О зверьках и зверюшах - Лукьянова Ирина - Страница 35

• Предыдущая
• 35/44
• Следующая

И тут раздался топот за дверью, и зажегся свет. И дверь в кладовку открылась, и в нее влетела сонная сердитая зверюша с выбивалкой для ковров, и закричала:

— Мыши! Это еще что такое! Совсем обнаглели!

Мышей как ветром сдуло. Они разом попрятались под полки и втянули туда за хвосты упирающихся мышат. Потом из-под полки вылетел полупустой кулек с конфетами. Кто-то где-то сдавленно чихнул. У Валентина в носу отчаянно свербело, и он изо всех сил крепился.

Затем на середину пола вышел серый мыш и с достоинством сказал:

— Это не мы, матушка.

— Ага, это я сама!

— Это, матушка, вор! — и мыш указал на лежащего в луже рассола и забродившего сиропа, обсыпанного мукой зверька Валентина, одна нога которого так и застряла в кастрюле с помидорами.

— ААААААПЧХИ! — оглушительно шарахнул Валентин, и облачко муки на миг взвилось над его головой.

Зверюша остолбенела. Перехватив выбивалку наперевес, она сделала нерешительный шажок к зверьку. Он чихнул еще раз. И еще. Зверюша фыркнула. Осмелевшие мыши вылезли из-под полок. Мышата шелестели фантиками. Мышиные старушки чихали. Зверюша захохотала. Зверек почувствовал себя идиотом и начал изо всех сил тереть переносицу, чтобы хотя бы перестать чихать.

— Вставайте, грабитель, — сказала зверюша, просмеявшись. — Сами можете встать?

— Могу, — буркнул Валентин, пытаясь приподняться, но у него плохо получалось.

— Ну и что это все значит? — спросила зверюша.

— Жрать хотел, — с усталым вызовом ответил зверек.

— И что — на-жра-лись? — выговаривая это слово, как иностранное, поинтересовалась она.

— Поймала — бей. Или в тюрьму сдавай. А издеваться не дам, — хмуро сказал зверек, поднимаясь.

— Да-да, выбивалкой. Как коврик, — съязвила зверюша. — А то очень пыльный. Вас спереди сначала выбить или сзади? Или невыбитым в тюрьму отвезти?

Разгром, учиненный в ее запасах, ее очень рассердил.

Зверек молчал.

— Выходите, — сказала зверюша. — Из кладовки выходите. Живо.

Зверек, громыхая кастрюлей, вышел.

— Мыши! — сказала зверюша уходя. — Наведете порядок к утру — все печенье ваше, сахар тоже.

— Маловато, — сказал серый мыш. — Прибавить бы, мать, за вредность. Стекло битое, пары алкоголя, все такое.

— Связку сосисок сверху, — прибавила зверюша.

— Урррра! — грянули мыши, и в кладовке начался шурш.

Зверюша открыла дверь на веранду и включила свет.

— Заходите.

На веранде был стол, два кресла, торшер и кровать у окна. И небольшой комод.

Зверюша достала из комода плед и полотенце.

— Раздевайтесь, — сказала она.

— Вот еще, — процедил зверек сквозь зубы.

— И быстро, развозить по своему дому грязь я вам не позволю. Я выйду за дверь. Да, и сбегать через окно не советую: створки узкие, не пролезете, ломать будете — я услышу. Улицы не пройдете, я всех подниму.

— Ты что, голым меня тут держать решила? Лучше в тюрьму отправляй.

— Снимайте — быстро — все грязное. И в этот пакет.

Зверюша быстро вышла, закрыла дверь веранды снаружи на палку, просунув ее в дверную ручку. Затем принесла таз и ведро теплой воды.

— Умойтесь и укройтесь пледом, здесь холодно.

— А вещи мои куда?

— Утром отдам.

— Ты что, стирать их решила?

— Я? У меня для этого, слава Богу, машинка есть. Грязную воду можете в окно выплеснуть. Вон на ту грядку.

Зверюша ушла. Зверек умылся, выплеснул воду в окно, где продолжал плескаться дождь, сел в кресло, завернувшись в плед, и глубоко задумался о печальном.

Дверь еще раз открылась, зверюшины лапы поставили на пол стакан молока и тарелку с куском хлеба и копчеными сосисками.

Зверек, естественно, сразу решил, что подачки не примет. А потом съел. Где-то в доме пищал зверюшин ребенок, а зверюша говорила ему что-то журчащим голоском.

Утром зверька ждала чистая, чуть влажноватая одежда и новая тарелка с едой. Он поел и сел ждать решения своей участи. Участь не спешила решаться, в доме опять пищал зверюшонок, зверюша чем-то гремела и звякала.

Наконец, ему надоело ждать, и он постучал в дверь. Тихо, потом громче.

На стук явилась зверюша с маленьким голубоглазым детенышем. У детеныша топорщились усы, перемазанные малиновым вареньем. В лапе детеныш держал плюшевого зайца, тоже перемазанного вареньем.

— В чем дело? — холодно спросила зверюша.

— Ты это, — замялся зверек, — хотела в тюрьму сдавать — так сдавай.

— У меня полно своих дел. Можно было подождать хотя бы из деликатности. Малыш ночью испугался, долго плакал, мы проспали, все утро коту под хвост, — и вы еще меня торопите! Знаете что… — зверюша задумалась. — Убирайтесь-ка вы вон отсюда, и постарайтесь сделать так, чтобы я больше никогда вас не увидела.

— Зверюш, ты чего?

— Мне кажется, я все сказала ясно! Уходите отсюда. И быстро.

Зверек не хотел никому быть обязанным, тем более зверюше, которую он так неудачно пытался ограбить.

— Нет уж, сказала в тюрьму — сдавай в тюрьму, — уперся он. — А благодеяний мне не надо.

— Значит, ждать будете?

— Буду, — набычился зверек.

— Хорошо, — грозно сказала зверюша и ушла. Вскоре в доме страшным голосом заорал зверюшонок — видимо, посаженный в кровать или в манеж.

Зверюша вернулась с ухватом и страшным голосом тихо сказала:

— А ну-ка вон отсюда сию секунду!

Зверьку стало смешно.

— Ты что, зверюша? Очумела?

Зверюша наступала на него с ухватом, и глаза ее сверкали такой жуткой решимостью, что Валентин несколько испугался: в своем ли она уме?

Зверюша несильно боднула его ухватом в живот и ловко отбила попытку отобрать ухват.

— Вон — из моего — дома! — грозно скандировала зверюша, продолжая бодать зверька ухватом. — Не сметь — пугать — моего — ребенка! Не сметь — разрушать — мою — жизнь!

Удары ухватом становились сильнее и больнее.

— Ладно, успокойся, — как бы презрительно, но с некоторой дрожью в голосе сказал зверек, который понял, что пощады не будет и сумасшедшая зверюша, пожалуй, забьет его ухватом насмерть, если он еще задержится в ее доме. — Ухожу я, ухожу, все, успокойся. Совсем больная.

В комнате заходился в реве ребенок.

Валентин вышел из дома и потрусил по дорожке к калитке. Она разразилась на прощанье душераздирающим визгом.

Утро было мягкое, серенькое, туманное, но довольно теплое. В животе разливалось приятное тепло, и в кои-то веки зверек мог подумать о чем-то кроме немедленной жрачки. Мысли его довольно скоро приняли неприятный оборот. Такой неприятный, что зверек, пока шел к себе, то и дело жмурился, подскакивал, вытирал лицо лапой, как будто оно совсем мокрое, нелепо размахивал руками, тряс головой и то и дело произносил вслух одно-два слова. Чаще всего — «позор».

Позор был такой сильный, что зверек разгонялся все сильнее и сильнее. Позор как будто подгонял его в хвост и в гриву. Позор стучал в висках и заливал щеки и лоб горячими волнами. Позор дергал сердце за ниточку вниз. Зверек несся так, будто за ним по пятам гналось разъяренное стадо зверюш с ухватами.

Он влетел в свою комнату и огляделся. В комнате было мерзко. Над окном болтался на одном гвозде карниз для шторы — вторая его часть упиралась в пол. Штора была снята — она лежала на столе вместо скатерти, засыпанная пеплом и старыми крошками, в одном месте прожженная. Табуретка валялась без ноги, нога отдельно. Зверек заглянул под кровать, чтобы достать ящик инструментов. Из-под кровати на него бросился запах старых носков.

В ящике инструментов сидел таракан. Уши зверька заполыхали огнем и встали дыбом от позора. Полдня он приводил в порядок свое жилье, а потом почувствовал легкий аппетит. Что же делать? Он почесал в затылке, вздохнул, взял ящик с инструментами и гармонику. Вышел на улицу, сыграл несколько тактов на гармонике и закричал: «Кому чинить, починять мебель, полки вешать, двери смазааааать!»

Покричал-покричал — и сразу нашлись заказчики. Работа была пустяковая, и через два часа карман зверька оттягивала пара тяжелых монет, а в животе плескался горячий чай и булочка. Через три часа зверек уже был не один: заказчик смотрел-смотрел, как он чинит старый шкаф, потом стал помогать, а потом напросился в напарники.

• Предыдущая
• 35/44
• Следующая