Погасить Черное Пламя - Гинзбург Мария - Страница 57

Старуха сказала:

– Разжигай горн.

Сорвав с груди украшение, она кинула его в руки кузнецу. Тот поймал – в последний момент, ловким, привычным движением.

– Гости наши до серебра охочи, – произнесла старуха. – Попотчуем же на славу!

– Нет! – закричал Игорь. – Нееет!

Он вскочил и бегом бросился к воротам. Неведомая сила подкосила ноги княжича, и он рухнул прямо в черную пыль. Она забила ноздри Игорю и полезла в горло.

– Как скажешь, Кертель, – ответил Василий. – Да только… Радомир хороший князь. Он же не виноват, что жена его ублюдка нагуляла…

Игорю было уже не до того, чтобы оскорбиться; надежда вспыхнула в нем. Кнжич подался вперед, пытаясь сесть. Голосом спокойным и низким, напоминающим удар молотка, которым вколачивают в гроб последний гвоздь, колдунья произнесла:

– Я поговорю с Радомиром. Разжигай горн.

Когда синеглазая дочь кузнеца поднесла к его губам тигль с расплавленным серебром, Игорь выгнулся и страшно закричал, но Василий крепко держал княжича.

Последним, что увидел Игорь, были алые петухи на черном фоне.

Когда голова Игоря закончила рассказ, князь ударил сына плетью по лицу еще раз. Как будто это могло что-то изменить. Голова заплакала. Алые, почти черные слезы капали на снег, пачкая его.

– Дитя надо пороть, когда оно лежит поперек кровати, а не когда уже висит на столбе, – услышал Радомир суховатый, но приятный голос.

Оборачиваясь, князь уже знал, кого сейчас увидит. «Да уж», подумал князь. – «Кто бы мог подумать! В этой глуши нарваться на могучую некромантку, или даже на Разрушительницу… Сколько раз сюда ездил – даже не знал, что у них колдунья есть».

Вряд ли стоявшая во главе станичников старуха в черном плаще, перетянутом поясом с пряжкой в виде ящерицы, действительно была Разрушительницей. Бунт Детей Волоса был так давно, что сейчас все они пировали в чертогах своего отца. Но того, что деревенская колдунья окажется жрицей Ящера, предугадать было нельзя.

И в этом, по мнению Радомира, и заключалась самая большая ошибка Игоря.

Радомир никогда не рисковал, кидаясь в неизведанное очертя голову. Князь коротко покосился на Терика. Маг чуть заметно отрицательно качнул головой.

Станичники Пламенной уже окружили дружину князя. Радомир глядел на крестьян – высокие, крепкие. Изящных сидхов в родословной здесь точно ни у кого не было – но, возможно, попадались лешие или близнещипцы. «Это не хиляки из Черногории», подумал князь. – «Это люди Нудайдола. Те, кто остановил сидхов. Те, кто их потом выгнал. Как хорошо, что их осталось мало.

И в то же время – жаль, что их теперь так немного.

Кто теперь будет воевать, случись что?».

Князь снял с шеи тяжелую серебряную цепь, протянул старухе.

– Не побрезгуй моим даром, Кертель, – сказал он. – И прости мое дитя неразумное. Прости ту обиду, что он вам нанес.

Колдунья хмыкнула.

– Почаще тебе надо было его в столицу брать, – сказала она. – У такого мудрого воина, что сумел выжить при дворе Черного Пламени, не может быть глупых детей. Твоему сыну надо было лишь маленько пообтесаться, присмотреться…

Старуха взяла цепь, и на краткий миг их руки соприкоснулись. Ладонь колдуньи оказалась горячей, как у молодой девушки.

Радомир глянул прямо в глаза колдуньи и добавил, уже гораздо тише:

– Позволь мне забрать Игоря.

Кертель махнула рукой:

– Послание он передал в точности. Нам теперь говорящие головы перед станицей ни к чему. Бери.

Радомир снял голову с кола, положил в приседельную сумку. Сельчане расступились, выпуская дружину. Когда отряд всадников скрылся в снежной пыли, Василий спросил:

– Что нам теперь делать, Кертель?

Старуха повела плечом.

– Живите, как жили.

Посмотрела прямо в лицо кузнецу своими выцветшими от времени глазами и добавила:

– Сделай своей дочери Коруне меч по руке.

Кузнец помрачнел и почтительно поклонился.

Несмотря на то, что Рабин является самой южной точкой империи мандречен, снег здесь иногда выпадает. Он не держится больше двух-трех дней и умирает под теплым дыханием моря. Но в Черных горах, у подножия которых и приютилась столица, снег появляется в середине октября и лежит иногда до самого лета. И маленькая ложбинка на полпути между Рабином и Лабацем в тот тихий зимний день была занесена снегом так, что из-под него не было видно даже поломанного дерева. Торчал лишь пенек – на четверть, не больше [6], и еще четверть находилась под снегом.

Снег тихо искрился на солнце. Скалы, облитые светом, словно палочка расплавленным сахаром, блестели, словно леденец. Впрочем, восхититься этой красотой могла бы разве что белка, сидевшая на пеньке. Однако она и думала этим заниматься, у нее было занятие поважнее. Все ее мысли были направлены на то, чтобы разгрызть орех, который белка нечаянно нашла в одной из хоронушек, сделанных осенью и благополучно забытой. Сдержанную радость по поводу находки зверушка уже пережила. Белка безуспешно пробовала твердую скорлупу на зуб.

В небе над зверьком засияла желтая звезда. Ее широкие лучи, похожие на лепестки волшебного цветка, дрожали, словно под ветром, хотя в долине не чувствовалось ни дуновения. Белка подняла голову. Мощных вибраций Чи не ощутил только труп, лежавший в долине с осени.

Из звезды вывалилась Глиргвай и приземлилась рядом с пеньком. Она провалилась в снег по колено. Колчан и зачехленный лук так сильно стукнули ее по спине, что эльфке пришлось сделать несколько торопливых шажков вперед, чтобы не упасть. Голова у неожиданной гостьи кружилась, колени противно дрожали, ее подташнивало. Глиргвай приходилось пользоваться телепортом далеко не в первый раз, но впервые ее перебросило на столь большое расстояние. Лайтонд опасался, что мощности старенького портала не хватит на пятерых. Рингрин предложил перебросить сначала самых тяжелых – Лайтонда и Кулумита. Верховный маг Фейре возразил: «Да, но вы с Зигфридом и Глиргвай тогда не сможете телепортироваться. А я всегда что-нибудь придумаю».

Обведя ошарашенным взглядом долину, Глирвай увидела зверька.

– Ух ты… белка, – пробормотала девушка.

Эльфка протянула руку и взяла зверька. Белка не сопротивлялась. Она уже ничего не почувствовала.

Звезда, поблекшая после того, как выплюнула Глиргвай, вновь налилась светом, запульсировала. Из нее появился мужчина, темноглазый, коротко стриженный. Цвет его волос был крайне необычным – соломенно-желтые на затылке, с черными подпалинами на висках и надо лбом.

– Зигфрид, смотри, белка! – сказала девушка, показывая зверька новоприбывшему. – Совсем ручная, не боится!

Мужчина обернулся и увидел, как белка падает с руки девушки на снег. Убегать зверек не собирался по той причине, что вот уже минуту как был мертв. От испуга ли разорвалось крохотное сердечко белки, или причиной остановки мышцы послужил мощный веерообразный выброс магической энергии при телепортации, осталось неизвестным. Зигфрид критически глянул на распростертое на снегу тельце, на бессильно раскинутые лапки, из которых выкатился орех, на пушистый хвост.

– Молодец, Глиргвай, – сказал оборотень. – Уже и поесть нам добыла?

Глиргвай изумленно посмотрела на тушку. Убивать одним прикосновением ей еще не доводилось.

На снег рядом с Зигфридом легла гротескная тень – телепорт снова заработал. Оборотень ловко отпрыгнул в сторону, и как раз вовремя. Рядом с ним плюхнулся в снег Кулумит, взлохмаченный и бледный.

– Ну как ты? – осведомился Зигфрид.

Эльф смущенно улыбнулся, отвернулся и опорожнил желудок. Глиргвай взглянула на небо, и ей стало совсем плохо. Звезда в небесах исчезла. Как и предполагал Лайтонд, старенький портал, исчерпав свои возможности, разорвал связь.

Рингрин озадаченно посмотрел на мертвое, потухшее керамическое яйцо телепорта. Оно было любовно встроено и подогнано под размеры дупла в выгнившем изнутри стволе. Принц ощутил весь тот ужас, что обрушился на Кулумита, Зигфрида и Глиргвай. Они оказались в далеких заснеженных горах без денег, знания местности и руководства. Больший ужас принц испытал в тот миг, когда вместо всадника на гросайдечи увидел огромную рысь. «Давно надо было улучшить портал», подумал принц. – «И маги ведь были, некромантов тоже этому учат…». Он перевел взгляд на Лайтонда, опасаясь услышать от него тот же самый – и весьма справедливый – упрек.