Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками - Гэблдон Диана - Страница 46

• Предыдущая
• 46/128
• Следующая

— Великолепно! Просто великолепно! Какой голос у этой ла Куэль!

— Да, потрясающе! Прелесть!

— Восхитительно, просто восхитительно! Великолепно — вот самое точное слово.

— Да, великолепно!

Все четыре голоса звучали пронзительно и визгливо — такой звук издают гвозди, выдергиваемые из дерева. В отличие от них у голубя-кавалера, бродившего в траве в нескольких футах от моих ног, голос отличался приятным сладкозвучным и низким тембром, он ворковал так нежно и выразительно, надувая грудь и беспрерывно раскланиваясь с таким видом, словно бросал свое сердце к ногам возлюбленной, на которую, впрочем, это не производило особого впечатления.

Я перевела взгляд с птиц на придворного «голубка» в аквамариновом шелке, который в этот момент бросился поднять с земли отделанный кружевом платочек, игриво оброненный одной из его спутниц, очевидно, не без тайного умысла.

— Дамы прозвали этого человека «Сосиской», — заметила я. — Интересно, почему?

Джейми сонно промычал что-то и приоткрыл один глаз — взглянуть на удаляющегося придворного.

— M-м? А, ну да, «Сосиска». Наверное, за длинный член, который он никак не может удержать в панталонах. Не пропускает никого. Гоняется за дамами, лакеями, куртизанками, пажами. Ходят слухи, что не брезгует даже маленькими собачками, — добавил он, глядя вслед удаляющемуся камзолу цвета морской волны. К обладателю его приближалась сейчас придворная дама, походившая на сверток белых воланов и кружев, которые она защитным жестом придерживала на пышной груди. — О, это опасно! Сам бы я ни за что не решился приблизиться к этой тявкающей болонке.

— Не рискнул бы своим членом? — шутливо спросила я. — Кстати, слышала, как эту деталь вашего организма иногда называют Питер. А янки по каким-то известным только им причинам — Дик. Как-то раз я обозвала одного пациента, который меня все время поддразнивал, «Умным Диком», так у бедняги от смеха чуть швы не разошлись.

Джейми и сам засмеялся, а потом сладко потянулся под ласковыми лучами весеннего солнышка. Затем подмигнул мне и перекатился на живот.

— Знаешь, при одном взгляде на тебя, Саксоночка, с моим Диком такое творится! — сказал он. Я откинула ему волосы со лба и нежно поцеловала в переносицу.

— А зачем, как ты думаешь, мужчины дают эти прозвища? — спросила я. — Джон, Томас. Или тот же Роджер. Женщины так не делают.

— Разве? — Джейми был явно заинтригован.

— Конечно нет! Иначе бы я назвала какую-нибудь часть своего тела, скажем нос, Джейн.

Он снова расхохотался — грудь так и заходила ходуном. Я навалилась на него, с наслаждением ощущая под собой теплоту крепкого тела. Теснее прижалась к бедрам, но многочисленные нижние юбки делали этот жест скорее символическим.

— Ну, уж во всяком случае, — рассудительно заметил Джейми, — ваши штучки не встают и не падают сами по себе, как бы вам того ни хотелось. Насколько мне известно, конечно, — добавил он и вопросительно приподнял бровь.

— Нет, слава Богу, нет. Кажется, я слышала, что французы называют свой член Пьер, — сказала я, глядя на проходившего мимо щеголя в зеленом муаровом камзоле, отделанном бархатом.

Джейми так громко расхохотался, что до смерти перепугал голубей в кустарнике. Они взлетели, возмущенно хлопая крыльями и разбрасывая мелкие серые перышки. Пушистая белая болонка, доселе спокойно сидевшая на руках своей хозяйки, тут же проснулась, вылетела из своего теплого гнездышка, словно пинг-понговый шарик, и пустилась вдогонку за голубями, оглашая окрестности бешеным лаем; вслед ей неслись не менее визгливые крики хозяйки.

— Не знаю, Саксоночка, — сказал Джейми, вытирая выступившие от смеха слезы. — Я только раз слышал, как один француз называл свой член Джорджем.

— Джордж! — повторила я так громко, что привлекла внимание проходившей мимо небольшой группки придворных. Один из них, невысокий, но очень подвижный субъект в эффектном черно-белом шелковом наряде, приостановился и низко поклонился мне, подметая землю у моих ног шляпой. Один глаз у него затек, на переносице краснел след от удара, но спутать его с кем-либо было невозможно.

— К вашим услугам, мадам, — сказал он.

Все бы ничего, если б не эти проклятые соловьи. В обеденном зале стояла страшная жара, было полно придворных и слуг, один из китовых усов моего корсета вылез и страшно колол в бок, стоило только поглубже вздохнуть, к тому же я страдала от новой напасти, сопровождавшей беременность, — через каждые несколько минут мне хотелось мочиться. Но я терпела. Было бы полнейшим неприличием встать из-за стола раньше короля, пусть даже это был самый непритязательный ленч по сравнению с пышными официальными приемами, устраиваемыми в Версале, — так мне, во всяком случае, дали понять. Обычный… Тоже довольно относительное понятие.

Да, действительно, подавали лишь три сорта пикулей со специями, а не восемь, как обычно. И один суп, не слишком густой прозрачный бульон. Оленина просто запеченная, а не на вертеле, рыба, вымоченная в вине, — кусочками, а не целиком, как заливное с креветками.

Впрочем, явно удрученный такой небывалой простотой, один из поваров расстарался и приготовил изумительную закуску — гнездышки, искусно сплетенные из полосок теста и украшенные веточками цветущей яблони. На конце каждой из веточек сидели по два соловья — ощипанные, поджаренные и фаршированные яблоком и корицей, а потом снова одетые в свои же перья. А в гнездышке находилось целое семейство птенцов с поджаренными, хрустящими на зубах крошечными крылышками и кожей, смазанной медом. Раскрытые клювики были набиты миндальной пастой.

После того, как блюдо торжественно обнесли вокруг стола, дабы каждый из гостей имел возможность восхититься этим произведением кулинарного искусства, причем сопровождалась эта церемония их восторженным ропотом, блюдо поставили перед королем, который, на секунду отвлекшись от беседы с мадам де ла Турель, схватил одно из гнездышек и сунул его в рот.

Хрум, хрум, с хрустом жевали челюсти короля. Словно завороженная следила я за каждым его глотком, и мне казалось, что это через мое горло проходят крошечные косточки. Коричневые от жира пальцы ухватили одного из птенцов…

Тут я сочла, что встать из-за стола прежде его величества — сущий пустяк по сравнению с тем, что может сейчас со мной произойти, вскочила и вылетела из зала.

Несколько минут спустя, поднявшись с колен среди кустарника в саду, я услыхала за спиной какой-то звук. Ожидая увидеть справедливо разгневанный взгляд садовника, я встретилась глазами с не менее разгневанным мужем.

— Черт подери, Клэр! Долго это будет еще продолжаться?! — воскликнул он.

— Наверное… да, — ответила я и в полном изнеможении присела на бортик декоративного фонтана. Руки у меня были влажные, и я вытерла их о юбку. — Думаешь, это я нарочно? — Голова кружилась, и я прикрыла глаза, стараясь не потерять равновесия и не свалиться в фонтан.

Внезапно я почувствовала на пояснице чью-то руку и полуприслонилась-полуупала в объятия мужа. Он присел рядом и обнял меня:

— О Господи! Прости, mo duinne! Тебе как, получше, а, Клэр?

Я немного отстранилась, чтоб видеть его лицо, и ответила с улыбкой:

— Я в порядке. Только голова немного кружится. — Протянув руку, я пыталась разгладить морщинку озабоченности, залегшую между бровей. Он улыбнулся, но морщинка не исчезла — тонкая вертикальная черточка между густыми песочного цвета изогнутыми бровями. Он окунул руку в фонтан и погладил меня по щеке. Должно быть, я была страшно бледна. — Прости, — добавила я, — но, честное слово, Джейми, я просто не могла удержаться.

Мокрая рука начала нежно и сильно поглаживать меня по шее. Мелкая водяная пыль, вылетающая из пасти дельфина с выпученными глазами, увлажняла волосы.

— О! И ты меня тоже прости, Саксоночка. Не обращай на мои слова внимания. Я не хотел обидеть тебя. А теперь, — он беспомощно взмахнул рукой, — чувствую себя просто тупоголовым кретином. Вижу, что тебе плохо, знаю, что сам виноват в том, что с тобой творится, а помочь ничем не могу. Вот и бешусь и рявкаю на тебя. Слышишь, Саксоночка, а почему бы тебе не послать меня к черту?

• Предыдущая
• 46/128
• Следующая