Жертвы - Хатсон Шон - Страница 3

• Предыдущая
• 3/58
• Следующая

Он уже почти поравнялся с первой дверью, когда она вдруг открылась.

Существо, набросившееся на него, можно было представить только в кошмарном сне.

Ростом с человека, туловище слегка прогнулось под тяжестью огромной головы. Головы, сплошь покрытой клочьями рваной кожи, под которой проступали набухшие вены и гнойники. Спутанные седые лохмы разметались в разные стороны, глаза горели, когда чудовище ринулось к нему. Он успел разглядеть, что это и не глаза вовсе, а два красных шара без зрачков, будто бы налитых кипящей кровью. Чудовище разинуло пасть, и из нее вывалился огромный язык, по которому сочилась желтая слюна.

В когтистой руке был зажат тесак.

Он попытался было защищаться, однако нападение оказалось столь внезапным и жестоким, что спасти его могло разве что чудо.

Лезвие тесака вонзилось ему прямо под грудину, с легкостью разрезав живот до самых почек. Тело разломилось, как перезрелый персик, и кишки наподобие гигантского окровавленного клубка червей вывалились наружу. Издав вопль, он упал, и в уже угасающем сознании его мелькнуло, что чудовище обрушилось на него, зарывшись когтями в мясо. Когти все глубже проникали, пока не сомкнулись вокруг того, к чему стремились.

Чудовище вырвало из тела сердце, зажало пульсирующий орган в огромном кулаке и, любуясь своим кровоточащим трофеем, вожделенно облизывалось, воспаленный, покрытый слизью язык извивался, как червь.

Сдавив сердце еще сильнее и глядя, как вытекает кровь из разорванных артерий, чудовище поднесло его к своей пасти... и в этот момент зажегся свет.

— Стоп!

Команда прозвучала одновременно с внезапной вспышкой иллюминации, производимой множеством прожекторов, и затемненную до этого лестничную площадку залил холодный белый свет.

Филип Дикинсон ступил на лестницу кинопередвижки, нависшей над головами двух актеров, и спрыгнул вниз, стараясь не задеть девушку-ассистента, деловито щелкавшую аппаратом, снимая что-то на фотопленку. Не должно быть никаких случайностей, когда съемки возобновятся. Ведь только на прошлой неделе персонаж, у которого в одной сцене был шрам на правой щеке, в другой появился с тем же шрамом, правда, каким-то чудом оказавшимся на левой щеке. Лишь тщательный анализ при прогонке ленты выявил ошибку, но актер уже возвратился в Америку, и его повторный вызов обойдется слишком дорого. На этот раз она решила не допустить подобной оплошности. Девушка меняла ракурсы, велев актерам не двигаться, при этом один, лежа на полу, улыбался ей, пока она суетилась вокруг них.

Когда зажегся свет, съемочная площадка тотчас превратилась в сцену, на которой разыгрывалось хорошо отрепетированное столпотворение. Режиссеры, операторы и их помощники сверялись со сценарием, спорили, какой эпизод снимать дальше. Какие-то актеры приглашались на площадку, другие толклись поодаль, курили и болтали.

Трое рабочих сноровисто монтировали рельсы, на которые им предстояло установить тяжелую съемочную аппаратуру типа «Панавизион» на тележке. Следующая сцена должна была сниматься движущейся камерой. В ней это мерзкое создание понесет сердце новой жертвы в подземелье, где ждут его подрастающие собратья.

Дикинсон взглянул вниз, услышав голос помощника режиссера Колина Робсона, напоминавшего операторам об осторожности — об огромном прожекторе. Робсон был высок и худощав, ему только что исполнилось тридцать пять лет. Он был на четыре года моложе Дикинсона, который сейчас наблюдал за кипящей вокруг него работой, то и дело проводя рукой по копне каштановых волос, доходивших ему до плеч. Он вытащил из кармана джинсов пластинку жевательной резинки и отправил ее в рот. Взглянув вначале на часы, потом на девушку-ассистента, воскликнул:

— Поживее, Сара! Не весь же день нам возиться.

Несмотря на то, что он родился на юге Англии в Суссексе, Дикинсон достаточно поколесил между Британией и Штатами, поэтому его речь приобрела легкий американский гнусавый акцент. Он стал режиссером восемь лет назад, после того как написал сценарии для пары американских детективных сериалов, постановщиком на которые его самого же и пригласили. Однако рамки телевидения, как ему казалось, не позволяли полностью реализовать творческий потенциал, и он решил заняться созданием кинофильмов. Некоторое время он работал помощником режиссера, участвовал в съемках нескольких фильмов в Штатах, но в конце концов ушел с этой работы. Окончательное решение было принято во время поездки в Италию через две недели после того, как ему исполнился тридцать один год, и знакомства с руководством компании «Ди-эй-си филмс».

Дикинсону предложили поставить фильм «Расчленитель», который при прокате в Штатах принес десять миллионов долларов дохода и, что было более важным, дал ему возможность обосноваться в американском бизнесе. Но в своем горячем стремлении преуспеть он вдруг обнаружил, что один за другим снимает фильмы ужасов. Более того, теперь, восемь лет спустя, новизна этой темы для него просто улетучилась — он потерял к ней всякий интерес.

Сейчас режиссер стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока, и смотрел на актера, распластавшегося на полу в намокшей от бутафорской крови одежде. Он тряс головой и устало вздыхал.

— Что-нибудь не так, Фил?

Дикинсон обернулся и увидел Фрэнка Миллера, спускающегося к нему с лестничной площадки. На Миллере был темный спортивный свитер и джинсы, в руке он держал маленькую серебряную фляжку. Его каштановые волосы были взлохмачены, и в них, так же как и в усах, кое-где пробивалась седина. Миллер был давно небрит, и, когда он почесывал щеку, раздавался скрежещущий звук. И хотя по внешнему виду этого не скажешь, Миллер был на шесть лет моложе Дикинсона — глубокие морщины на лбу и мешки под глазами старили его. Отхлебнув из фляжки, он сунул ее в задний карман джинсов.

— Похоже, ты чем-то недоволен, — сказал Миллер, проходя мимо режиссера и похлопав его по плечу.

Дикинсон молча наблюдал за тем, как тот начал вытаскивать из-под спины лежащего на полу актера целую сеть тоненьких трубочек. Они-то и обеспечивали приток крови, которая во время только что закончившейся сцены так натурально била из разорванного живота героя. Устройством, приводимым в действие тремя небольшими и хорошо замаскированными на теле актера насосами, управлял дистанционно сам Миллер, который сейчас не без гордости осматривал это кровавое творение своих рук.

— Можно пойти смыть все это с себя? — спросил «окровавленный» с головы до ног актер.

Дикинсон утвердительно кивнул.

— Валяй! Пожалуй, нам всем пора отдохнуть.

Он взглянул на часы и, сложив ладони у рта рупором, прокричал на весь павильон:

— Перерыв! Через час всем быть на своих местах!

Это его последнее указание было встречено одобрительным гулом, и вся съемочная группа повалила в буфет, развернутый в стороне в двух больших фургонах.

— Ну как получилось, Фрэнк? — спросило «гадкое чудовище», продолжая сжимать в кулаке сердце.

— Оставь его здесь, — сказал Миллер и проследил, как грузный актер положил сердце на землю. Затем оба — монстр и жертва — заторопились на обед, оставив Дикинсона и Миллера одних. Наступившая тишина вдруг стала казаться гнетущей после той суеты, которая поднималась всякий раз, когда заканчивались съемки и шли приготовления к следующей.

— У тебя осталось еще? — спросил Дикинсон, указывая на фляжку Миллера.

Тот вынул из кармана свою баклажку и передал ее режиссеру.

— Я мог бы рассчитывать на снисхождение, если бы высказал крамольную мысль: тебя не устраивает работа? — поинтересовался Миллер, сматывая «окровавленные» трубочки.

— Ты был недалек от истины, — ответил Дикинсон, возвращая фляжку. Он вытер рот тыльной стороной ладони и теперь наблюдал за тем, как Миллер заталкивал в сумку пучок пластиковых трубок, а покончив с этим, поднял сердце и тоже бросил его в сумку. — Черт, они дают мне четыре миллиона баксов, команду, которую я никогда в глаза не видел, и сценарий — плюнуть да растереть, засылают сюда и требуют, чтобы я вернулся с фильмом, который принесет им пятнадцать миллионов.

• Предыдущая
• 3/58
• Следующая