Встречи с животными - Спангенберг Евгений Павлович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/78
• Следующая

Мне захотелось как можно скорее увидеть свою саксаулочку. Был воскресный солнечный день. Шумная толпа взрослых и детворы двигалась по дорожкам парка, стояла у прудов, на которых плавали лебеди, утки, пеликаны. Вместе со всеми я медленно продвигался все дальше в глубину парка, в том направлении, где помещались мелкие птицы.

— Смотрите, смотрите, нос-то какой здоровенный, — показывали ребята на сидевшего на берегу пруда пеликана.

У вольер с мелкими попугайчиками детвора, толкаясь и крича, неудержимо ринулась вперед и прильнула к решетке. Сотни зеленых, желтых, голубых попугайчиков и других птичек с шумом перелетали с места на место, наполняя воздух разноголосым гомоном. Скрипучее щебетание, перепархивание с места на место, случайные ссоры — все это показывало, что выведенные в неволе птички вполне довольствуются своей судьбой и давно утратили стремление к свободе. «Вот таких пичуг и в клетке держать не жалко», — подумал я и в этот момент увидел свою саксаулочку. Нахохлившись и распушив пышное светлое оперение, птичка неподвижно сидела на полу у решетки вольеры, смотрела в сторону. Видимо, она давно привыкла и к шумной пернатой компании, и к возгласам посетителей и на все это перестала обращать внимание. Но и на нее никто не обращал внимания. Скромно окрашенная и необычно молчаливая, она осталась незаметной среди массы ярких, крикливых, непоседливых попугайчиков. «А что это за птица?» — единственный раз спросил какой-то посетитель у своего соседа. Но тот, кому был задан вопрос, конечно, не знал саксаульной сойки. Движением толпы оба посетителя были оттеснены от вольеры и, потеряв сойку из виду, видимо, забыли о ее существовании.

И вот тут-то мне стало обидно и стыдно за свой необдуманный поступок. Если бы я привез птенчика, он бы, конечно, чувствовал себя в зоопарке иначе. Но я лишил взрослую птицу ее родной обстановки, отнял у нее самое дорогое — свободу, и ради чего это сделал? «Зачем я не выпустил саксаулочку в родные пески, уезжая на Север?» — пришло мне в голову позднее раскаяние.

«Обязательно увезу птичку весной в Среднюю Азию и выпущу ее в пустыню», — думал я, возвращаясь из зоопарка домой. И при одной мысли об этом мне стало весело. Но мне не удалось осуществить своего намерения. Зимой саксаулочка погибла.

Много времени прошло с тех пор, и сейчас я с сожалением вспоминаю о погибшей птичке. Я сохранил ее шкурку, она напоминает мне, что несправедливо лишать свободы взрослое животное, если не можешь создать ему необходимых условий в неволе.

Высоко поднимается над жаркой Чуйской долиной Киргизский хребет. Его белые зубчатые вершины, покрытые вечным снегом, кажется, упираются в синеву неба. Ниже снеговой линии пестрым ковром цветов раскинулись альпийские луга, вырисовываются темные пятна арчового леса. А еще ниже — сизые пропасти, где как дым клубится и ползет туман, ревет и пенится в глубине ущелья горный поток.

Чудесная страна! Какой здесь воздух! А сколько всякого зверья водится — и не пересказать. По скалам бродят табуны горных козлов козерогов, в арчовниках водятся косули, на альпийских лугах — множество красных сурков. Стоя у своей норы, сурок встречает вас громким тревожным свистом «кри-кри-кри». С соседнего склона ему вторит другой, тому отвечает третий, и, как эхо, разносится над лугами звериный сигнал тревоги, предупреждая обитателей гор о приближении человека.

Однажды ранним утром я забрался с ружьем в горы. Думал, что ухожу на часок-другой пострелять горных курочек-кекликов, а вышло иначе.

Не успел я отойти на километр от селения, как спугнул косулю. Метнулась она из кустов и поскакала по крутому склону. А у меня в ружейных стволах мелкая дробь, на птицу рассчитанная. И так стало досадно, что, забыв о кекликах, полез я вверх по склону в поисках другой косули. Вскоре опять выскочила косуля, и чем выше я поднимался, тем чаще встречал зверя. Но красные сурки подняли такой крик, что все звериное население насторожилось. Только тут я почувствовал, что страшно устал, и перед спуском решил отдохнуть да, кстати, понаблюдать за поведением грифов.

Грифы — хищные птицы, еще более крупные, чем орлы. Целыми днями парят они над горами в воздухе на недосягаемой для глаза высоте. Поймать их удается только на падали, которой грифы питаются. Откровенно говоря, я не собирался ловить птицу. Грифа я мог поймать и поближе к дому. Сейчас же мне хотелось выяснить, чем ориентируются грифы при отыскивании добычи.

Известно, что в отличие от млекопитающих у птиц плохо развито обоняние. Зато видят они исключительно хорошо. И все же трудно представить, как далеко видят грифы. Иной раз черный гриф с размахом крыльев более чем два метра пары в воздухе на такой высоте, что его на светлом фоне неба не в состоянии обнаружить глаз человека. И в то же время гриф замечает падаль, лежащую на темном фоне земли, да притом среди травы и кустарников. Разве это не поразительно? Вот мне и было интересно выяснить, увидят ли грифы брошенные мной внутренности косули.

Я мало на это надеялся, но на всякий случай внимательно осмотрел небо. Оно было голубое и ясное. И вдруг вижу, как из голубой выси быстро падает черная точка, увеличиваясь с каждой секундой. Падает, падает, и точно снаряд разорвался в воздухе — так сразу резко выросла черная точка, такой огромной стала, и словно черная скатерть из стороны в сторону в воздухе закачалась. Таков полет черного грифа, завидевшего добычу. Чтобы сократить время и первому попасть к падали, хищник камнем падает со сложенными крыльями, раскрывая их только вблизи земли.

За первым грифом в небе вскоре же появились новые. Один за другим они стремительно падали вниз. Из засады я наблюдал их пирушку. Штук двадцать огромных птиц, черных и рыжих, с белыми воротничками вокруг голой шеи, клевали, толкали друг друга и, не утолив голода, хватали даже пропитанную кровью землю. Подождав еще немного, я решил, что пора гостям и честь знать, и поднялся во весь рост из своего убежища. Завидев человека, грифы с шумом разлетелись в разные стороны.

Впрочем, я не очень досадовал, что упустил грифа. Пожалуй, мне и не добраться бы до дому с такой махиной в руках и с тяжелым мешком за плечами. Ведь при ходьбе в горах чувствуется каждый лишний килограмм.

С восхищением я проводил глазами грифов. Постепенно поднимались они все выше и выше в воздух, как бы плывя на огромных крыльях, и, наконец, исчезли в голубой выси.

Однако мне пора было возвращаться домой — солнце спускалось к западу. Наскоро подвязал я к ногам подковки с острыми шипами, чтобы ноги не скользили при спуске, взвалил мешок на плечи и все еще под впечатлением пирушки хищников двинулся к дому.

Нелегок показался мне обратный путь. Вспотела спина под тяжелым мешком, а тут как назло из ущелья потянуло холодным ветром. И жарко мне, и в то же время холодно. Снял я тогда с плеч мешок, привязал к нему длинный ремень и стал спускаться другим способом. Я осторожно шагаю вниз, а мешок на ремне сбоку катится.

Так добрался я до большого сыпца. Сыпец — это масса камней, щебня и песка, скопившихся в лощинке крутого склона. Встанешь на такой сыпец, а он начнет сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее двигаться вниз, точно течет по склону с глухим рокотом каменная река. Проехал я на сыпце метров сто вниз, а когда течение каменного потока стало слишком быстрое, выскочил на «берег» — твердую почву, переждал, пока сыпец успокоился, и снова вступил на него.

Вскоре, однако, склон стал настолько крутым, что катиться на сыпце было небезопасно. Пришлось перебраться на твердую почву крутого склона и, медленно спускаясь, тащить на ремне мешок с мясом косули.

• Предыдущая
• 54/78
• Следующая