Все, что блестит - Эндрюс Вирджиния - Страница 4
- Предыдущая
- 4/74
- Следующая
Я смотрела на них и думала, каким он был бы прекрасным отцом. Может быть, следует принять решение, исходя прежде всего из интересов Перл, а не из своих собственных сомнений и тревог.
Я обвела взглядом мансарду, представляя, как расставила бы свои столы и полки в этой замечательной студии. Когда я повернулась, и он, и Перл смотрели на меня.
Он все понял по моему лицу.
– Да, наконец? – спросил он.
Я кивнула, и он зацеловал смеющееся личико Перл.
На бухту опустились сумерки, когда мы отправились назад ко мне домой. Испанская насыпь под кипарисами и виноградными лозами казалась мягкой и волнистой. Мы плыли сквозь тени, отбрасываемые раскидистыми ивами, и плавное скольжение лодки по волнам укачало Перл. Я думала о том, как здесь красиво, о доме, в котором буду жить с Полем по нашему с ним соглашению, о том, что это, возможно, и есть судьба, уготованная мне и Перл.
– Мне нужно вернуться домой к ужину, – сказал Поль, когда мы причалили к верфи и он помог нам выйти из лодки. – Из Флориды приехал дядя Джон, брат моей матери, и я обещал быть, – сказал он, извиняясь.
– Хорошо, я устала и хочу сегодня лечь пораньше.
– Я приеду завтра, как только смогу. А сегодня постараюсь остаться наедине с отцом и расскажу ему о нашем решении, – твердо сказал он.
Сердце у меня застучало. Одно дело рассуждать теоретически, но совершенно иное – предпринять реальные шаги для того, чтобы стать мужем и женой.
– Надеюсь, это правильное решение, Поль, – сказала я.
– Конечно, перестань волноваться, мы будем счастливы. – Он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. – Кроме того, Бог задолжал нам немного счастья и успеха, – добавил он с улыбкой.
Я помахала ему на прощанье, когда он отчаливал в своей лодке. Покормив Перл и уложив ее спать, я съела немного гамбо, почитала при свете бутанового фонаря и отправилась спать, моля судьбу о мудрости, чтобы принять правильное решение.
Утро начиналось для меня теперь так же, как и раньше, когда я жила здесь с бабушкой Кэтрин. Разложив одеяла, корзины и шляпы «пальметта», которые я плела в своей рабочей комнате, я усаживала Перл в ее коляску в тени придорожного лотка и шила в ожидании туристов-заказчиков. Было тихое утро, машины останавливались одна за другой, и к обеду я продала большую часть своих одеял и корзин и немного гамбо. Над бухтой медленно тянулся безмятежный жаркий день. Когда насекомые начали досаждать Перл, я решила, что пора передохнуть, отнесла ее в хибару и уложила спать. Я думала, что Поль вернется к обеду, но день склонился к вечеру, а он так и не приехал.
Я приготовила себе холодный лимонад, села на террасе и задумалась о прошлом. В кармане у меня лежало недавно полученное письмо от моей сестры-близнеца Жизель. Она училась в престижном частном колледже в Новом Орлеане, который напоминал скорее клуб для избалованных богатых молодых людей, чем высшее учебное заведение. Учителя, судя по письму, не утруждали ее домашними заданиями и работой в классе. Она хвасталась, как часто сбегает с уроков, не получая за это даже замечания.
И во всех своих письмах она неизменно сообщает новости о Бо, и даже если эти новости причиняют мне боль, я все равно вынуждена постоянно читать их. Я развернула письмо и пробежала глазами по строчкам: «Тебе, может, интересно будет узнать, – писала она, зная, как я хочу узнать, – …что у Бо все становится очень серьезно с этой девушкой из Европы. Его родители сказали Дафни, что Бо и его французская дебютантка в двух шагах от объявления официальной помолвки. Они не нарадуются на нее, такая она красивая, состоятельная и культурная. Они сказали, что лучшее, что они могли бы сделать для него, – это отправить в Европу и там оставить.
Теперь хочу рассказать тебе о мальчиках здесь, в Галлере…»
Я скомкала письмо и сунула его обратно в карман. Казалось, я еще больше стала думать о Бо, с тех пор как согласилась выйти замуж за Поля и выбрала безопасную, спокойную жизнь. Но это означало жизнь без страсти, и каждый раз, когда я думала об этом, я думала о Бо. Я вспоминала его улыбку в то утро, когда мы с Жизель уезжали в Гринвуд, частную школу в Батон Руж. Он успел как раз вовремя, у нас еще было несколько минут, чтобы попрощаться, и он удивил меня, подарив медальон, который я все еще носила украдкой под блузкой.
Я достала медальон, чтобы взглянуть на его лицо. «О Бо, – подумала я, – конечно, я никогда не полюблю другого мужчину так страстно, как любила тебя, и если уж я не могу быть с тобой, возможно, благополучная жизнь с Полем – правильный выбор». По щекам моим текли слезы. Я быстро вытерла их и подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как во двор въезжает знакомый большой автомобиль. За рулем был отец Поля, Октавиус. Я закрыла медальон, быстро опустила его под блузку, и он скользнул между моих грудей.
Мистер Тейт вышел из машины. Это был импозантный человек, всегда в форме, безукоризненно одетый. Но сейчас плечи его были опущены, как у старика, и глаза смотрели устало. Поль был похож на отца: такой же жестко очерченный рот и сильная челюсть, прямой нос. Я удивилась, как сильно постарел мистер Тейт за то время, что мы не виделись.
– Здравствуй, Руби, – сказал он, подходя к ступенькам. – Я хотел бы поговорить с тобой наедине.
Сердце у меня колотилось, за все время нашего знакомства мы не обменялись и полудюжиной слов, кроме приветствия в церкви.
– Конечно, – ответила я, вставая. – Заходите. Не хотите ли бокал лимонада? Я только что приготовила свежий.
– Да, спасибо, – сказал он и прошел в дом.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила я, указав на единственный приличный предмет моей обстановки – качалку.
Я налила ему бокал лимонада и вернулась в гостиную.
– Спасибо, – сказал он, беря бокал, а я присела напротив него на выношенное протертое коричневое канапе, обивка на котором настолько износилась, что содержимое вылезало наружу.
Он сделал глоток лимонада.
– Очень хорошо, – сказал он, – оглядел мое убогое жилище и улыбнулся. – У тебя здесь не много вещей, Руби, но ты содержишь все в полном порядке.
– Но не в таком порядке, как содержала все это бабушка Кэтрин, – ответила я.
– Твоя бабушка была настоящей женщиной. Я должен признаться, что никогда особо не верил в знахарство и лечение травами, которые она использовала, но я знаю многих людей, которые готовы поручиться за нее. И уж если кто и мог справиться с твоим дедом, то только она, – добавил он.
– Я очень скучаю по ней, – призналась я.
Он кивнул и отпил еще лимонада, затем глубоко вздохнул.
– Я полагаю… Извини, я немного нервничаю. Прошлое имеет обыкновение возвращаться и наносить удар в живот, когда ты меньше всего этого ожидаешь. – Он наклонился вперед, пронзив меня своим острым пристальным взглядом.
– Ты внучка Кэтрин Лэндри, и ты сама прошла бог знает через что. Я вижу по твоему лицу, что ты уже не такая маленькая хорошенькая девочка, шагающая рядом с бабушкой в церковь. Ты теперь гораздо старше и мудрее.
– Прошлое обоим нам нанесло удар в живот, – сказала я.
В его глазах появился живой интерес.
– Да. Ну тогда ты поймешь, почему я не хочу ходить вокруг да около. Ты кое-что знаешь обо мне, о моем прошлом и, возможно, составила об этом свое собственное мнение. Я не виню никого, кроме себя. Двадцать один год назад я был еще очень молодым человеком и считал себя центром мироздания. Я не собираюсь ни оправдываться, ни искать для себя извинений, – добавил он быстро. – То, что я сделал, было неправильно, и, так или иначе, я расплачивался за это всю свою жизнь.
– Но твоя мама, Габриэль… Она была необыкновенной молодой женщиной. – Он покачал головой и улыбнулся, вспоминая. – Поскольку она была дочерью твоего деда и все такое, я тогда думал, что она – одна из болотных богинь, о которых шепчутся старики и в которых по-прежнему верят многие христиане. Казалось, ее ничем нельзя было удивить, она была так красива – это было что-то потустороннее. Я знаю, тебе трудно представить женщину, которую ты никогда не видела, но такой она была.
- Предыдущая
- 4/74
- Следующая
