Те слова, что мы не сказали друг другу - Леви Марк - Страница 53
- Предыдущая
- 53/62
- Следующая
Понимаешь ли ты, как сильно нужно любить, чтобы научиться жить только для вас, зная, что вы все равно забудете свои первые детские годы, что во взрослом возрасте будете страдать оттого, что мы где-то допустили промах, что неизбежно настанет день, когда вы покинете нас, гордясь отвоеванной свободой?!
Ты упрекала меня в частых отлучках. А знаешь ли ты, как горько у нас на душе в тот день, когда дети уходят из дома? Измеряла ли когда-нибудь всю глубину этой потери? Я расскажу тебе, что с нами тогда происходит: стоишь как последний дурак на пороге, глядя вам вслед и убеждая себя, что нужно радоваться этому неизбежному порыву к свободе, этой беззаботной жажде независимости, которая гонит вас прочь из дома, а у нас отнимает нашу кровь и плоть. И когда за вами захлопывается дверь, для нас наступает совсем другая жизнь: нужно суметь заполнить чем-нибудь опустевшие комнаты, отучиться ловить звуки ваших шагов, забыть про утешающее поскрипывание ступенек, по которым вы прежде крались наверх, вернувшись за полночь, после чего можно было наконец спокойно уснуть, а не терзаться бессонницей, как терзаемся мы после вашего ухода, зная, что вы больше не вернетесь. Но главное заключается в том, Джулия, дорогая, что ни один отец, ни одна мать еще не снискали себе ни славы, ни выгоды от привязанности к детям, ибо настоящая любовь бескорыстна и безоглядна — мы любим просто потому, что любим. Ты никогда не простишь мне того, что я разлучил тебя с Томасом, и теперь я в последний раз прошу прощения за то, что не отдал тебе его письмо.
Энтони поднял руку, подзывая официанта, чтобы тот принес ему воды. На лбу у него выступили капли пота, он вынул платок из кармана.
— Я прошу у тебя прощения, — твердил он, не опуская руки, — я прошу у тебя прощения… прошу у тебя прощения… прошу прощения…
— Что я тобой? — с тревогой спросила Джулия.
— Я прошу у тебя прощения, — повторил Энтони еще три раза подряд.
— Папа!
— Я прошу у тебя прощения… я прошу…
Он встал, пошатнулся и упал обратно в кресло.
Джулия позвала на помощь официанта, но Энтони жестом дал ей понять, что это излишне.
— Где мы? — спросил он, бессмысленно озираясь.
— В Берлине, в баре отеля!
— А что у нас сейчас? Какой сегодня день? И почему я здесь?
— Ради бога, замолчи! — испуганно взмолилась Джулия. — Сегодня пятница, мы вместе совершили это путешествие. Четыре дня назад мы покинули Нью-Йорк, чтобы найти Томаса, ты помнишь? И все из-за того дурацкого рисунка, который я увидела на набережной Монреаля. Ты мне его подарил, а потом решил поехать сюда, неужели ты забыл? Ты просто утомился, тебе нужно экономить свои батарейки; я знаю, что это глупо, но ты ведь сам мне так объяснял. Ты хотел говорить со мной обо всем, а вышло так, что мы говорили только обо мне. Ты должен все вспомнить, ведь у нас остается два дня, всего два дня, только для нас с тобой, чтобы мы могли сказать друг другу все, чего не досказали. Я хочу снова научиться всему, что забыла, хочу снова услышать истории, которые ты мне рассказывал. Например, ту историю про летчика, которому пришлось посадить самолет в джунглях на берегах Амазонки, потому что у него кончилось горючее, а потом он заблудился, но ему встретилась выдра, и она показала ему дорогу. Я даже помню цвет ее шкурки — она была голубая, того особого голубого цвета, который только ты один мог описать так ярко, во всем богатстве красок.
И Джулия, поддерживая отца под локоть, довела его до номера.
— Ты плохо выглядишь; ну-ка, ложись и поспи, завтра будешь чувствовать себя бодрее.
Но Энтони отказался ложиться в постель, объявив, что в кресле у окна ему будет гораздо удобней.
— Вот видишь, — сказал он, садясь, — странная штука эта любовь: ясно понимаешь, что лучше отказаться от нее из боязни страданий, из боязни быть брошенным в один прекрасный день. Однако же мы любим жизнь, хотя знаем, что и она однажды нас покинет.
— Перестань, не говори так…
— А ты перестань строить планы на будущее, Джулия. Не стоит «склеивать разбитые горшки» — нужно просто жить, жить настоящим, хотя оно никогда не бывает таким, каким мы его задумывали. Одно могу тебе сказать: жизнь пролетает с ужасающей быстротой. И потому нечего сидеть тут, со мной, в этом номере, — уходи, спеши туда, по дороге своих воспоминаний! Ты хотела прояснить ситуацию, так не медли. Ты уехала отсюда двадцать лет назад — постарайся же наверстать эти годы, пока еще не поздно. Сегодня вечером Томас находится в том же городе, что и ты, — не важно, видел он тебя или нет. Вы дышите одним воздухом. Ты знаешь, что он здесь, так близко к тебе, как никогда уже не будет. Так иди же на улицу, заглядывай в каждое освещенное окно и слушай, что говорит твое сердце, когда тебе чудится силуэт Томаса за какой-нибудь занавеской; если ты поймешь, что это и вправду он, выкрикни его имя, и он услышит тебя, и выйдет к тебе — или не выйдет, признается в любви — или прогонит с глаз долой, но, по крайней мере, ты будешь точно знать, на каком ты свете.
И Энтони попросил Джулию оставить его одного. Она подошла к отцу, и он сокрушенно произнес, пытаясь улыбнуться:
— Я очень сожалею, что напугал тебя там, в баре, мне не следовало бы…
— Но ты же не притворялся, тебе действительно было плохо.
— Думаешь, я не горевал, когда твоя мать начала терять рассудок? Тебе было плохо без нее, но разве мне было легче? Я прожил рядом с ней целых четыре года, и все это время она даже не помнила, кто я такой. А теперь беги, это твоя последняя ночь в Берлине!
Джулия спустилась в свой номер и прилегла. Телевизионные программы не представляли никакого интереса, глянцевые журналы, разложенные на низком столике, все были на немецком. Наконец она встала с постели и решила выйти на улицу. К чему сидеть в четырех стенах, если эти последние часы в Берлине можно побродить по городу, подышать мягким вечерним воздухом. Она открыла чемодан в поисках свитера, и ее рука нащупала в глубине, среди вещей, голубой конверт, спрятанный когда-то давно между страницами учебника истории, стоявшего на полке в ее детской комнате. Взглянув на исписанный листок, она сунула письмо в карман.
Перед тем как выйти из отеля, она поднялась на верхний этаж и постучала в дверь номера-люкс, где отдыхал отец.
— Ты что-то забыла? — спросил Энтони, открыв ей.
Джулия не ответила.
— Не знаю, куда ты собралась, лучше не говори мне, только не забудь, что завтра я буду ждать тебя в холле в восемь утра. Я уже заказал машину. Мы непременно должны успеть на этот самолет — тебе нужно доставить меня в Нью-Йорк.
— Как ты думаешь, люди когда-нибудь перестанут страдать от любви? — спросила Джулия, стоя на пороге.
— Если тебе повезет, никогда!
— Ну, значит, настал мой черед просить у тебя прощения — я должна была поделиться этим с тобой раньше. Оно адресовано мне, и я хотела его сохранить для себя одной, но там кое-что касается и тебя тоже.
— О чем ты говоришь?
— О последнем мамином письме. Она протянула отцу конверт и ушла. Энтони проводил Джулию взглядом. Затем посмотрел на конверт, который она ему вручила, и тотчас узнал почерк своей жены; поникнув, он с глубоким вздохом сел в кресло и начал читать.
«Джулия,
Ты входишь в эту комнату, и твой силуэт четко вырисовывается в полоске света, который впускает приоткрытая тобой дверь. Я слышу твои шаги, они приближаются. Я хорошо знаю черты твоего лица; иногда мне приходится долго вспоминать твое имя, но зато я помню твой запах, такой знакомый; я помню его, потому что мне он приятен. Только это благоухание и заглушает гнетущую тревогу, что держит меня в тисках день за днем, день за днем… Наверное, ты и есть та молодая девушка, которая часто приходит с наступлением вечера; значит, когда ты приближаешься к моей кровати, вечер уже близко. Твои слова звучат нежно и более мягко, чем слова мужчины, который приходит в полдень. Он говорит, что любит меня, и я ему тоже верю, потому что чувствую, что он желает мне добра. Зато у него такие мягкие движения; иногда он встает и отходит к другому свету, который падает на деревья за окном; иногда он припадает к стеклу головой и плачет от горя, которого я не понимаю. Он называет меня именем, которое мне тоже неизвестно, но я каждый раз откликаюсь, чтобы его порадовать. Хочу тебе признаться: когда он зовет меня этим именем, я улыбаюсь в ответ, и мне кажется, что ему как будто становится легче. А еще я улыбаюсь ему в благодарность за то, что он меня кормил.
- Предыдущая
- 53/62
- Следующая
