Девять месяцев из жизни - Грин Риза - Страница 61

• Предыдущая
• 61/76
• Следующая

– Хорошо, – говорю я. – Но, я надеюсь, вы понимаете, что в таком случае Тик вряд ли попадет в Нью-Йоркский университет.

Теоретически это должно сработать как начало темы. «О, – скажет она удивленно, – вы разве не слышали? Тик больше не хочет поступать в Нью-Йоркский. Она решила уехать на Тибет и четыре года жить в коммуне, только чтобы мне нагадить».

– О, – говорит она удивленно. Отлично, давай, милая. – Вы так думаете? Потому что я говорила с Линдой, и она, похоже, совершенно уверена, что вы сможете это сделать без нашей помощи. Она, похоже, считает, что вы... как она это сказала?.. а, да, лично заинтересованы в Тик и что у вас есть очень хорошие связи в приемной комиссии. Или это не так?

Линда, Линда, Линда. Невероятно. Делаю глубокий вдох.

– Черил, я действительно очень хочу помочь Тик, и один из членов приемной комиссии мой хороший друг, но чудесами я не занимаюсь. Тик в этом направлении ничего не делает – более того, мне кажется, что она намеренно усложняет ситуацию.

– Хм-м, – говорит Черил. – Да, с ней иногда такое бывает. Особенно когда ей кажется, что кто-то может использовать ее в своих интересах. Только непонятно, зачем она это делает сейчас.

Мне все понятно. Ситуация мгновенно становится кристально ясной. Тик знает о моей договоренности с Линдой. Линда, наверное, сказала Черил, а Черил сказала Тик, потому что ей завидно и обидно, что Тик ко мне хорошо относится. Значит, теперь Тик считает, что я ее использую в своих интересах, и из вредности готова просрать последний шанс попасть в Нью-Йоркский. Главное – не разреветься.

– Хорошо, – говорю я. – Я постараюсь с ней поговорить. Спасибо.

Она что-то еще говорит, но я вешаю трубку и бегу вниз по лестнице.

Тик сидит в той же позе, в которой я ее застала в прошлый раз. Сгорбилась, читает книжку под столом.

Кажется, мои слова на нее все-таки подействовали. Впрочем, на учебу по-прежнему ноль внимания, так что я ничем не нарушу образовательный процесс, если вытащу ее с урока. Я стучу в дверь, учитель поворачивается ко мне и машет, чтобы я входила.

– Добрый день, – говорю я. – Прошу прощения, что прерываю, но мне надо поговорить с Тик Гарднер. Это срочно.

Тик злобно смотрит на меня исподлобья.

– Ладно, Тик, – говорит учитель. Он подходит к своему столу и сверяется с журналом. – На дом одиннадцатая и двенадцатая, в конце вопросы.

Тик мрачно кивает, собирает вещи и волочет по проходу свою чудовищную сумку.

Как только мы выбираемся из класса, она встает в гордую позу и сверкает на меня глазами.

– Что это вы делаете? – спрашивает она.

– Нам надо поговорить. Наедине. Идем в мой кабинет.

– Мне вам нечего сказать.

– Прекрасно, зато у меня есть кое-что тебе сказать, так что идем.

Мы молча поднимаемся по лестнице, заходим в мой кабинет, и она усаживается на самый дальний стул от моего стола. Ладно.

– Так, – говорю я. – Я только что разговаривала с твоей мамой. По ее мнению, ты считаешь, что я использую тебя в своих корыстных интересах.

Она нервно елозит языком по внутренней стороне щеки и смотрит мне прямо в глаза:

– А что, не так? Я вздыхаю:

– Нет, Тик, я тебя не использую.

– Не надо, используете. Если я поступлю в Нью-Йоркский, вам сделают расписание на неполную рабочую неделю. Поэтому вы мне и помогали летом, и со Стейси познакомили, и весь год со мной возились. Может, поэтому вы и на вечеринке мне помогали.

Киваю:

– Ты права, Тик. Если ты поступишь в Нью-Йоркский, у меня на будущий год будет хорошее расписание. Но, клянусь тебе, разговор об этом возник не раньше ноября.

– Ну конечно, – говорит она. – Я знала, что вы так скажете.

– Тик, это правда. Сама подумай: когда я встречалась с тобой в первый раз, я даже не знала, что я беременна. И Линде – то есть доктору Миллер – я не говорила, что мне нужен неполный рабочий день, пока не объявила всем о своей беременности, а это было где-то в конце октября. Можешь пойти и спросить у нее. Мне все равно. К тому же ты и не думала о Нью-Йоркском университете до тех пор, пока не встретилась с Линдой, так что как, по-твоему, я могла заранее обо всем договориться? А?

Задумалась.

– Все равно, – говорит она. – Даже если это правда, все равно остается весь учебный год. И вечеринка.

– Хорошо, Тик. Хочешь знать правду? Пожалуйста. Да, я действительно прилагала все усилия, чтобы ты подала документы по предварительным спискам, и я уговаривала твоих родителей внести пожертвование, и я действительно все это время следила за твоей учебой, имея в виду свои личные корыстные цели. Я вынуждена это признать.

У нее в глазах стоят слезы, она встает со стула и уже готова смыться.

– Подожди, – продолжаю я. – Послушай меня. Она ничего не отвечает, но я вижу, что она колеблется.

– Тик, пожалуйста, – прошу я. Она неохотно садится.

– Понимаешь, да, безусловно, сначала я это делала для себя. Но потом, когда я начала узнавать тебя лучше, ты мне по-настоящему понравилась. И мне стало как-то больно, обидно за тебя. Ты мне показалась такой потерянной, одинокой, да и твои отношения с родителями... Не знаю. Я обычно стараюсь не привязываться к ученикам. Может, это из-за беременности, кто знает. В любом случае, мне было приятно что-то для тебя сделать. Клянусь тебе, я действительно хочу, чтобы ты попала в Нью-Йоркский, вне зависимости от того, как это повлияет на мои дела. Если Линда сейчас позвонит мне и скажет, что наш договор больше не действителен, мои планы по поводу тебя нисколько не изменятся. А с вечеринкой... На вечеринке я помогла тебе, потому что тебе требовалась помощь, а мне было не все равно. – Я пожимаю плечами. – Вот тебе правда.

Тик упорно смотрит мне в глаза – мне кажется, даже слишком долго.

– Почему вы мне прямо не сказали?

– Потому. Ты пойми, я прекрасно знала, что я не права, и не представляла, как смогу объяснить это тебе или кому-либо другому. Здесь нечем гордиться, знаю.

Она искоса смотрит на меня:

– И что вы будете делать, если я не поступлю? Я вздыхаю:

– Буду работать целый день, отправлю ребенка в ясли или найду няню. У меня другого выбора нет.

Она кивает:

– Знаете, вы первая из взрослых, кто проявил ко мне хоть какой-то интерес. Большинство учителей вообще не смотрит, что я делаю, они считают, что я списываю или мне помогают, так что никого не волнует – хорошо я учусь или плохо. Они ведь думают, что я могу всю жизнь жить на папины деньги или что он меня сразу пристроит на тепленькое местечко. Никому не интересно, чего я сама хочу.

– Мне действительно жаль. Она пожимает плечами:

– Это ничего. Я привыкла.

– Нет, – говорю я. – Мне жаль, что у нас с тобой так вышло. Жаль, что я обманула твое доверие.

– Да нет, – говорит она. – Не обманули. Я вам верю. Жаль, что вы мне об этом не сказали. Если бы я знала, что вам нужна моя помощь, я бы лучше работала. Я хочу, чтобы вы смогли больше времени проводить со своим ребенком. Я хочу, чтобы ребенок больше времени проводил с вами. – Она мусолит в руках булавку с большими красными буквами Гадкая Девчонка, а потом поднимает взгляд на меня: – Как вы думаете, у меня есть шанс поступить?

– Не знаю, – говорю я. – Только не надо это делать для меня. Сделай это, пожалуйста, для себя.

Она кивает.

– Для нас обеих.

Вернувшись с работы, я решаю прогулять тренировку и провести это время в ванне со свеженьким номером «Аллюра». Вряд ли мне удастся поваляться в ванне, когда родится ребенок. Или книжку почитать. Боже милостивый, даже подумать страшно.

Не успеваю я вылезти из ванны и накинуть халат, как скрипит дверь гаража, а потом Эндрю громко топочет по лестнице, насвистывая «зиппиди-ду-у-да-а», что подозрительно даже для него. Он входит в спальню и звонко целует меня в живот.

– Как поживают мои девочки? – спрашивает он.

• Предыдущая
• 61/76
• Следующая