Все, что блестит - Эндрюс Вирджиния - Страница 3

• Предыдущая
• 3/74
• Следующая

– Я понесу ее, – предложил он. Перл была поражена величиной дома, открывшегося нашим глазам. – Мне бы хотелось назвать это место Кипарисовой рощей, – сказал он. – Как ты думаешь?

– Да, это замечательное название. А дом – просто потрясающий. Он словно выплывает ниоткуда, как в сказке!

Он просиял от гордости.

– Я сказал архитектору, что мечтаю о доме, напоминающем греческий храм. По сравнению с ним обиталище Дюма в Гарден-Дистрикт выглядит как бунгало.

– Ты именно это хотел сделать, Поль… затмить дом моего отца? Я говорила тебе…

– Не лови меня на слове, Руби. Какой прок в том, что я имею, если не могу порадовать тебя этим, произвести впечатление? – спросил он, пристально глядя на меня.

– О Поль. – Я покачала головой и глубоко вздохнула.

Что могла я противопоставить его энтузиазму и мечтам?

По мере того как мы приближались к дому, он, казалось, вырастал все больше и больше. Вдоль верхней галереи тянулись железные перила с ажурными решетками. По обеим сторонам дома Поль построил флигели, прекрасно гармонирующие с главным зданием.

– Здесь будут жить слуги, – сказал он. – Я думаю, что каждому время от времени требуется уединение. Большая часть стен в этом месте – двадцать четыре дюйма толщиной. Подожди, вот увидишь, как там прохладно внутри даже без вентиляторов и кондиционеров.

Короткая лестница привела нас на портик. Мы прошли между огромных колонн и попали в холл, от вида которого у любого захватит дух, как только он ступит в этот особняк, холл с полом из испанской плитки поражал своими размерами, а потолок был столь высок, что слышалось эхо наших шагов.

– Представь себе, сколько замечательных картин сможет украсить эти стены, Руби, – сказал Поль.

Мы прошли одну за другой просторные комнаты, выходящие в холл. Над нами висели люстры, о которых с такой гордостью говорил Поль. Они были ослепительны, лампочки в виде слезинок казались бриллиантовым дождем, струящимся на нас. Винтовая лестница была в два раза шире и изысканнее, чем в доме Дюма.

– Кухня находится в задней части дома, – сказал Поль. – Я оборудовал ее самой современной техникой. Любой повар будет на седьмом небе, работая здесь. Может быть, ты сможешь разузнать, куда уехала твоя Нина Джексон, и уговорить ее переехать сюда, – добавил он.

Он знал, как я любила Нину, повариху моего отца. Все считали ее колдуньей, а она привязалась ко мне с первого дня, как только я приехала в Новый Орлеан. Уж она-то знала, что кем-кем, а зомби меня не назовешь, в отличие от Жизель, вот так.

– Даже не представляю, чем можно выманить Нину из Нового Орлеана, – сказала я.

– Тем хуже для нее, – быстро ответил Поль. Он ревниво относился к богатым креолам, воспринимая любое сравнение как критику нашего мира кейджунов.[3]

– Она живет в своем мистическом мире, Поль, – сказала я.

Он кивнул.

– Хочу показать тебе верхний этаж.

Мы поднялись вверх по лестнице и увидели четыре просторные спальни, с будуарами и встроенными шкафами. Две центральные спальни, несомненно, проектировал сам Поль в надежде, что его предложение о браке будет принято. Окнами они выходили на болото и соединялись общей дверью.

– Ну? – Он взволнованно ждал ответа, пытаясь поймать мой взгляд.

– Великолепный дом, Поль.

– Я оставил лучшее напоследок, – ответил он с лукавинкой в глазах. – Иди за мной.

Он открыл дверь, выходящую на наружную лестницу. Я не видела ее, подъезжая к дому, потому что она находилась на его противоположной стороне. Лестница привела нас на большую мансарду с кипарисовыми стропилами, украшенными резьбой. Огромные окна смотрели на поля и каналы, не было видно ни одной нефтяной вышки. Свет, льющийся сквозь стеклянную крышу, делал мансарду сияющей и просторной.

– Ты знаешь, что это такое? – спросил он, не в силах сдержать ликующей улыбки. – Это будет твоя студия!

Я широко открыла глаза, потрясенная открывающимися возможностями.

– Посмотри, Руби, на этот потрясающий вид. – Он взял на руки Перл и подошел к окну. – Посмотри, что ты сможешь нарисовать. Этот мир, который мы так любим, наш мир, несомненно, вдохновит тебя, разбудит твой замечательный талант, ты напишешь здесь такие картины, что твои богатые друзья передерутся за право обладать ими…

Он стоял у окна и прижимал к себе Перл. Она была очарована открывающимся пейзажем. Ветер доносил до нас голоса и смех строительных рабочих. Каналы, петляя по болотам, уходили вдаль, в Хоуму, и мой дом, моя хибара, казался нереальным, игрушечным. Я видела порхающих с дерева на дерево птиц, бредущего домой ловца устриц с дневной добычей. Это был настоящий кладезь сюжетов и идей, любой художник мог удовлетворить здесь свое воображение, черпая из этого неиссякаемого источника.

– Разве ты не можешь быть счастлива здесь, Руби? – спросил Поль, умоляюще глядя на меня.

– Кто не был бы здесь счастлив, Поль? Нечего даже говорить. Но ты ведь знаешь, что меня останавливает, – сказала я тихо.

– И ты знаешь, что я все тщательно продумал и нашел способ быть вместе и не чувствовать себя грешниками. О Руби, мы не виноваты, что наши родители создали нас с этой отметиной на лбу. Единственное, чего я хочу, – это обеспечить тебя и Перл, заботиться о вашем счастье и безопасности до конца своих дней.

– А как насчет… Поль, есть еще часть жизни, которой ты не должен лишать себя, – напомнила я ему. – Ты – мужчина, красивый, здоровый, молодой мужчина.

– Я готов пойти на это, – сказал он быстро. Я опустила глаза. Я не могла скрывать от него свои истинные чувства.

– Я не знаю, готова ли я к этому, Поль. Ты знаешь, что я любила, страстно любила и побывала на верху блаженства, испытав счастье любить и быть любимой.

– Я знаю, – сказал он печально. – Но я не прошу тебя отказываться от этого блаженства.

Я вскинула на него глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Давай договоримся, что, если один из нас найдет человека, с которым сможет обрести свое счастье, другой не встанет на его пути, даже если это будет означать… расставание. А пока, Руби, вложи свою страсть в искусство. А мой удел – работа и честолюбие ради всех нас. Позволь подарить тебе мир, полный любви, позволь дать Перл безопасность и комфорт, оградить ее от несчастий, которые, мы это видели, выпадают на долю многим детям в так называемых нормальных семьях, – просил он.

Перл посмотрела на меня своими мягкими и спокойными сапфировыми глазами, как будто присоединяясь к его мольбе.

– Поль, я просто не знаю.

– Мы будем поддерживать друг друга…Мы будем заботиться друг о друге… всегда. Ты пережила такую трагедию, горе, непосильное для твоих лет. Ты выдержала, но повзрослела раньше срока. Пусть мудрость заменит страсть. Пусть верность, преданность и истинная доброта станут основой нашей жизни. Мы вместе создадим наш собственный особый монастырь.

Я пристально смотрела в его глаза и чувствовала, что он не лукавит со мной. Его искренность покоряла, его преданность, этот чудесный дом, возможность спокойной и счастливой жизни после того несчастья, о котором он вспомнил.

– А как же твои родители, Поль? – спросила я, чувствуя, что сдаюсь.

– А причем здесь они? – возразил он резко. – Они воспитали меня в обмане. Мой отец примет то, что я решу, а если нет… что из того? У меня теперь есть свое собственное состояние, – добавил он, сузив глаза, и взор его потемнел.

Я с сомнением покачала головой. Я помнила суровое предупреждение бабушки Кэтрин об изгнании кейджуна из его семьи. Казалось, Поль услышал мои мысли и смягчился.

– Послушай, я поговорю со своим отцом и заставлю его понять, почему это хорошее решение для нас обоих. Он увидит, что мы делаем доброе дело, он поймет.

Я прикусила губу и покачала головой.

– Не отвечай пока ничего, – быстро проговорил он. – Обещай, что ты еще подумаешь, серьезно подумаешь об этом. Я буду преследовать тебя, Руби Дюма, до тех пор, пока ты не станешь Руби Тейт, – сказал он и повернулся, чтобы показать Перл открывающийся из окна вид.

• Предыдущая
• 3/74
• Следующая