Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali" - Страница 69

За восемь дней т'хоры вырезали больше половины гражданского населения, как до этого в одну ночь — три четверти военного, и город задохнулся от ужаса.

Да, это была чума.

Под ружье ставили всех — больных, увечных, раненых. Пытались связаться с другими городами — и обнаружили, что неясные помехи глушат все сигналы. Оба коммуникационных центра дальней связи и космопорт уже шесть дней лежали в руинах — сумасшедшие подорвали их в первую же ночь.

Запоздалые попытки эвакуации захлебывались на подступах к окраинам, кольцом охватывающим город — двухсотенная кочующая стая разрывала караваны в клочья. Наружу не мог прорваться ни один корабль — двигатели глохли, едва позади оказывались границы трущоб. Город будто накрыли колпаком, вырезав из времени и пространства.

Борясь с навязчивой головной болью, я лежала у самого края спешно набросанной баррикады и вспоминала те первые, страшные дни, когда сутками не отходила от окна и ждала, ждала, ждала… Ждала вестей о смерти, потому что других не приходило, и молилась — потому что ничего другого сделать не могла.

— Смена караула. Все чисто? — подполз Артей, неуклюже опираясь культей о землю. Его правая рука чуть ли не до плеча осталась в смахивающей на птичий клюв пасти еще три дня назад. И теперь мы, увечные и контуженные, охраняли базу, пока остальные умирали где–то на черных от чада улицах.

Да. Дома снова горели, горели цеха и склады. Их жгли сумасшедшие — как и раньше, но, как и раньше, мы не понимали — зачем; их жгли солдаты, случайно и намеренно — плеснувшей мимо цели раскаленной плазмой и десятком огнеметов — вместе с полудюжиной чумной стаей.

С улиц исчезли бешеные звери — нанеся той ночью первый удар по военной базе, они, смертники, собранные со всего города, оказались вырезанными под корень, едва не вырезав под корень нас.

— Вроде да.

— Иди полежи, Морровер. Зеленая вся, как листик по весне.

— Кто бы го… Мать вашу, что ж вы все не успокоитесь!

Я вскинула приклад к плечу и выпустила тепловой заряд навстречу тонкой, чуть ли не колеблющейся на ветру фигуре, внезапно вынырнувшей из–за угла. Фигура с неестественной для сола скоростью шарахнулась в сторону. Заряд пропахал воронку в асфальте и взорвался с оглушительным грохотом, обдавая пламенем стены домов, баррикады и затаившиеся в проулках сухощавые тени.

Они свечами взмыли вверх, одновременно, будто действительно имели одну нервную систему на всех, и с тихим стрекотом рванулись на восток, уходя от пущенных вслед очередей.

— Проверяют, твари!

Я проводила рой взглядом и кивнула. С полдесятка, для попытки штурма маловато.

Чума вылезла наружу и больше не скрывалась за обшитыми мехом и клыками ширмами. Теперь о том, что сумасшедшими управляют матки т'хоров, знали все. Как и о том, кто сводил псионов с ума.

Знали — и не видели ни одной. Я думала, что это самки, потому что так сказал Шеско когда–то, целую вечность назад. Матки слали вместо себя тех, кем управляли — и те гибли под шквальным огнем, либо убивали сами.

Никто не знал, сколько роев в городе. Никто не знал, где их логово — потому что с начала эпидемии никому не удавалось приблизиться к окраинам ближе, чем на четыре квартала. И никто ни разу не видел того, кто дергает за ниточки в этом гареме — единственного самца. Я почитала это благом, хоть и сообщила о его существовании командиру сразу же, — два раза я встречалась с ним, и оба чудом не отправилась на встречу со Звездой.

Откуда–то из переулков послышался топот двух десятков ног. Я осторожно выпустила навстречу поисковый импульс, поморщившись от вспыхнувшей с новой силой боли — травмы мозга, сыплющиеся на меня с завидным постоянством, заблокировали мои способности почти под ноль.

Наткнувшись на сержанта, я мгновенно отключилась и вскинула руку вверх. С другого края баррикады поднялась рука в ответ. Артей споро разобрал часть завала, расчистив узкий проход.

Солдаты вынырнули из того же переулка, из которого пятью минутами раньше вспорхнули т'хоры. Сержант нес на плечах длинный сверток, плотно замотанный в темный непрозрачный пластик и перетянутый веревками.

С трудом протиснувшись в тесную дыру, он зашагал вместе с ним к административному зданию, отдав недвусмысленную команду: «Пошли все нахрен отсюда. Спать».

Ровин рявкнула: «Есть!», и отряд, подгоняемый измотанной, черной от копоти женщиной, побрел в казарму. Я помогла Артею завалить вход и пошла следом.

Едва стащив броню и прожевав паек, солдаты валились на койки, раскладывая оружие на полу так, чтобы дотянулась свесившаяся рука. Ночной налет помнили все, те, кто воевал не первый год — ждали его повторения.

Слишком измученные непрерывными стычками, чтобы думать, они отключались, едва голова падала на подушку. Но я, к сожалению — нет. Я не была здорова, и из постоянных травм последних двух месяцев ни одну как следует не вылежала в лазарете, поэтому по закону накопления едва таскала сейчас ноги, но измучена была недостаточно. И поэтому еще могла — думать. И понимать.

Я снова была на Корке, вот только на этот раз от меня не зависело ничего.

Среди ночи меня разбудили шаги у койки. Я подняла голову.

— Вас вызывают в административный корпус, 14–А. Срочно, — тихо отрапортовал незнакомый солдат и растворился в темноте, пока я натягивала ботинки и застегивала куртку.

Рысью перебежав плац, я нырнула в нужную дверь, проводив взглядом вернувшийся патруль, кольцом окруживший кучку гражданских. Их селили в опустевших казармах, эвакуируя центральные жилые кварталы хотя бы таким ненадежным способом. В ближайших к окраинам районах эвакуировать уже давно было некого.

На пороге комнаты 14–А меня встретил майор. Взмахнул рукой:

— Присоединяйтесь, фарра Морровер.

В центре комнаты стоял прозекторский стол, вокруг которого столпились полдесятка мужчин и женщина в медицинском халате. Щурясь от резкого света, я подошла к столу и заглянула вездесущему сержанту через плечо.

Занятно.

Я приподняла брови и посмотрела на майора в упор. В пустых бесцветных глазах недоуменно хмурилось мое отражение.

— Я хочу, чтобы вы присутствовали. И поясняли… некоторые моменты.

Я кивнула и перевела взгляд на стол, молча прислушиваясь к чужим разговорам.

— Расположенные по всему телу в мышечных тканях, а так же подкожных железах своеобразные скопления клеток производят пока неясного назначения субстанцию, по свойствам схожую с кислотами. При контакте с воздухом, например, в основном из–за повреждения кожного покрова или более серьезных ран, она быстро испаряется, выделяя крайне токсичные пары, которые и представляют основную опасность.

На прозекторском столе лежало вскрытое сухопарое тело, покрытое колкими хитиновыми пластинами. Лежало — и не вызывало никаких эмоций, как слишком долго пролежавший в земле скелет, некогда бывший кровным врагом.

Четыре конечности, хотя казалось мне, что их должно быть больше. Ребристая грудная клетка, живот впалый, почти до позвоночника, который, вопреки эволюционной логике, тоже был. Тонкие, в два бумажных листа, крылья растеклись покрывалом до пола, шурша, как осенние листья. Две пары. Забранная толстыми пластинами голова, почти напополам разрезанная пастью. Зубы мелкие, редкие, но в три ряда. И на удивление маленькие черные глазки, глубоко утопленные в череп по обе стороны от вытянутой морды.

— …судя по всему, орган связи, — устало говорила женщина в халате, направляя прыгающее пятнышко лазерной указки на массивный то ли рог, то ли гребень, начинающийся с середины скошенного назад лба, достигающего четырех ладоней на затылке и так же резко сходящий на нет у основания шеи. Монотонно, будто читая с листа, она продолжила: — Установить точно невозможно, но, скорее всего, это нечто вроде приемника телепатической волны. Иными словами, в основе сообществ этой формы жизни стоят мощные псионы, условно «матка», управляющая этими существами, условно «воинами», исключительно ментальными средствами. Их собственный мозг, как показала трепанация, развит крайне слабо, на уровне примитивных животных форм, некоторые области вообще находятся в зачаточном состоянии, из чего можно сделать вывод… — женщина вздохнула и выключила указку. — Это не сообщество с коллективным разумом. Это сообщество, у которого один разум, или полуразум, — разум матки, которая расщепляет его по количеству солдат. Не уверена, что они даже чисто физически способны жить без нее, не говоря уже о целенаправленной деятельности.