Лекарство от любви – любовь - Егорова Ольга И. - Страница 26
- Предыдущая
- 26/68
- Следующая
«В отпуске, – насмешливо шепнула память. – В отгуле, в запое…»
И что теперь? Сажать даму на верблюда? «Варя, этот так замечательно – почувствовать себя двухлетним карапузом, знаешь, прекрасный возраст, лучше любой молодости, и есть своя недосказанная прелесть в том, что приходится мочиться прямо в штанишки…»
– Тьфу, черт, – только и сказал он. И поднял виноватые глаза на Варю.
Варя смеялась. Смеялась беззвучно, неслышно, но смех этот дрожал в ней перезвоном сотни колокольчиков, еще секунда – и он вырвется наружу, заставив стыдливо умолкнуть все на свете ключи, претендующие на звание струнного квартета с виолончелью в придачу.
Потому что смех этот и есть та самая волшебная музыка, которой нет названия, которую еще никто не придумал и которую так мечтал придумать любой из великих, из гениальных, из самых талантливых…
Мечтал, пытался, мучился всю жизнь – но не сумел. Лишь бледная тень этой музыки запечатлелась в веках унылым собранием сочинений – пыльных нотных тетрадей под названием «классика».
«Нет, – подумал Герман, – даже Шуберту такое не под силу. Даже анданте кажется незатейливым попсовым мотивчиком по сравнению с хрустальной прозрачностью этого смеха, этого перезвона…»
Варя смеялась, а он слушал как завороженный музыку ее смеха, окончательно смирившись с тем, что мозги его ушли в загул, теперь уже точно зная, что сделали они это как раз вовремя… Умные все-таки мозги, ничего не скажешь… Продуманные, прямо-таки аналитический склад…
– О Боже! – выдавила она сквозь смех. – Ну что же мы, а? Не посмотрели даже, что за карусель… Даже мой Никитка на таких уже лет шесть не катается… Господи, какие они смешные, эти верблюды…
– Никита?
– Никита – это мой сын…
– Вот как, – сказал он немного грустно. Существование сына Никиты автоматически делало вполне реальным существование и отца этого Никиты – рядом с Варей. Рядом с синевой глаз, с хрустальными колокольчиками… Перезвон которых он слушает каждый день и относится к этому точно так же, как к яичнице на завтрак или к вечерним новостям по телевизору. Привычно, просто и буднично…
Вот ведь как бывает.
А он почему-то даже и не подумал об этом. С самого начала, с первой секунды их встречи он почему-то воспринимал Варю как совершенно отдельный от всего окружающего мира объект. Объект, с ним, с этим окружающим миром, не имеющий ничего общего. И вдруг нарисовалась связка в виде благообразного мужчинки лет этак тридцати с небольшим. В домашних трикошках и клетчатых тапочках.
Было трудно с этим смириться. Невыносимо, непередаваемо трудно. И он вдруг почувствовал, что мириться с этим не собирается. Откуда-то из далекого, безнадежно далекого прошлого, «past perfect», «прежде прошедшего», еще до Лили и Пашки, он извлек дежурную фразу, которой всегда пользовался при знакомстве с девушками, желая разузнать точную картину расстановки сил противника. А именно: есть ли у этой длинноногой блондинки, коротко стриженной брюнетки, романтичной шатенки или забавной рыженькой кошечки принадлежность под названием «бойфренд». Бойфренд, мальчик-друг в буквальном переводе.
В том, «прежде прошедшем», времени, назначая свидание в парке, в аллее или у девушки дома, он обычно интересовался будничным тоном: «Твой бойфренд нас не застукает в этом парке? В этой аллее? Твой бойфренд не явится к тебе домой в самый неподходящий момент?»
А девушка отвечала: «Не переживай, мой бойфренд в командировке».
Или: «Место моего бойфренда временно вакантно. Хочешь, запишу на собеседование?»
Или: «Мой бойфренд совсем не против… Знаешь, развлечься втроем…»
И такое бывало. Правда, на подобные провокации Герман никогда не поддавался. Никогда не горел желанием оказаться в постели с чьим-то бойфрендом. Даже если тот был совсем не против… В таком случае он всегда отвечал: «Я не против, если только тебя не смущает моя болезнь… У меня, знаешь, очаговый гиперкератоз…» Любительницу группового секса как ветром сдувало. Она и не подозревала, что устрашающий очаговый гиперкератоз – это всего лишь медицинский вариант названия обыкновенных мозолей.
Вот и теперь, сделав будничное лицо, Герман коротко спросил:
– А отец Никиты… Как он отнесется к тому, что мама Никиты…
Даже не спросил, а промямлил. Пробубнил себе под нос, стыдливо опустив глаза вниз. Глаза тихонько изучали носки ботинок Германа, а не смотрели на девушку с вызовом и скрытой иронией. Нет, не вернуть, как ни старайся, «прежде прошедшего» времени. Это не грамматика, где верти как хочешь. Это жизнь.
– Не знаю, – пожав плечами, ответила Варя. – Да это и не имеет никакого значения. Он в Москве…
«Не переживай, мой бойфренд в командировке»?
Так это следует понимать? Или не так?
Нет, ее ответ не подходил ни под одну из трех классификаций. Не поддавался четкому анализу. Информации критически не хватало, а потому Герман тупо спросил:
– А когда вернется?
– Да никогда. Он там живет. Там, а мы – здесь. Мы с мужем в разводе.
Она сказала это так просто, абсолютно без всякого подтекста, только лишь констатируя факт, и все. И Герман сразу понял, что в разряд «Место моего бойфренда временно вакантно…» ее ответ тоже не попадает. Никак не попадает.
Потому что она сама не попадает вообще ни под какую классификацию.
«С ней все не так», – мелькнула мысль, а Варя уже потянула его за руку, вырывая из плена созерцательной задумчивости.
– Так мы будем кататься на этих сверхскоростных верблюдах?
– Если ты хочешь, – нерешительно пробормотал он.
Она, кажется, не очень-то и хотела – просто, наверное, еще меньше хотела его обидеть. И без того слишком расстроенный был у него вид.
– Мама, мама, карусель! – неожиданно послышался невдалеке голос ребенка. Герман обернулся и увидел молодую девушку под зонтом, а рядом с ней – пестрый гриб на двух тонких ножках. Гриб под разноцветной, розово-зелено-голубой, шляпкой.
– Карусель! – снова завизжал гриб. Шляпка слегка наклонилась, мелькнула счастливая мордашка трехлетнего пацаненка. – Мама, я хочу кататься на карусели!
Гриб безнадежно картавил, проглатывал «р», вместо «ч» выдавал «д», вместо «к» – «г»… Но желание его было и без того написано на лице, почти сразу же снова скрывшемся под пестрой шляпкой.
– Да они, наверное, мокрые… – нерешительно произнесла мама гриба, но все же не стала сопротивляться и послушно шла в том направлении, куда ее тащил ребенок. В направлении Германа, Вари и разноцветных верблюдов, лениво ползущих следом за такими же разноцветными слониками и абсолютно белыми лошадками.
– Ну что ты придумал, Ванечка, в такую погоду на карусели кататься, – обреченно бормотала девушка. Впрочем, все же с улыбкой на лице.
Германа и Варю она вполне логично приняла за работников парка, обслуживающих аттракционы.
– Здравствуйте, а где можно купить билет?
– Билет покупать не надо, – улыбнулся Герман. Девушка его не поняла и принялась рыться в сумке в поисках кошелька, собираясь, видимо, заплатить за аттракцион ему лично.
– Билет покупать не надо, – повторила Варя. – Сегодня бесплатные аттракционы…
– Ура! – обрадовался гриб, который, несмотря на юный возраст, видимо, уже немного разбирался в финансовых вопросах. И снова потянул маму за руку, к карусели.
– Правда? – переспросила недоверчивая мамаша.
Герман протянул руку, нажал на рычаг, замедлив движение карусели. «Сверхскоростные верблюды» теперь просто засыпали на ходу.
– Садитесь. Только они мокрые, наверное…
– А ничего. У меня пакет с собой есть, мы его сейчас постелем…
– Давайте я вам помогу.
Герман подхватил малыша на руки, оказавшись с ним под одним зонтом, осторожно взобрался на карусель, поставил его на ноги, не забывая придерживать.
– На ком будешь кататься, гриб?
Гриб изъявил желание кататься на слоне и совсем не обиделся, даже не обратил внимания на то, что незнакомый дяденька называет его грибом. Подоспевшая мама аккуратно расстелила на слоновьей спине большой целлофановый пакет, купленный в магазине, вероятно, для совершенно иных целей, усадила ребенка верхом на слона, а сама осталась стоять рядом, аккуратно его придерживая.
- Предыдущая
- 26/68
- Следующая
