Шпоры на босу ногу - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/80
• Следующая

– О! О! Прошу не беспокоиться! – торопливо перебила сержанта Мадам. – Но! – И тут она по заговорщицки приложила палец к губам. И многозначительно покосилась на идущих рядом конвоиров. Сержанту это очень не понравилось, потому что это было уже совсем лишнее притворство, и он сказал:

– Не думаю, Мадам, что эти люди знают французский. Точно так же, как и я их родной.

– О, да, конечно! – тут же согласилась Мадам. – Но я никак к этому не привыкну. Но ничего, но ничего! Так вот, тогда продолжаю. Итак, прошу не беспокоиться, потому что никаких служебных документов у меня при себе нет. Так что ничего прятать или уничтожать не нужно. Это первое. Теперь второе: а так как мне приходилось бывать и в более сложных переделках, то еще раз повторю: прошу вас ни о чем не беспокоиться! И тогда… – Тут она как-то по особенному улыбнулась. – И тогда я еще сама помогу вам целым и невредимым добраться до императорской ставки!

– Но! – начал было сержант.

– Без всяких «но», – тут в голосе Мадам снова послышались властные нотки. – Вы всего лишь простой армейский сержант, и если вас не во все посвятили, то это вам только на пользу. Не так ли?

Сержант отвернулся. «Не так ли?». Конечно, так, вне себя от гнева подумал он. И трижды, триста раз, думал он дальше, будь проклят тот злосчастный день, когда он впервые попался в большую игру! Ведь не случись тогда, пять лет тому назад, той судьбоносной, трагической встречи, он бы сейчас… О, нет, сейчас бы он с огромным удовольствием споткнулся и упал! И пусть все проходят себе мимо, а он остался бы лежать – и лежал, коченел, замерзал в ожидании Белой Дамы. Она, так говорят, всех жалеет и всех забирает с собой. И это хорошо! А так…

Э, нет, тут же подумал сержант, нельзя так быстро вешать нос! Тем более то, что Оливьер подлец, это ему давным-давно известно. А эта женщина, она, конечно, лжет, она, конечно, русская шпионка, поэтому как только они придут в русский лагерь, их там сразу расстреляют: во-первых, как врагов, а во-вторых, чтобы не болтали лишнего. И так оно бывает всегда, когда попадаешь в большую игру и становишься свидетелем важных секретов. И так вполне могло случиться и пять лет тому назад, когда генерал еще не был генералом, а только полковником, то есть они оба тогда…

Но дальше сержант думать не стал, а только поморщился. А когда глянул на Мадам, на ее настороженное и уже вовсе не самоуверенное лицо… то вдруг подумал, что вот где было бы весело, если бы он и в самом деле все-таки как-нибудь исхитрился да сбежал от партизан, да и доставил эту особу к императору! Не к самому, конечно же, тут же спохватился сержант, а к генералу Дюбуа, шпионы – это его ведомство, и вот тогда бы этот Дюбуа спросил у этой, как ее…

И сержант опять посмотрел к Мадам. Выражение лица у Мадам было совершенно равнодушное. Сержант подумал и сказал:

– Хотелось бы мне знать, что будет с нами через час!

И Мадам равнодушно ответила:

– Извольте! Я тут кое-что от них уже услышала. Так вот, скоро нас приведут в партизанский вертеп, а там их командир, его зовут Игорка, решит, что с нами делать: расстрелять на месте или же отправить дальше.

– Игорка! – повторил сержант. – Слыхал!

– И я, к сожалению, тоже слыхала, – сказала Мадам. – И должна вам сказать, что всё это мне очень и очень не нравится. Я ведь надеялась, что нас сразу доставят в какую-нибудь регулярную армейскую часть, а там уже, поверьте, даже сейчас, невзирая на все наши нынешние неудачи, всегда можно найти… Ну, понимаете! По долгу нашей службы. Весьма разветвленной! А так… – тут Мадам мельком глянула на шагавших рядом с ней бородатых конвоиров и тихим голосом продолжила: – А эти, здешние партизаны, совсем не то, что их русские собратья. Те, когда грабили, любили говорить, что они сражаются за царя и отечество. А у этих отечества нет!

– Как это нет?! – удивился сержант.

– А вот так! – почему-то с улыбкой сказала Мадам. – Это непросто сразу объяснить. Так что… Всё может быть, сержант! Я их тут слушала, слушала… И вот что теперь думаю: возможно, что там, у реки, вы были совершенно правы – нужно было бежать!

И она замолчала. Поджала губы. И нахмурилась. А сержант, глядя на нее, только головой покачал. Потому что он опять запутался: эта шпионка – или, может, никакая не шпионка – на этот раз говорила совершенно искренне! Так, может быть…

Но дальше он подумать не успел, потому что тут вокруг вдруг зашумели, сержант поднял голову и увидел, что отряд подошел к просторной поляне, на которой располагался лагерь партизан. Смеркалось.

На поляне горели костры, у костров сидели партизаны. Чуть поодаль виднелись землянки. При виде пленных кое-кто из партизан поднялся посмотреть, кого же это там ведут. Тогда старший в отряде – а его, как шепнула Мадам, звали Тит – строго оглянулся на солдат, расправил плечи и что-то приказал. Может, его приказ был вовсе и не плох, однако, заслышав непонятную команду, пленные смешались еще больше и окончательно сломали строй.

А зря: за ними внимательно наблюдал человек, во власти которого было решать – казнить или миловать. Таковым всесильным человеком был деревенский староста Егорка или, что будет точнее, Егорка Бухматый. Староста, костистый и не старый еще мужик, сидел на трофейном барабане и постукивал кнутовищем по валенку. На плечах у него был небрежно накинут щегольской, расшитый узорами кожушок. За спиной у Егорки стояли двое партизан с короткими кирасирскими ружьями наперевес.

Пленных остановили поодаль. Увели лошадей, укатили карету. Пленные мрачно молчали и ждали, когда же примутся за них. Но Егорка не спешил – тоже молчал, разглядывая пленных, больше всего, конечно же, Саида… А после важно кашлянул и, почесав за ухом, спросил – на местном, разумеется, наречии:

– Откуда они, Тит?

– Да из Пышач.

– Ну и как они там?

Вместо ответа Тит неопределенно пожал плечами и оглянулся на Мадам. Мадам несмело улыбнулась и только уже собралась отвечать… Как вдруг:

– Дядька Егор, а я все видела! – восторженно крича, выбежала вперед та самая, сбежавшая от старика, девчонка. – Как наскочили они, как наскочили! Забор повалили, сено растащили. Потом… Потом… – и она замолчала, растерянно оглядываясь по сторонам.

– Так, хорошо. Ну а… горит деревня? – важно спросил Бухматый.

Партизаны посмотрели в сторону деревни – не видать ли зарева? Но нет, горизонт был спокоен. Вот только где-то вдалеке все не смолкала артиллерийская канонада.

– Ага! Значит, мельчает хранц, торопится, – с явным удовлетворением заключил староста. – Прежде, бывало, все дымом пускали. А теперь некогда! – и, еще помолчав, он повернулся к сержанту и спросил: – Так сено, говоришь, растащили?

Спрошено это было на местном, конечно, наречии, то есть Бухматый нисколько не заботился о том, поймет его хранц или нет. И хранц, то есть сержант, ничего и не понял. Но все равно сделал шаг вперед, потому что это к нему ведь обращаются, так рассудил тогда он. Да и кому, как не ему, первым держать ответ?!

И был ответ: староста не спеша огладил бороду, еще раз – с ног до головы – внимательно осмотрел сержанта… и совершенно беззлобно продолжил:

– Сено, конечно, дело наживное, но это все равно непорядок. И вообще, нам такие, как вы, гости не нужны. Нам и без вас мало радости. И поэтому… А ну, где моя веревка?!

Подали веревку. И Тит тут же, перед старостой, принялся вязать удавку. Партизаны, разглядывая пленных, вполголоса о чем-то переговаривались.

А сержант обернулся к Мадам и сказал:

– Вы уж простите, Мадам! Ведь это всё из-за меня. Я был очень нерешителен на переправе. Ну да чего теперь! – и он даже махнул рукой.

Мадам не отвечала. Она как завороженная наблюдала за тем, как Тит пробовал петлю на крепость. Убедившись, что веревка не подведет, Тит шагнул к сержанту и хотел было уже примериться… Но тут сержант резко оттолкнул его руку и возмущенно воскликнул:

• Предыдущая
• 26/80
• Следующая