Повести - Сергеев Юрий Васильевич - Страница 98

• Предыдущая
• 98/118
• Следующая

Вскоре выехали на лёд реки, и «Буран» понёсся ещё быстрей.

— Не замёрзла? — обернулся водитель к девушке.

— Немного! Сбавь скорость, — соскочила на широкий след от ленты резиновых гусениц и побежала следом. Устав, разгорячённая, она запрыгнула на сиденье и прижалась головой к его спине.

К вечеру приехали на место. Мороз отступил, было всего градусов тридцать, для этих мест почти тепло. Семён угадал домик Валерьяна над обрывом ручья и подогнал мотонарты к самым дверям. Замёрзшие, заскочили в дом, и Люся радостно вскрикнула:

— Ура-а-а-а! Печка есть, и дров куча. Живём! — Она быстро нащепала лучины своим ножом, выгребла в дырявый тазик золу из печки и затопила.

— Давай помогу, — сунулся, было, Ковалёв.

— Очаг — дело женское, — отстранила она помощника, — зачем мы сюда приехали, вот это интересно?

— Много будешь знать, быстро состаришься, — отшутился Семён и вытащил из кармана Валерьянов конверт.

Он забрал его с койки старика и схему выучил почти наизусть. Вышел из избушки, отвязал от мотонарт лопату с кайлом, стал медленно прочищать дорожку к восточному углу. Там очистил от снега большую круговину земли, взял в руки пожарное кайло с красной ручкой.

— Ну, Господи благослови! — вспомнились слова бабки Калиски.

Земля окаменела от морозов, плохо поддавалась стальному клюву, крошками летела в глаза, на одежду, не хотела отдавать спрятанное. Семён упорно долбил и долбил, сбросив верхнюю одежду до свитера.

От него валил пар, пот заливал глаза. Подошла Люся, молча стояла рядом. Наконец железо звякнуло и провалилось в пустоту.

— Есть, — даже испугался Ковалёв. — Он зарыт в старом чугунке.

— Кто он?

— Подожди, сейчас, — Семён разорвал кайлом дыру пошире и сунул туда руку. — Здесь!

Люся нагнулась поближе и вдруг увидела в ладони Ковалёва белый камень с приклеившимся к нему резным листочком.

— Лист смородины-каменушки, как он туда попал? — удивилась она, но тут Семён вытер иней с листочка, и он ярко вспыхнул живым светом.

— Зо-о-оло-то!

Ковалёв рукавом свитера подраил слегка самородок, и он отозвался изжёлта-красным светом.

— Да, Люся! Золото… Уникальный образец! Он оплачен человеческой судьбой.

— Валерьяна?

— Да…

Листвяночные дрова бушевали огнём. Плита раскраснелась, ало освещала тёмную кухню, уже наполненную теплом. В комнате были широкие нары, покрытые старыми матрасами и одеялами, стол, на подоконнике огарки свечек.

Люся зажгла один из них и приспособила на консервной крышке. К окнам избы ползла ночь. Семён снял мокрый свитер, просушил его у печки и оделся.

— Давай ужинать, Люся! — достал из рюкзака консервы, хлеб, пачки печенья и чая, — Воды надо натопить из снега, чайку заварим.

— Я сейчас наберу, — подхватилась Люся и выскочила из дверей с пустым котелком.

Семён подложил дров в печку, и вскоре изба наполнилась сухим жаром, пришлось снять свитер и остаться в трико. Он крупно резал хлеб, открывал консервы, суетился у стола. Люся была весёлой и скорой на руку.

— Семён, — вдруг обратилась она к нему за ужином, — поразительно, но я чувствую тебя всего, угадываю каждое твоё движение и слово, когда я так успела изучить тебя, сама не пойму.

— Ты же шаманка, — отшутился он, — с тобой опасно дело иметь. Всё знаешь наперёд.

— Кое-что действителвио знаю. Знаю, что такое одиночество. Что бабушка не зря завещала ставить палатку на том месте, где спасала Кондрата, Она знала, что ты приедешь туда.

— Люся, не терзай меня. Ты — слишком молодая.

— Разве это плохо? — она обняла его за крутые плечи и приникла головой. — Какой ты огромный! Ужас! Как амикан… И такой же хитрый, путаешь след, уходишь за перевалы. Глупый, от меня не скроешься…

— А ты, как соболюшка, красивая и быстрая, — Семён нерешительно погладил её густые волосы. — Страшно к тебе прикоснуться.

— Только попробуй! — шутливо вскрикнула она и обхватила сзади шею. — Прихвачу, как рябчика, раз я соболюшка.

— Точно, прихватишь, — прохрипел Семён, попытался вырваться и нечаянно опрокинул на столе свечку. — Подожди, где спички?

— Зачем они тебе?

— Чай ещё не пили…

Тиски ослабли. Люся повалила его за плечи на нары и поцеловала в губы.

— Вот тебе! Без спичек нашла.

Семён обнял её и притянул голову. Целуя, бормотал:

— Зачем тебе старый и беззубый амикан?

— Молчи! — она закрыла его рот маленькой ладошкой. — Молчи! Я хочу родить только от тебя, сына или дочь, кто будет.

— Ты прекрасная девушка, поэтому трудно…

— Сёма… Ты будешь первым моим мужчиной и последним, если уйдёшь от меня. Я не буду держать. Я, наверное, схожу с ума, говорю такое, но не могу молчать. Какая жара! У меня горит лицо, — она села в темноте и зашуршала одеждой, раздеваясь.

Семён лежал на спине, ещё чувствуя шёлковую нежность её губ, пахнущих юной свежестью, у него тоже горело лицо, он весь пылал, подрагивая в ознобе всем телом, и понял, что сейчас неотвратимо произойдёт то, что предписано ему судьбой, что, вспоминая былое, он скрытно готовил себя именно к этой ночи.

Действительно, ничего в жизни не бывает случайно. Искренность этой девчонки напрочь отметала прошлое, сотканное из паутины сомнений, её простота рушила все воздушные замки, с таким трудом воздвигнутые им вокруг студенческой любви.

Она шла к нему открыто, чисто и без фальши, поддаваясь только своему чувству, и ничему другому. Она ничего не просила взамен, ни на что не надеялась и ни о чём не жалела.

В печке потрескивали дрова, холодили спину прозябшие в морозы матрасы, в окна заглядывала ночь, до жути страшная и бесконечная. Люся расстелила свою тёплую дубленку рядом с ним и забралась на нары. Молча улеглась, прикоснулась осторожными и мягкими пальцами к его щеке:

— Сёма, поцелуй меня…

…Стонущий шепот распух и оборвался опустошаемым криком до боли родного существа…

Ночь отпрыгнула от окон, открыв россыпи ярких звёзд. Ковалёв лежал оробевший, жадно курил сигарету, в осоловевшей голове была только одна мысль: рядом доверчиво прижалась к его плечу жена, самородок, который он искал столько времени. Он осторожно, чтобы не разбудить её, прошёл по холодному полу к печке, подбросил дров, тихонько прикрыл дверку.

— Сёма! — испуганно вскинулась она. — Ты где? Не уходи от меня.

— Печку смотрел, — проговорил он хриплым и чужим голосом, вернулся к нарам, и она прыгнула к нему на шею, как мягкая и ласковая соболюшка, живая, обдавшая пресным женским духом, подрагивающая, с растрепавшимися по лицу волосами. — За что мне такое… — разомлело простонал.

Утром выехали по своему следу назад. «Буран» легко нёсся проторенной тропой. По льду реки Семён ехал осторожно, зная коварство скрытых промоин, но всё же, провалился в одну из них. Помучились, пытаясь вызволить обмёрзший снегоход. Не получилось. До города было далеко, километров пятьдесят.

Мороз заставлял торопиться, они бежали по следу мотонарт, потом шли ночь напролёт. Грели руки у скоротечных костров, растирали щёки снегом, опять спешили вырваться из когтистых лап холода. Люся стойко переносила испытания, подбадривала Семёна, улыбалась, падала, вставала и шла опять.

К исходу ночи, уже не держались на ногах. Обнявшись, плелись по ребристой тропе мотонарт, говорили, говорили без конца, чтобы не уснуть, и замерли от неожиданности.

Перед ними мерцал Алдан. На посадку шёл самолёт, тепло светились окошки, там были люди.

— Ты ещё не потерял тот камень? — обмершими губами прошептала она.

— Главное — не потерять тебя, — хрипло отозвался Семён.

• Предыдущая
• 98/118
• Следующая