Светорада Янтарная - Вилар Симона - Страница 66
- Предыдущая
- 66/112
- Следующая
Они довольно долго разговаривали. Зенон сказал, что Ипатий ни за что не простит ее и не примет назад, однако посоветовал, чтобы она постаралась вернуть себе благосклонность Александра.
– Вы не знали, что он за человек, когда согласились стать его наложницей. Теперь знаете. Пусть у Александра немало недостатков, но он стоит выше молвы и пересудов, он кесарь империи. К вам же он и впрямь испытывал чувства, я его всю жизнь знаю и могу это утверждать. Александр всегда заботился о вас и защищал. Поэтому лучшее, что вы можете сделать, это вернуться к нему.
«Если Александр примет меня назад, Зенон будет иметь в моем лице должницу, так как был сейчас добр ко мне», – цинично подумала Светорада, уже понимавшая, что в Палатии ничего не делается просто так. И она решилась расспросить его об Александре поподробнее.
– Весь двор знает, каков он, – начал Зенон. – Когда– то Лев сам поощрял младшего брата на всевозможные проделки, но в этом была не столько выгода для него, сколько желание баловать красивого юношу. Однако базилевс не учел одного – Александр пристрастился к такой жизни, его окружили греховодники всех мастей, а занятый своими делами Лев предпочел не вмешиваться. Когда же император опомнился, было уже поздно. Александр погряз в разврате. Его любовницы и любовники сменялись чередой, он…
– Погодите, Зенон.
Светорада неожиданно сжала его запястье. Евнух взглянул на княжну и увидел на ее лице невыразимую муку.
– Что вы сказали, благородный господин? У кесаря были не только женщины, но… и мужчины?
– Странно, что вы не заметили этого ранее. Похоже, кесарь действительно любил вас, если щадил от подобного.
Светораде было больно и плохо. Ее едва не стошнило. Она вспомнила Александра, когда он вывел ее из волн моря, – прекрасного, похожего на античного бога. Вспомнила его светлые прозрачные глаза, столько раз с нежностью взиравшие на нее. А еще вспомнила, как он ласкал кудри прильнувшего к нему Василицы, его шутки– полунамеки в адрес Константина, его странный поцелуй Варды. Она горько всхлипнула и закусила губу, опасаясь зарыдать в голос.
Живя в Византии, княжна слышала о подобном, дивилась, это вызывало у нее отвращение. Если об этом упоминалось, то все крестились и на лицах появлялось выражение гадливости. Это почиталось страшным грехом, почти уродством. И вот ее прекрасный кесарь, оказывается, был таким уродом…
Как ни старалась Светорада, из ее глаз потекли медленные горькие слезы. Зенон участливо смотрел на нее, пытался утешить. Сказал, что власть имущим прощается то, что не прощается иным смертным, что высшая доля позволяет им куда больше, чем всем остальным, что к подобным слабостям надо относиться снисходительно. И если Ксантия вернется к Александру, ей придется с этим смириться. Смирилась же с подобным в свое время Софья Дука.
Светорада вспомнила, как однажды кесарь сказал о прежней жене: «Она мне не мешает». Ее стали душить рыдания.
– Поплачьте, дитя мое, – говорил Зенон, успокаивающе похлопывая ее по руке. – Слезы принесут облегчение. Однако я по– прежнему советую вам вернуться к Александру. Даже наш августейший император отметил, что с вами его брат не был столь разнузданным, как раньше. Вы ведь понравились самому Льву, все это видели, но он отказался от вас, поняв, что у него появилась надежда на спасение брата. Никогда и никем Александр не был так увлечен, как вами, никогда не решался ради женщины воспротивиться желаниям брата-автократора. Я знаю, что кесарь и сейчас справляется о вас, несмотря на то что проводит время в оргиях и пирушках во Влахернах. И если вы вновь сойдетесь с ним… Во всяком случае тем самым вы выполните волю императора. Ибо наш Лев отчаянно хочет, чтобы нашлась женщина, которая станет женой кесаря, не столь равнодушной и коварной, как Софья, но любящей его, заботящейся о нем.
Зенон еще долго говорил, увещевал, давал советы. Светорада постепенно перестала плакать, смирилась. Что ж, кто знает, может, ей и удастся… Раз Александр так и не раскрылся, каков он на самом деле, она действительно что– то значит для него. Да и выхода у нее нет. А уйти в монахини… Она еще не так сильно уверовала в Бога христиан, не настолько полюбила его, чтобы решиться на отказ от свободы и стать добровольной затворницей ради него. Хотя она не раз слышала, что людей насильно постригали в монахи, что эта честь порой тут была как бы наказанием. И княжна заставила себя поверить, что только подле Александра она будет под защитой.
На другой день Светорада собиралась переехать во Влахернский дворец. Помогавшей ей Дорофее она сказала:
– Тебя не зову. Тебе и впрямь будет спокойнее под кровом Ипатия Малеила.
Однако пожилая армянка неожиданно отказалась оставить ее.
– Понимаю ведь, как вам придется во Влахернах. И хотя, как вы говорите, Зенон позаботился, чтобы о вашем приезде сообщили Александру, еще неизвестно, что вас там ждет.
Светорада благодарно обняла свою добрую наставницу.
Путь из Священного Дворца во Влахерны, расположенный у стены Феодосия, пролегал по Месе через весь город. Погода была ясная, солнечная. До наступления весны оставалось несколько дней, но об этом невольно забывалось среди солнечного света, тепла и оживленной толчеи на улицах. Многотысячный Константинополь жил своей обыденной жизнью, его форумы и улицы заполняли толпы людей, занятых своими привычными делами: одни продавали, покупали, торговали вразнос, другие прогуливались, любезничали, ели. По улицам ходили одетые в чешуйчатую броню равдухи, смиренно опустив очи, шли монахи в темных куколях, кривлялись на папертях церквей юродивые, а раскрашенные девицы легкого поведения забирались на каменные тумбы подле домов и заигрывали с проезжавшими мимо всадниками.
Светорада возлежала в богатых носилках и, откинув занавеску, рассматривала всю эту толчею, пока не услышала, как кто– то крикнул, указав на нее:
– Вон поехала шлюха кесаря!
– Уже не его шлюха. С ним теперь красивый арапчонок, какого кесарь прикупил на рынке Ставриона.
Светорада откинулась на подушки и закрыла глаза, пока Дорофея торопливо опускала занавески носилок.
– Еще и арапчонок, – побелевшими губами произнесла Светорада.
Для свидания с кесарем она принарядилась: ее голову венчала подаренная Александром богатая диадема, вдоль лица покачивались богатые колты с мерцающим янтарем. Нарядная узорчатая стола облегала тело княжны, она была надушена и укутана в широкую легкую вуаль. Когда Светорада, нарядная, благоухающая и величественная, сошла с носилок у Влахернских ворот, предупрежденный о ее приезде евнух– управляющий едва не пал ей в ноги.
Он вел ее по окружавшим дворец аллеям, скороговоркой объяснял, что кесарь, пользуясь хорошей погодой, проводит время в циканистре, развлекаясь конной игрой в мяч. Значит, не ждет ее… Но все же не отказался принять… Княжна, скрывая беспокойство, держалась с надменным достоинством, не столько слушая словоизлияния евнуха, сколько рассматривая прекрасное здание. Дворец соседствовал с одной из самых прославленных церквей Константинополя, храмом Влахернской Богородицы, давшим название всей окрестной местности, а также самому дворцу, который представлял многокорпусную красивую постройку из светлого шлифованного камня, чередующегося с полосами красного кирпича. Столь же ярким кирпичом были отделаны наличники многочисленных полукруглых окон и навесные балконы с рядами красноватых колонн.
Когда они прошли через залитый солнечным светом вестибюль с монументальной лестницей и рядами мраморных колонн, евнух открыл расписные двери в боковой переход и вывел ее к циканистру – обширной овальной арене, где около дюжины верховых всадников гоняли длинными деревянными битами свалянный из шерсти мяч.
Светорада замерла на трибуне, заметив среди них Александра. В специальных кожаных доспехах и кожаном шлеме, он лихо правил темно– гнедым конем, стараясь обогнать остальных соперников, чтобы добраться до мяча. Светорада увидела тут всех приятелей кесаря: Константина Дуку, которому возбранялось покидать дворец, но который сейчас, азартно поддевая битой мяч, отнюдь не смотрелся узником; не так давно заигрывавшего с ней Иоанна Куркуаса; обскакавшего столпившихся у мяча всадников Варду; что– то рьяно орущего возничего Гаврилопула. Даже кудрявого Василицу рассмотрела на противоположной трибуне и почувствовала легкое удовольствие, увидев, как вытянулось лицо этого куртизана при ее появлении.
- Предыдущая
- 66/112
- Следующая
