Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali" - Страница 68

Рой, Рой. Меня не смогло убить чудище, в логово которого я полезла, а ты — сможешь. Добьешь безо всякой жалости.

— Рой, если ты пришел поболтать, Звездой прошу — лучше иди обратно. И — нет, я не рада тебя видеть. Поэтому давай, как цивилизованные существа, быстро выясним интересующие нас вопросы и разбежимся. Лет на тридцать–сорок, это меня вполне устроит.

Сцепив зубы, я не оставляла себе путей ни для отступления, ни для предательской слабости. С каменным лицом и пустым сердцем я била по больным местам тех, кого лечила — чем лекарь лучше?…

— Вопросы… Как хочешь, — он побарабанил пальцами по предплечью, нахмурил брови. Резко бросил: — Расскажи внятно, что вы там за насекомых нашли на своем полюсе.

Я пожала плечами и монотонно пересказала последние пять отчетов. Подняла наконец на него глаза:

— Что вы выяснили?

— Пока ничего интересного.

— Когда ты требовал от меня встречи, то утверждал, что хочешь сообщить мне данные по моим отчетам. Как это понимать? — резко поинтересовалась я. — Рой, что вообще твориться вокруг этой планеты? Что здесь делает Корпус? Что здесь делаешь ты, в конце концов?! Это вообще ни в какие рамки не лезет! И после такого ты говоришь — «ничего интересного»?!

Он замер, черные глаза превратились в непроницаемые зеркала. Но до этого, всего на секунду, в них мелькнуло выражение, которое я видела часто, но никогда — в этих глазах. Загнанный в угол зверь, на хвост которого наступил охотник с трещоткой.

Я обомлела.

— Рой, что случилось? Что–то… на работе? Скажи…

Какой тут разум, боги мои… Глаза всматривались в его лицо в поисках ответа, руки сами нашли и осторожно сжали чужую ладонь… И плевать хотело сердце на разум и волю, если пятнадцать лет я не видела тебя, не касалась твоей кожи, твоих волос, не вдыхала твой запах… Я научилась жить и быть счастливой в одиночестве. Но сколько жизней нужно прожить, чтобы сердцу не было на это плевать?!

Он вздрогнул.

Наверное, считал то безумие, что творилось в моей голове. Да какое там «наверное»… В лицо бросилась краска. Я зажмурилась, сжала зубы и выпустила его руку. Из–под плотно сжатых век покатились слезы.

Звезда, не дай мне увидеть его больше никогда. Я становлюсь жалкой…

— Упоминания о них нашли только в нескольких древних текстах, — Рой наконец заговорил, и слава богам, иначе я умерла бы прямо сейчас — от унижения. — Это… — он заколебался и начал говорить медленно, осторожно выбирая слова. — Этот вид, он происходит… его встречали во время первой волны колонизации. Но потом ареал… территория, которую занимали обе Короны, снова сузилась, и встречать его перестали. Судя по всему, он обитает в… неисследованной части космоса. Колонист, очевидно, подцепил их на пути к Деррин, но, поскольку непонятно, каким курсом его носило, где — неизвестно.

— Что лучше всего их жечь, мы уже выяснили. Чего еще они боятся?

— Не указано, — резковато отрезал Рой.

— А это действительно насекомые?

— Этим документам полторы тысячи лет! — не выдержал он. — План патологоанатомического исследования не прилагался!

— Ну хорошо… Как хоть они называются, можешь мне сказать?

— …В документах их называли «т'хор». Это на ременском, перевод… не знаю.

— Я знаю. «Чума», — я вцепилась в одеяло. — Не могли они ошибиться, нужно срочно эвакуировать город и организовывать большую облаву с огнеметами.

— Вы готовите на них облаву?

— Не приведи Звезда штаб ее не готовит, — я нахмурилась и, в смутной надежде, что за своими проблемами он сжалится над несчастным городом и поможет войсками, выложила текущее положение дел. — Я видела их в подвалах под городом, и даже отстрелила одному кусок крыла. Собственно, из–за их вожака я и попала в лазарет.

— Как ты выжила? — он спросил это почти жадно. Я приподняла брови:

— Он не пытался уничтожить меня физически, а с последствиями ментальных фокусов справился наш командир, — я потерла подбородок. — Знаешь, я сейчас начинаю понимать, что он, возможно, хотел меня подчинить себе, а не убить. Или убить, а потом зомбировать тело. Интересный поворот…

Рой прервал мои размышления над этой действительно перспективной идеей:

— Значит, свое руководство ты уже оповестила?

— Да, и оно свое — тоже, — рассеяно ответила я. — Но эвакуацию эти идиоты начинать не хотят. А ты… не мог бы… — я с надеждой посмотрела на мужа.

— Пока нет. Слишком много проблем, — он поднялся. — Мне пора. Выздоравливай.

Он исчез так же внезапно, как и появился. Я только вздохнула и опустилась на подушку. В груди поселилась тоскливая, ноющая боль, прозываемая «жизнь наперекосяк» — так, что ли, сказал Тайл?…

Вот бы разучиться чувствовать. Совсем. Нет чувств — нет боли. Насколько было бы легче…

Рой все тот же… И другой. Совсем другой. Все из–за войны, наверняка. Ему сейчас тяжелее, чем мне.

С этой мыслью я заснула, впав в беспокойный, тревожный сон. И, только засыпая, вспомнила, что он так и не ответил ни на один мой вопрос.

В полночь я вскочила от надрывного воя тревожных сирен и грохота очередей. Кое–как сползла с кровати, доковыляла до окна, волоча за собой трубки и провода, которые, слава богам, оказались достаточно длинны… и застыла, не веря своим глазам.

Плац и тренировочные площадки были затянуты едким зеленоватым туманом, в котором будто копошился громадный косматый ковер. Я всмотрелась — и вздрогнула.

Ковер распался на сотни, тысячи животных.

Дрогнула и захлебнулась очередь где–то у проходной — должно быть, смели вахтенных. Загрохотало у входа в казармы — выбегали на улицу поднятые по тревоге солдаты, ревели поднимаемые в воздух в экстренном режиме военные дайры.

Решиться на штурм военной базы! Идио…

Я зажала уши от грохота каскадом разрывающихся снарядов. Госпиталь тряхнуло, противоударный стеклопластик окон превратился в сито, меня швырнуло на стену, засыпав осколками. Где–то совсем рядом знакомо стрекотали разрывными «матери», на пустыре возле коммуникационного центра рвались осколочные гранаты, все прочее потонуло в воплях, ржании и зверином вое, реве двигателей и ковровом огне, которым поливали животных с воздуха.

Только через десять минут, когда в глазах прояснилось после удара, я поняла, что что–то не так. Слишком часто внезапно смолкали очереди, взрывы не были похожи на снарядные. Я приподнялась на колени и подползла к окну.

Солдаты, еще недавно прочно стоявшие на ногах, хватались за лица и валились как подкошенные, катаясь по земле. Падали даже те, у кого был закрытый шлем — целыми отрядами, десятками солдат, которых тут же рвали на куски.

В мозгу что–то щелкнуло, взгляд заметался, ища…

Вот они.

Редкие, не больше десятка, костлявые фигуры, почти незаметные в тумане, висели в воздухе на уровне второго этажа, слаженно взмахивая крыльями. Из длинных узких ран сочилась желтоватая жидкость, испарявшаяся, не долетая до земли. Туман. Звезда моя!

Кроме «пузыря», «чешуи» и наглухо загерметизированного шлема, противопоставить ему нечего. А они есть хорошо если у четверти солдат!

Мимо окна пронесся неуправляемый дайр с вывернутой дверцей, из которой виднелись крылья твари, вильнул и врезался в землю, столбом полыхнув до моего окна. Пахнуло жаром, на волосы вновь брызнули осколки. Медленно взлетающий т'хор встретился со мной взглядом — и сознание ухнуло в темноту, рывком отброшенное чужой волей.

Потеряв три четверти личного состава, главная военная база города выдержала штурм, полностью уничтожив противника. Прямым тараном перехваченных дайров были разрушены два административных корпуса и коммуникационный центр. Потери среди командного состава неизвестны.

Я стала под ружье спустя восемь дней, снова не вылежав положенный месяц.

Город вслед за базой накрыла эпидемия, и, когда в мою все еще разоренную палату ворвался майор–северянин с перекошенным лицом, я внезапно осознала, что ни легкой жизни, ни легкой смерти уже не дадут мне боги, и просить об этом уже поздно.