Девять месяцев из жизни - Грин Риза - Страница 52

• Предыдущая
• 52/76
• Следующая

– Сегодня это популярная тема, – хихикает Тик. Ладно. Деток на сегодня достаточно.

– Тик, ты нас извинишь? Нам надо поговорить. Она корчит недовольную мордочку, уходит в соседнюю комнату и пристраивается в очередь в бар.

– Значит, вы со Стейси познакомились в Мексике? Он кивает головой и делает глоток из бокала. Я уже говорила, как я ненавижу быть единственной трезвой из всей компании?

– Да, – говорит он. – На самом деле я даже не собирался туда ехать, но потом возникли какие-то проблемы, и на студии в последний момент решили, что будет хорошей идеей послать туда меня. Это судьба...

Он нежно смотрит на Стейси и сжимает ее руку. Бедный парень, он не понимает, во что вляпался. Он делает еще глоток и поворачивается обратно ко мне: – Стейси говорила мне, что вы сейчас в школе Бэль-Эйр. Насколько я знаю, непростое местечко, с амбициями. Вам, наверное, достается.

– Да, достается, детки все дерганые, родители все ненормальные, но это не так и плохо. Точно лучше, чем быть юристом.

– Да, интересно. Расскажите, детки ваши действительно такие наглые и порченые?

Ну почему в моей работе всех интересует именно это? Никому нет дела до того, чем я занимаюсь; всем интересно, как же я работаю с очень богатыми подростками. Как будто это чем-то отличается от работы с очень богатыми взрослыми. Мне всегда ужасно обидно за моих деток. Да, они наглые, но они мои детки. И если я буду отвечать на такие вопросы, это будет предательством.

– Знаете, – говорю я как бы между прочим, – они ездят на БМВ и носят дизайнерские тряпки, но большинство из них нормальные дети, которые к тому же работают как бешеные. На них давят со всех сторон. Такого прессинга в наши школьные годы не было. Сейчас я ни за какие деньги не согласилась бы стать подростком.

Тодд, судя по всему, не удовлетворен моим ответом, что меня весьма радует. Потом он начинает вызнавать, какой отраслью юриспруденции я занималась, дело кончается обсуждением тройственных слияний и возможности их аннулирования, и вскоре я начинаю лезть на стену. Знаете что? Он для Стейси – идеальная пара. Та же степень соприкосновения с реальной жизнью – где-то одна восьмая. На работе он наверняка проводит столько времени, что увидеть сына ему вряд ли удается.

– Извините, Тодд, – говорю я, прерывая его посредине предложения, – у меня на мочевом пузыре сидит младенец, и, как бы мне ни хотелось с вами поболтать, в туалет мне хочется еще больше, чтобы не пришлось писать на пол. Приятно было познакомиться.

– Без проблем, – говорит он. – У моей бывшей жены было то же самое. Двадцати минут не выдерживала. Я теперь знаю каждый туалет в городе.

– И я знаю. – Я машу ему рукой и иду к двери.

В туалете никого нет, и я пользуюсь возможностью задрать платье и поправить веревочку от стрингов, которая уже два часа врезается в мой геморрой. Ох. Вот так-то лучше. Туалет, впрочем, оказывается не совсем пустым – из кабинки для инвалидов в дальнем углу доносится какое-то сопение или всхлипывания. Я заглядываю под дверцу и вижу серебряные шпильки.

– Тик? – говорю я. – Это ты?

– Миссис Стоун?

– Да, это я. С тобой все в порядке? – Еще всхлип.

– Не совсем, – говорит она. – Я, кажется, выпила слишком много.

Нет, только не это.

Она отпирает задвижку, дверца распахивается и открывает моим глазам чудную картину: она сидит на полу, серебряное платье закатано до пояса, голова лежит на унитазе.

– Кажется, меня сейчас вырвет.

– Хорошо, – говорю я. – Хочешь, чтобы я позвала твоего папу?

Ее это предложение, похоже, пугает.

– Нет! Пожалуйста, не говорите ему. Он будет в бешенстве. Пожалуйста! Не могли бы вы со мной побыть?

Что? Не могла бы я побыть с ней? А она меня не путает с личным секретарем своей маменьки? Я потихоньку отхожу от кабинки:

– Знаешь, Тик, у меня с этим проблема. Когда кого-то тошнит, меня тоже начинает подташнивать.

Она жалобно смотрит на меня и, кажется, вот-вот заплачет.

– Пожалуйста, мне действительно не очень... – Тут она судорожно дергается и переваливает голову через край унитаза. Волосы облепляют ей лицо, и я слышу, как ее рвет.

Фу. Отвратительно. Когда она поднимает голову, с ее лица и волос свисают комочки блевотины. Я закрываю глаза, чтобы меня саму не вырвало. Ладно. А теперь пора отсюда выбираться.

– Тик, извини, мне очень жаль. Но я не могу. Ревет:

– Ладно, а не могли бы вы позвать Стейси? Мне нужно, чтобы кто-нибудь со мной посидел. Со мной раньше такого не было.

Она хочет, чтобы я позвала Стейси? Стейси? Хотела бы я знать, почему она решила, что Стейси будет с ней сидеть? Она не знает Стейси. Стейси ей быстро объяснит, кто она такая, если она не в состоянии удержать в себе все, что выпила.

– Поверь мне, Тик, Стейси не тот человек, который мог бы тебе помочь. Боюсь, будет еще хуже.

Она снова жалобно глядит на меня:

– Не думаю, что может быть хуже, миссис Стоун. Стейси будет как раз то, что надо.

Ладно, думаю я. Сама напросилась. Я иду к двери, берусь за ручку – и чувствую, как ребенок толкает меня под ребра. Или совесть. Блин.

Я не могу ее здесь оставить.

Ладно, Лара. Давай посмотрим на это с другой стороны. Через несколько месяцев у тебя родится ребенок, и тебе точно придется возиться и с блевотиной, и со всякой другой пакостью, так ведь? Так.

Нет – подождите минутку – не так. На самом-то деле я рассчитывала свалить эти проблемы на Эндрю. Ну и ладно. Бог с ним. Попробую сама.

Я набираю побольше воздуха, поворачиваюсь и иду к раковине. Достаю полотенце и мочу его в воде.

– Вот, – говорю я, протягивая ей полотенце. – Приложи к шее. Будет полегче.

– Спасибо, – говорит она.

Потом снова сгибается над унитазом, а я хватаю ее волосы и убираю с лица. Я чувствую в пальцах комки блевотины, но стараюсь о них не думать. Когда она заканчивает, я иду к раковине и приношу ей еще несколько мокрых полотенец, чтобы вытереть лицо.

– Думаю, я все, – говорит она. – Уже намного лучше.

– Отлично, – говорю я, вручая ей очередное полотенце. – Давай теперь посмотрим, что можно сделать с твоими волосами. – В корзиночке с туалетными принадлежностями, красиво уложенным флористом, я нахожу расческу и бутылочку ополаскивателя для рта и начинаю распутывать ей волосы, вытаскивая застрявшую дрянь.

– Ух, – произносит она, выплевывая очередную порцию ополаскивателя. – Не надо было мне есть эту пасту на обед. Розовый соус был такой жирный.

– Ладно, хватит, не искушай судьбу. Больше я не выдержу.

– Извините, – говорит она, улыбаясь.

Все крупные комки наконец изъяты, я беру еще одно мокрое полотенце и вытираю ей волосы, чтобы снять все, что там осталось. Закончив операцию, я кидаю полотенца в деревянную мусорную корзинку в углу комнаты, мою руки и усаживаюсь на пол в инвалидной кабинке. Тик лежит рядом, прижавшись щекой к мраморному полу.

– Вы ведь не скажете папе?

– Нет, – говорю я. – Не скажу. Но хотелось бы надеяться, что ты теперь знаешь свои границы. Ты девушка хрупкая, и не надо пить как футболист.

– Я знаю. Извините. Клянусь вам, я почти не пью. Мне это вообще не нравится. Я просто думала, что будет весело – тут все взрослые, платье красивое, и все такое.

– Знаю. Подростком я тоже когда-то была. – Я смотрю на нее и ностальгически вздыхаю. – У моих родителей был дом на побережье в Джерси, и каждый раз, когда они уезжали, я устраивала буйные вечеринки. Я ни разу не попадалась, пока кто-то из гостей не оставил в углу бутылку пива. Мама обнаружила ее через две недели. Боже, что она мне устроила!

– Вы любите свою маму? – спрашивает она.

Я отвечаю не сразу, потому что не совсем понимаю, как ответить.

– Люблю. Сейчас люблю. У нас был очень тяжелый период, когда мне было лет двадцать, но сейчас все хорошо. Тут, конечно, свою роль играет то, что она живет в трех тысячах миль отсюда.

• Предыдущая
• 52/76
• Следующая