеском его глаз и тем решительным жестом, с которым он отбросил одеяло.

– Немного, – ответил он спокойно, устраиваясь рядом с ней и натягивая одеяло на свою бронзовую от загара грудь. – Но достаточно, чтобы я понял: ты ведешь себя, как идиотка, а я еще больший глупец, раз позволяю тебе делать это!

Его желание нарастало с каждой секундой. Он уже не мог думать, все его мысли сконцентрировались на Беренис. Он был пьян не столько от рома, сколько от страсти. Ее тело, словно магнит, притягивало его. Благоухающий запах ее кожи, подобный нежнейшему запаху роз, приводил его в восторг. Кто еще из мужчин поддавался этому соблазну, спрашивал он себя изумленно. Перегрин? Или тот самодовольный хлыщ, который прислал ей костюм для верховой езды? Другие, о которых он ничего не знал?

Эта мысль обожгла, словно раскаленное железо. Он был слишком мягок, позволяя ей жеманничать с этой крысой Перегрином! Fripoulle![25] Будучи в Лондоне, он много узнал об этом известном столичном красавчике. Такое, что, он был абсолютно уверен, не знала Беренис и потому все еще восхищалась им.

Немного оправившись от первоначального потрясения, Беренис задумалась о том, как быть дальше. Она была зажата между улегшимся Себастьяном и стеной. Как выйти из этого положения, не уронив достоинства? Имела ли еще значение гордость? Нет! Все, что имело значение – это сохранить между ними как можно большее расстояние.

Потом, она предполагала, они могли бы поговорить. Она уже отрепетировала то, что скажет ему: «Себастьян, я не люблю тебя. Я даже не уважаю тебя. Расторгни этот брак!» Она рванулась, чтобы вскочить, но Себастьян протянул руку, и ее ноги запутались в простынях. Ему доставляло удовольствие видеть ее гнев, слышать ее частое дыхание и наблюдать, как поднимается и опускается ее грудь.

– Убирайтесь! – выпалила она, пытаясь высвободиться.

– Нет, – сказал он, не зная что с ней делать теперь, когда он ее поймал. Себастьян никогда не прибегал к насилию, чтобы заставить женщину хотеть себя, и не собирался заниматься этим сейчас. Поговорить с ней? Он попытается. Откровенная беседа. Итак…

– Мне надоело видеть, как ты напускаешь на себя мученический вид, – начал он, но при виде ее, лежащей рядом и свирепо уставившийся на него, злость пересилила желание сдерживаться. – Mon Dieu! У тебя еще будут причины для страданий, я об этом позабочусь! Я обращался с тобой слишком мягко! Ты всего лишь женщина – достойная только того, чтобы тебя взять!

Он поймал ее подбородок, собираясь поцеловать. Она отвернула лицо, но, несмотря на ее усилия, ему удалось прижаться ртом к ее губам. Страсть с такой силой охватила его, что он тут же отказался от идеи прочувствованной беседы, делая то, что, как ему удалось убедить себя, сделал бы на его месте любой нормальный мужчина.

Она вырвалась и холодно произнесла:

– Как вы можете, если знаете, что я не люблю вас?

Вместо ответа Себастьян положил ладонь ей на грудь.

– Любовь! – промолвил он хрипло. – Что ты знаешь о любви? Неужели ты действительно веришь красивым словам Перегрина? Этот жеманный денди больше влюблен в себя, чем в любую женщину, а между тем, стремится забраться в чужую постель и наслаждаться чужой женой! Ты ничего не знаешь о жизни или любви. Но я знаю, и я научу тебя!

• Предыдущая
• 34/87
• Следующая