Религия - Уиллокс Тим - Страница 97

• Предыдущая
• 97/176
• Следующая

— Я получил указание передать этот личный дар вам и всему Итальянскому лангу от кардинала Микеле Гислери, который денно и нощно молится за ваше благополучное возвращение и верит, что эта священная реликвия — подлинность которой надлежащим образом подтверждена самыми высокопоставленными лицами — обеспечит вам защиту и спасение.

Дель Монте взял фиал загрубевшей на море рукой так, словно опасался, что от малейшего прикосновения стекло разобьется вдребезги.

— Это капля крови святого Иоанна Крестителя, — сказал Людовико.

Глаза дель Монте увлажнились, он упал на колени, руки его дрожали, когда он прижимал фиал со священной кровью к губам и шептал молитву. Перед Людовико была сейчас воплощенная преданность. Зрелище удовлетворило Людовико. В дель Монте он мог быть уверен. Хотя тот ничего об этом не подозревал — и не смог бы заподозрить, — адмирал уже сделался краеугольным камнем плана Людовико. Первые ходы интриги были разыграны блестяще. Но осталось еще немало. Самым главным было доказать, что он достоин принятия в орден.

А для этого требовалась битва.

На следующий день после прибытия подкрепления Мустафа-паша прислал гонца с предложением мира. Условия были почти такими же, какие Религия приняла при осаде Родоса, и щедрыми, насколько это было возможно: турки разве что не обещали сразу же уйти. Если Ла Валлетт сейчас же сдаст остров, ему и всем его рыцарям будет гарантировано безопасное отбытие на Сицилию, со всем их оружием, реликвиями, штандартами и не пострадавшей честью. Жизни обитателей острова пощадят, все островитяне станут подданными султана Сулеймана и будут отныне находиться под его защитой; помимо прочего, он позволит им свободно поклоняться любому богу и в любой избранной ими форме. При здравом размышлении каждый разумный и миролюбивый человек ухватился бы за это предложение обеими руками. Ла Валлетт выслушал все с отменной вежливостью. Затем приказал, чтобы гонца отвели к виселице над Провансальскими воротами и повесили.

Воскресенье, 15 июля 1565 года

Крепость Святого Михаила — Лизола

Людовико стоял на бастионе форта Святого Михаила и слушал грешные голоса, призывающие к молитве. Дьяволы трудятся не покладая рук, дабы соблазнить напыщенными речами сердце безумца, обитателя пустыни. По меркам собственной эрудиции, Людовико мало знал об исламе, но более чем достаточно, чтобы угадать в нем вероисповедание, прямо противоположное высшему разуму, созданное для возбуждения и обмана самых примитивных душ, которые, вне всякого сомнения, оно продолжает обретать в огромных количествах среди низших рас. Правда, до тех пор, пока это суеверие ограничивалось в своем распространении пустынями, где оно расцвело, история не придавала ему большого значения; в худшем случае оно служило оковами для части человечества.

Соглядатаи Людовико рассказали ему обо всем, что произошло за время его отсутствия. Матиас Тангейзер погиб в форте Сент-Эльмо. Борс, неуклюжий соратник Тангейзера, был тем спящим псом, которого не стоит будить. История о мальчике, которого искал Тангейзер и который погиб вместе с ним, вызвала в Людовико волнение. Большее, чем он мог вообразить. Значит, он зачал сына. Но вместо стыда он ощущал гордость. Вместо безразличия — пронзительную тоску. Мальчик был абстракцией, однако же он занимал разум Людовико. Так же, как и Карла. Людовико не делал попыток отыскать ее. Он боялся той власти, какую она имела над его сердцем, а заодно и над его волей, к тому же прямо сейчас его ожидают дела поважнее. Из непроницаемо черной тени от Санта-Маргариты, в четверти мили отсюда, доносилось звяканье металла и топот тысяч шагов. Багряный зверь ислама проснулся и жаждет крови.

Рядом с Людовико на стене стоял Анаклето. Огоньки запальных фитилей горели вдоль парапетов, словно глаза, тайком наблюдающие за запретными ритуалами. Кое-где между мушкетерами видны были рыцари-иоанниты, напряженные, молчаливые, сумрачные, словно часовые форпоста в неведомой земле, вход куда был запрещен всем, кроме проклятых. Людовико обернулся, чтобы посмотреть на восходящее солнце. На фоне восточного неба, прорезанного похожими на ножи багровыми перистыми облаками, он увидел несколько человеческих силуэтов. Там завязалась какая-то борьба. Затем чахлая фигура закачалась под виселицей на выступе Провансальского бастиона.

И, словно в сознании невидимого врага что-то сломалось от созерцания этого мрачного спектакля, темнота на высотах взорвалась пушечными выстрелами, и град камней и металла обрушился на форт. Угол каменной кладки и нескольких защитников сбросило в облаке острых каменных осколков во двор крепости. Что-то сердито зажужжало в ушах Людовико; поскольку в него никогда еще не стреляли, он с опозданием понял, что это свистят рядом турецкие пули. В разгорающемся свете он наблюдал, как одинокий и испуганный заяц вылетел из своей потревоженной норы на руинах Бормулы. Он помчался к крепостным воротам, словно они могли бы вдруг открыться и предоставить ему убежище. И не успела еще осесть взбитая зайцем пыль, как почти с той же поспешностью ринулись по багряной каменистой земле сумасшедшие завывающие орды, воздев знамена и оружие, гавкая, словно псы, слова, прославляющие их обманного бога и их лжепророка.

Грянул залп, картечь и ядра вылетели из дул христианских орудий. Но карающие снаряды, оставившие бреши в мусульманских рядах, не могли ни на миг замедлить их продвижение. Они рвались к форту Святого Михаила, как к дверям рая, тащили с собой огромные штурмовые лестницы, «кошки» свисали с их плеч, они были обвешаны оружием всех видов и размеров. Их радушно встретили горшками с кипящим свиным салом, которые понеслись с навесных бойниц. Мальтийские носильщики сыпали проклятиями на своем странном языке, не только в адрес едкого дыма, от которого жгло глаза, но и в адрес своих окровавленных и лишившихся рук-ног товарищей, которые корчились на земле и на чьи превратившиеся в куски сырого мяса тела теперь проливалась шипящая жидкость. Шумная многоголосица, серный дым и страшная агония покалеченных скоро царили на всех участках стены, словно сам ад хлынул через некую щель в ткани Творения и именно здесь сбежавшие из него наконец-то нашли пристанище. Людовико изучал науку силы и страха. И в своей первой битве он стал свидетелем их союза в его высшем проявлении.

Военная машина Мустафы-паши без остановки работала с самого дня падения форта Сент-Эльмо. Сложная конструкция из множества осадных орудий и габионов была разобрана по кусочкам и перенесена со склонов холма Скиберрас на склоны Санта-Маргарита, высот Коррадино и Сан-Сальваторе. Траншеи, вырубленные в песчанике передовыми инженерами Мустафы, змеились через Бормулу к стенам Лизолы, а из них вглубь уходили шахты, прокопанные к самому фундаменту цитадели.

Поскольку вход в Большую гавань был закрыт для флота батареями форта Святого Анджело, Мустафа выстроил настил из смазанных салом бревен, перекинутый через склон холма Скиберрас. После чего его рабы-арапы три дня трудились под бичами надсмотрщиков и — подвиг, преисполнивший наблюдавших за ними рыцарей изумлением и страхом, — перетащили десятки военных галер Пиали одну за другой прямо через гору из залива Марсамшетт. Когда они переваливали через гребень, корабли загоняли на смазанный салом настил, словно животных, гонимых стрекалами на бойню. Веревки и цепи, тормозившие их спуск, гудели от чудовищного напряжения, некоторые из них срывались, с убийственной силой обрушиваясь на рабочих. И когда массивные суда скользили вниз по склону к водам, омывающим Лизолу, из-под их килей вырывался черный дым, сало раскалялось, вспыхивали языки пламени, словно это был конвой из Гадеса, только его капитанам так не терпелось доставить груз, что они забирали живых вместо мертвых. И вот теперь восемьдесят этих кораблей, разумеется со всеми своими корабельными пушками, угрожали фортификациям, растянувшимся вдоль берега.

• Предыдущая
• 97/176
• Следующая