Девять месяцев из жизни - Грин Риза - Страница 71
- Предыдущая
- 71/76
- Следующая
– Без проблем, – говорит он. – Я уж не знаю, от чего ты сейчас отказалась, но я горжусь тобой. Правильный выбор.
– Да, – говорю я. – Скажи это моему директору.
Я вешаю трубку и вижу, как моя ассистентка активно машет мне руками из-за двери:
– Лара, там что-то случилось, всех учителей срочно собирают в театре. Прямо сейчас.
Блин, я совсем не в настроении участвовать в наших школьных «срочностях». Обычно это не более чем потеря временя, причем немалого. Всех заставляют нестись сломя голову в театр только для того, чтобы сообщить, что на парковке был пойман ребенок с косяком и всем надо внимательно присматриваться к малейшим признакам употребления наркотиков, или кто-то кому-то делал минет в сортире, и мы должны быть готовы к приезду команды специалистов по детской сексуальности. Я не понимаю, зачем собирать для этого всю школу. И не припомню ни одного собрания, где мне сказали бы что-нибудь, чего я не знаю или что нельзя было бы сообщить кратким e-mail’ом.
Хватаю сумочку и спускаюсь в театр, а потом тихонечко приоткрываю дверь, чтобы не привлекать излишнего внимания своим появлением. Но когда я заглядываю внутрь, оказывается, что там никого нет. Куда они все делись? А может, собрание не в театре? И тут на сцену выскакивают человек шестьдесят, прятавшихся до того момента за кулисами.
– Сюрприз!
Передо мной весь выпускной класс и несколько учителей – собственно, все, с которыми у меня хорошие отношения. Они отдергивают занавес, и я вижу, что сцена украшена розовыми шариками и транспарантами, приветствующими появление новой девочки. Я стою как столб. Даже не знаю, что и сказать. Честно говоря, я не была уверена, все ли замечали, что я на сносях.
– Ребята, – говорю я. – Это потрясающе. У меня, кажется, есть новый любимый класс.
Все смеются, а президент класса, очень хорошенькая барышня по имени Дженни, выходит вперед с букетом цветов:
– Мы просто хотели поблагодарить вас за то, что вы нам так помогали в этом году. Без вас мы бы точно наделали глупостей с этими чертовыми заявлениями, и, хотя вы заставили большинство из нас переписывать сочинение по тридцать раз, мы вас все равно любим.
Все детки хлопают, Дженни подходит ко мне и вручает цветы, после чего мы долго обнимаемся.
– Спасибо, – говорю я. – И имейте в виду, что вам повезло. Обычно я заставляю переписывать сочинение по сорок раз.
Они снова смеются, а сзади я слышу еще один голос. Это Тик, и в руках у нее две коробки.
– А еще мы собрали вам кое-какие вещи. Вот это для маленького... – Она открывает первую коробку и достает миниатюрные красные штанишки и красно-белую маечку с надписью «Университет Пенсильвании» – моя альма матер (да и Эндрю оттуда же). Ужасно приятно. Просто супер. Эндрю будет в восторге, когда увидит. – А это вам... – Она открывает вторую коробку, и я вижу шикарный розовый атласный халатик до пят, подарочный сертификат на спа и двухсотпятидесятидолларовый подарочный сертификат в «Барнис». Неплохо работать с богатыми детками с хорошим вкусом.
– Боже мой, как красиво, – говорю я. – Мне даже неловко. Спасибо вам всем.
Дженни снова выступает вперед:
– Знаете, миссис Стоун, это все Тик придумала. То есть мы все хотели что-нибудь такое сделать, но организовала все она.
Я смотрю на раскрасневшуюся Тик. Боже мой. Как стыдно, ужас.
– Спасибо вам всем, ребята, спасибо тебе, Тик. Ваша внимательность и щедрость – выше всех похвал.
Я подхожу к Тик и крепко ее обнимаю.
– Спасибо, – говорю я так, чтобы слышала меня только она.
– Я вам здорово обязана, – говорит она.
– Нет, Тик, – говорю я. – Ты мне ничем не обязана.
Уж поверь мне, думаю я и продолжаю:
– То, что вы сделали, – это так здорово, мне таких праздников еще никто не устраивал. Так приятно.
– Вы это заслужили, – говорит она. – Вы нам всем очень помогли.
Блин. Сколько еще можно сыпать соль на мои раны! Я улыбаюсь и киваю, стараясь не заплакать.
– Послушай, – говорю я, – если у тебя будет возможность, зайди ко мне сегодня, хорошо? Мне надо с тобой поговорить.
– Ага, – говорит она. – Без проблем. У меня шестого урока не будет, тогда я зайду после двух.
– Отлично, – говорю я, вымучивая из себя улыбку – Еще раз спасибо за все это.
В два тридцать Тик стоит в дверях моего кабинета.
– Заходи, – говорю я и машу ей рукой.
Она скидывает с плеча свою жуткую сумку и плюхается на стул:
– Ужас, какой длинный день. Представляете? За контрольную по математике, которую вчера писали, у меня «А» с минусом. В жизни по математике «А» не получала. Даже не верится.
Блин, она специально делает так, чтобы мне было еще тяжелее?
– Отлично, – говорю я. – Ты молодец. – Прочищаю горло. – Тик, мне надо кое-что тебе сказать, и, должна признаться, после праздника, который вы мне устроили, и твоей контрольной по математике, мне очень трудно сказать тебе это.
Тик встревоженно смотрит на меня.
– Что-то случилось? – говорит она. – Я опять что-то не то сделала?
– Нет-нет. Ничего такого ты не сделала. Несколько секунд я молчу, а потом одним махом вываливаю на нее новость:
– Тик, я хотела тебе сказать, что ты не прошла в Нью-Йоркский университет.
Тик на глазах бледнеет.
– Вы уже точно знаете? Киваю:
– Я сегодня утром говорила с мистером Джеллетом.
– Тогда почему вы мне это рассказываете? Почему не подождать, пока мне не придет письмо с отказом, как всем остальным?
– Потому что... – говорю я, яростно сопротивляясь подступающим слезам. – Потому что окончательное решение принимала я, так что я подумала, что ты должна услышать о нем от меня.
Она недоверчиво щурится, как будто не веря до конца:
– О чем вы говорите?
Я больно кусаю губу, чтобы она не так заметно дрожала.
– Я не буду вдаваться в детали, потому что в этой ситуации участвуют другие студенты нашей школы, но вкратце – мне дали возможность сделать выбор в твою пользу, и я от этого отказалась.
Тик смотрит на меня мокрыми глазами, и я вижу, что она в ярости.
– Почему? – говорит она. – Почему вы это сделали? В горле стоит такой комок, что я не уверена, смогу ли я сквозь него прорваться, если позволю себе заплакать. К чертовой матери! Да какое мне дело, что она обо мне подумает? И кого я, собственно, собираюсь удивлять своей крутостью? Подростков, которые меня насквозь видят?
– Мне очень жаль, – говорю я срывающимся голосом. – Но я не могла поступить по-другому.
Слезы уже не сдержать ничем, впрочем, я и не пытаюсь. Тик между тем смотрит на меня с холодной яростью в глазах, ожидая дальнейших объяснений, и, похоже, мои рыдания ее ничуть не трогают. Я делаю глубокий вдох, но вместо него получается судорожный всхлип, нисколько не помогающий восстановлению душевного равновесия.
– Послушай меня, – говорю я. – Я считаю, что ты этого не заслуживаешь, и решение в твою пользу было бы несправедливым по отношению к другим ребятам, которые этого заслуживают.
Тик сверкает на меня глазами, на лице выражение ужаса и отвращения.
– Значит, вы теперь решаете, кто заслуживает, а кто не заслуживает? Весело в Боженьку поиграть, да?
Я, собственно, и не надеялась, что она меня поймет. Наверное, идея лично сообщить ей об отказе – не лучшая из моих идей. Причем, должна отметить, я нисколько не злюсь, и это удивительно, ведь пассаж про Боженьку теоретически должен был бы вывести меня из себя. Не вывел. Мне просто очень грустно…
– Тик, – говорю я мягким неспешным голосом, которого до сего дня у себя не замечала. – Ты не вкалывала весь год, как те ребята, которых зачислили, ты даже не пыталась. Если бы я сделала выбор в пользу тебя, они бы тебя взяли, но только для того, чтобы помочь мне, а не потому, что они хотят тебя взять. Мне действительно очень жаль, но это недостаточная причина.
Ну вот, теперь она хлюпает носом.
– И что мне теперь делать? Оставаться здесь и идти в муниципальный колледж? Или в Калифорнийский, если я вообще поступлю? Вы были моим единственным шансом исчезнуть отсюда на будущий год, и вы прекрасно об этом знали. Вы же меня отговорили ехать в Нью-Йорк с Маркусом! Из-за вас и Маркус от меня ушел, и группу я потеряла, и хуже года у меня в жизни не было. Единственное, что меня держало, – это мысль о том, что я отсюда свалю. Вы это знали. Вы знали, и так меня подставили.
- Предыдущая
- 71/76
- Следующая
