Флора и фауна - Витич Райдо - Страница 18

Оч-чень интересно. Вот бы мне такую медузу заарканить и в щупальцах укрыться.

— Спасибо, Ник. — Ник, — душевно поблагодарила его и отключила телевизор, чтоб не сбивал с мысли.

Кто у нас настолько ядовит? И при этом может добровольно и с превеликим удовольствием меня укрыть настолько надежно, что ни одна хищная рыба не позарится?

А что у меня для этого есть? Инфа, много, разной… и преимущественно секретной.

Из-за нее, наверное, и слить меня решили. Логично. Тогда надо найти покупателя, который был бы заинтересован в сохранности моего тела, сознания и соответственно информации. Кому надо? Да хоть сейчас десятку свистни — прибегут, да я девушка гордая и патриотично настроенная, варанам пустыни ни хвоста от скорпиона! Значит, жаркий восток отметаем. Страна родная? Рискованно. Законы здесь на стороне тех, кому они вовсе не нужны. Хотя можно использовать Габрулина. Рашид серьезный человек, и мне будет рад без всякой информации… но позвонит дядя в погонах, и он меня погонит. Габрулин не хищник — он падальщик. Нет, не моя среда. Кто еще? Пара медведей, простых рассейских, и столь же неуклюжих, сколько объевшихся малины и меда. Хищники им параллельны, но ос боятся. Значит, опять мимо.

И вообще, что за фауна пошла? Сплошь пресмыкающиеся, падальщики и птицы-секретари.

Благородные кондоры, свободолюбивые гордые мустанги, хитрые, смелые кугуары, отважные стеллеровы коровы — ау, где вы?!

Н-да, остались пингвины, скунсы и питоны, популяция шакалов значительно выросла, потеснив истинных царей природы. Даже в животной иерархии произошло искривление в пользу более коварных, подлых и пронырливых пройдох и приспособленцев, а что говорить о человеческом обществе?

Может, всплакнуть над вымершим рыцарством и семейством японских журавлей?

А это мне поможет? Нет. Значит, прочь сентенции. Ищем дальше. Пусть не снежного барса, куда уж до такого шедевра, занесенного в красную книгу, но и койоты без надобности. Средний класс? Травоядные? Бараны, архары, антилопы? Фы-р! В изобилии настолько, что и в отстрел не мешало бы.

Грызуны? Только чужой огород рыхлить и могут, да корнеплоды жевать, прячась в норках глубоко под землей, а я свет люблю, риск, полет, бешенный бег по просторам на встречу хоть солнцу, хоть бездне.

И что имеем? Из десяти более менее благородных представителей фауны пять мечтают превратить меня в пыль и развеять по ветру, и уж не откажут себе в этом удовольствии ни за какие деньги, ни за какую даже стратегически важную информацию. Трое из пяти оставшихся могут передумать насчет развеивания пыли, если я очень сильно извернусь. А мне это как раз до одури надоело. Двое оставшихся не станут меня убивать — мараться не захотят. И уж точно не поверят, не помогут.

Итог нулевой. Пока.

Есть «лорд» Сергеев. Если правильно разыграть партию, можно склонить его в свою сторону. Сможет ли он меня прикрыть, достаточно ли силен? Это предстоит узнать.

Я глянула на часы — не пора ли с визитом к леди Перетрухиной ввалиться? За спичками, понятно. Пить она пока не даст, тарелку щей не нальет и в почти супружескую постель тем более не пустит. Но мне сегодня она и без надобности.

Я прошла в коридор и придирчиво оглядела себя в зеркало прихожей. Подумала и сплела косу. Все, это как раз: косметики почти нет, сережки самые скромные, одежда слабо элегантная. Точь в точь безобидная девочка Варвара из аграрного техникума. Если б еще лицо было менее симпатичным.

Я почти ненавидела свою физиономию за элитные черты благородного и утонченного существа… в котором и грамма этого самого благородства не было. Обман, сплошной обман манящих губ и чистых огромных глаз, густых ресниц, бровей вразлет. Гиблых в своей красоте для мужчин и еще более губительных для меня. Я ничуть не солгала Ивану, сказав, что красота — это проклятье. Зависть она рождает у подруг и толкает тех на подлости, заставляя отречься от дружбы. И все равно ты останешься виновата, даже если права. Говоришь — кокетничаешь, улыбнулась — флиртуешь, нахмурилась — загордилась, вспылила — заносчивой стала. Мальчики толпой за тобой ходят — шлюха. А сколько неказистых рыб — прилипал вьется вокруг в надежде, что им отломится нечто недосягаемое? И понять не могут, что мне нечего им дать, и злятся за то, и фырчат, и обливают грязью. Нормальная реакция ущербных в своих заблуждениях и непомерных в своих амбициях людей.

Для женщин я соперница, опасная и заносчивая тварь.

Для мужчин вожделенная игрушка, одно из заманчивых приобретений, бальзам для имиджа и мужского авторитета в глазах остальных самцов.

И никогда, никого не интересовало, есть ли у этой игрушки душа, что прячется за поволокой этих драгоценных глаз, что шепчут эти манящие губы и чего хочет ее сердце. Они видели лишь внешнюю притягательную вывеску и не стремились за нее.

Ну, и какие подруги, какие друзья? Одни ненавидят, даже если мило улыбаются тебе, другие желают и не церемонятся. Сколько раз мне приходилось охлаждать пыл мальчишек, парней, мужчин? Сколько приходилось выслушивать нелепейших обвинений, сколько раз приходилось оправдываться в том, чего я не совершала? И надоело, в итоге, обозлило, заставило пойти от противного, остервенеть, осатанеть, пойти по головам и научиться бить до того, как ударят тебя. Моя бронь крепка, но порой слишком тесна и тяжела. И женская ранимость, и желание, как той рыбке, примкнуть, прильнуть к сильному защитнику, нет-нет, но вылезает наружу и тревожит сердце иллюзией. Одно хорошо, Бог наделил меня не только красотой, но и холодным сердцем, не дав в придачу к уму любви.

Хоть за это спасибо.

А за дерьмо под названием жизнь я поблагодарю Дьявола. У нас с ним один ад на двоих — этот мир, и одна боль, разъедающая сердце — одиночество и ненужность.

Может, он и есть моя медуза, моя стая?…

Что ж, боль, разделенная на двоих, уже не боль, и сердце, понятое другим сердцем, уже не одиноко, и яд злости, разделенный на двоих, уже не разъедает, а излечивает. И очищает от любой грязи, превращая тьму в свет.

Но для этого нужно спуститься на самое дно, дойти до пика отчаянья и ненависти.

Разве я его не достигла?

А может, я мщу людям за холод в своей груди, за отверженность… за тебя?

Глупости, — сдула челку с равнодушных в своей застывшей красоте глаз. Не верю я ни в верхнего, ни в нижнего властителя, ни в любовь, ни в ненависть. Мой Бог — прагматизм, тупой и действенный, как таран. Я не ангел и не демон, не вероотступница и не религиозная фанатка, я хорошо осведомленная оптимистка, которой очень не хватает тумана лжи и очков иллюзии на глазах.

Ну, так и без них обойдемся.

Я напустила в глаза наивности и вышла на площадку: первый контакт самый важный.

Робкий звонок в дверь и сложенные в застенчивой скромности руки впереди, голова чуть склонена вниз: пода-а-айте, тетенька-а-а.

Дверь открыла сама Галина Перетрухина. Спортивные брюки, белая футболочка, собранные в хвост волосы на затылке. Не плохо, но любимого в таком виде не встречают. Значит, сегодня его не ждет?

— Здравствуйте, я из соседней квартиры… Мне неудобно просить вас, но не могли бы вы одолжить мне сахар? Я обязательно отдам…вечером. Видите ли, я только въехала. Еще вещи даже не разобрала…где магазин не знаю, а вторые сутки на ногах…. В общем, даже чай попить не могу… Простите, — блеяла, исподтишка изучая лицевую мимику женщины и оттенки чувств в ее глазах.

— Вы у Татьяны комнату сняли?

— Да.

— Понятно, — открыла шире двери. — Проходите.

— Да, что вы! — испугалась. — Мне б только сахару…

— Заходите, говорю. Перекусите у меня и чай попьете.

— Это неудобно, — замотала головой.

— Удобно, удобно, — почти силой втащила меня в свою квартиру. В воздухе витал вкусный запах и у меня невольно появилось желание узнать, чему принадлежит этот аромат. Не духи, точно — пища, точнее выпечка. Но что конкретно?

— Проходите, — подтолкнула меня Галина на кухню с уютным абажуром под потолком прямо над круглым столом. Выставила пирог с корицей и печенье явно домашнего изготовления. Расставила чашки, налила заварки из пузатого чайника.