Параметры риска - Рост Юрий - Страница 44
- Предыдущая
- 44/67
- Следующая
Уже в Москве, вернувшись к привычным делам, я часто вспоминаю нашу таежную жизнь. Все-таки многому нас она научила! А вечером, когда за окном сгущается тьма, и еще позже, когда одно за другим гаснут окна высоких домов, мне время от времени вспоминаются ночи в тайге: холодные, бессонные. Если светила луна, тогда можно было подсмотреть, как шевелит ветер кроны кряжистых сосен. Как он треплет пышные прически берез — то колышет их, то взбивает нетерпеливо, то распускает их ветви, будто девушки распускают косы. Старый баловень-ветер…
Толя, поскольку он был в сапогах, «перевез» меня на другой берег, осторожно ступая по камням, а там начиналась дорога, наезженная тяжелыми самосвалами. И мы, не теряя времени, по ней припустились.
Злющие собаки брехали на нас, почти бегущих, выскакивая из-за оград, и к тому времени, когда мы добрались до магазина, вокруг нас собралась злобная стая.
А магазин был закрыт! На засове висел тяжелый амбарный замок. Внутри все оборвалось. Что, если сегодня его вообще не откроют? Впрочем, нет. Перерыв на обед. И нам оставалось только одно: опуститься на деревянные ступени и ждать. Что мы и сделали.
Зато потом… Мы купили хлеба — черного и белого. Две банки соевых бобов в томате. Двенадцать банок разных рыбных консервов. Четыре банки кофе со сгущенным молоком и четыре — простой сгущенки. И еще четыре — джема из инжира. Мы набрали разных круп, макарон, вермишели.
Продавщица решила, видимо, что покупаем впрок на всю геологическую партию, и потому не удивилась, когда мы попросили взвесить огромный кусок масла, какого прежде я никогда не видел и, как вскорости выяснилось, не едал; потом — килограмм сахара, печенье, конфеты и чай. Ну, и конечно, долгожданную соль! Уф… Кажется, все.
— А как все это понесем? — озадаченно спросил Коваленко.
Да, действительно… Мы накупили столько продуктов, что могли бы накормить не только геологическую партию, но и какое-нибудь воинское подразделение, только что принявшее пополнение из новобранцев.
У нас был с собой рюкзачок, с которым прилетели из Москвы в Красноярск, но в нем, по предварительному расчету, могло поместиться не более половины. И все-таки мы набили его до отказа, а остальное рассовали по карманам и взяли в руки, завернув в бумагу.
Когда я попробовал рюкзак приподнять, лямки его затрещали, а сам он остался лежать без движения. Тогда Толя, поднатужившись, поднял рюкзак и помог мне надеть его лямки. После этого тронулись в путь. Наверное, мы были похожи на Али-Бабу, возвращавшегося из пещеры с сокровищами. А по дороге ели печенье.
И какое же пиршество мы учинили на нашей последней стоянке! Это была настоящая оргия. Леша попробовал было нас урезонить, но сделал он это столь робко и неуверенно, что нам с Толей не составило труда поразить его наповал своим аргументом: а почему, собственно, мы должны себя ограничивать?
Да, мы голодали семнадцать дней, но это было неполное голодание! Каждый день мы хоть понемногу, но ели, и желудки наши работали. И он не только как доктор, но и как полноправный член экспедиции не может это не знать по себе.
После мучительных профессиональных раздумий, длившихся секунды полторы или, может быть, две, доктор решительно сдался.
И мы набросились. Мы отрезали толстый слой белоснежного масла и клали его на изумительно пахнущий кусок черного хлеба. Потом мы ели ложками рыбу в томате, а после снова принимались за хлеб с маслом, нагрузив ломоть невероятным количеством джема. А покончив с ним, вновь накидывались на рыбу в томате.
"Заморив червячка", мы попили настоящего чая, а я высосал больше половины банки сгущенки, как и мечтал.
После обеда мы пришли к единодушному мнению, что так в тайге вполне можно жить. И мы еще на день остались здесь, потому что было бы безумием тащить все продукты с собой.
А к вечеру принимали гостей. На дым от костра явился молодой парень-пастух с двумя большими собаками. Он сообщил несколько заинтересовавших нас новостей: в реке, по которой мы шли, оказывается, обитают одни пескари. И брать их надо исключительно на короеда. Где же брать короеда, он не сказал. А в Енисее полно тайменя, только его надо с лодки ловить. И, кроме того, в этих местах за неделю до нас, объявился медведь, задрал корову и утащил ее в лес. Он выел у коровы язык и вымя, после чего ее закопал — видимо, собираясь вернуться.
Покидая последнюю стоянку в тайге, мы оставили почти все, чем обладали. Пленка наша, с прожженными во многих местах дырами, была прочно натянута на крепкие колья и долго еще наверняка простоит. И оба котелка оставили тоже — как знать, может, кому-нибудь и сгодятся… В тайге есть обычай: на заимке держать что-нибудь для других. Ну а нам, кроме этого добра, оставить ведь и нечего.
Часа через четыре пути мы вошли в тот самый поселок, из которого вышли, как мне показалось, бесконечно давно. Мы вернулись в него точно с противоположной стороны.
Судя по всему, наше появление прошло для всех незамеченным: поселок был очень большой, люди занимались своими делами, а одеты мы были так, что интереса да вызывали ни в ком. Разве только в столовой. Кассир я буфетчица долго шептались, глядя на нас. Подозреваю, что со дня основания этой столовой вряд ли за один присест кто-нибудь съедал столько же, сколько собирались съесть мы.
Мы прожили в тайге трудное, но и счастливое время. Тайга подарила нам дни, которые мы, несомненно, никогда не забудем. Еще и еще раз мы спокойно взглянули на самих себя со стороны и даже в глубь своего «я» заглянули. У нас было время о многом подумать и кое-что переоценить.
Вышли мы из тайги обновленные, хочется даже сказать — очищенные. От чего? От тех волнений, которые ежедневно поставляет нам жизнь. А может быть, и еще от чего-то наносного…
Ели мы в тайге то, что смогли в ней найти. Ее земля была нам постелью. А ее звездное небо служило нам пологом. Впрочем, почему только звездное? Каждую ночь, ложась спать, я невольно ощущал себя где-то между небом и землей. Странное это было чувство. Пусть до звезд далеко, но и земля, казалось, обреталась где-то за нами…
Мы были одиноки все это время. Насколько могут
быть одиноки три человека, затерянные в дремучем лесу! Не знаю, как мои товарищи, но я очень часто физически ощущал свое одиночество, даже и не думая о том, что на многие километры вокруг нет ни одного, не считая нас самих, человека. Только в горах, в пустыне и в море можно испытать еще такое же одиночество.
Я думал не раз: нам-то еще хорошо — нас трое. А как же тяжело остаться в тайге одному, имея в руках только то, что было у нас! Что ж из того, что мы не всегда сразу находили общий язык и временами чувствовали, что друг от друга устали? Зато сколько раз каждый нас ощущал поддержку товарища!
Что я раньше знал о тайге? Очень немного, хотя приходилось и прежде бывать в ней. Само слово «тайга» означало для меня только одно: грозный лес. Бескрайний, жестокий и молчаливый. Грозный.
Теперь же я научился лучше ее понимать. Я теперь знаю, что можно заставить ее сменить гнев на милое если со знанием и со спокойной уверенностью Bocпринимать то, что она предлагает.
Да, верно, тайга молчалива, сурова. Она может приют, накормить, но она же может и бесследно поглотить человека. Она снисходительна к тем, кто верит, кто понимает ее или, по крайней мере, хочет понять. И она же оборачивается безжалостной к тем, кто бон ее, кто не в состоянии — от страха или по безрассудству — оценить ее грозную силу.
Мы полюбили тайгу. И если бы кто-то спросил "Пошел бы ты снова на эти холодные, бессонные ночи, на эти несоленые грибы, вид которых вызывал у нас вращение, пошел бы снова на это, зная, насколько все тяжело?"
Конечно, пошел бы! И оба моих товарища говорили об этом.
В жизни каждого человека, наверное, есть такие периоды, в которые ему по каким-либо причинам нелегко, а может, вовсе тяжко. Но предложите ему казаться от всего пережитого — ведь ни за что нижется! Потому что были и светлые моменты в той; трудной жизни.
- Предыдущая
- 44/67
- Следующая
