Флора и фауна - Витич Райдо - Страница 58

— Не печалься, любимый…

И отлетела на пол. Конечно, он нечаянно — отпихнул резко, не рассчитав силы, а я не удержала равновесия, но мне на то было все равно, потому что вдруг стало тошно от него, от всего этого мира, включая тряпки, абсолютно не нужные мне, глупые розыгрыши. Я лежала на полу и видела не потолок с лепниной, а облака, и чувствовала себя раздавленной, разбитой, словно меня топтали и били, гнали как собаку сутками. В голове ничего кроме страха и боли, и, кажется, что кто-то умер, и я сейчас тоже умираю. Мне жаль, но сил нет противиться…

— Эй?! — помахал перед лицом ладонью Гарик. — Ты нормально? У тебя удивительная способность попадать под руку. Чего ты добиваешься? — прищурился озабоченно.

Если б я знала.

В его взгляде не было ненависти, только искреннее непонимание и мне показалось, что он мне не враг, а скорее брат, способный помочь, понять. И захотелось поверить ему — довериться, оставив колючки, открыть душу.

Чушь!

Что со мной происходит?!

Я попыталась подняться, но голова закружилась и, если б не крепкие руки мужчины, упала бы наверняка опять.

— Если так дело пойдет, к вечеру станешь инвалидкой, — заметил он, усаживая меня в кресло.

Уже сделал, — уставилась на него: Это ваш гроб превратил меня в шизофреника!

Я чувствовала себя растерянной, понимала, что кто-то неведомый мне начинает внедряться в мою личность, то и дело проникать в мысли и сердце, диктовать свои условия, награждая за непослушание видениями.

Кого они разбудили во мне, что вытащили из глубин?

Я читала, что розенкрейцеры, масоны и ныне некоторые «продвинутые» окультисты практиковали ритуал посвящения, закладывая на несколько часов в гроб живого, и тот, кто не повреждался рассудком после этого жуткого опыта, будто бы обретал нечто новое, рождался вновь уже с определенными знаниями. Кто-то видел свое прошлое, кто-то будущее, кто становился ясновидящим, кто яснослышащим, кто законченным крези, и одно во всей статистике данных экспериментов над психикой было общее — изменения в личности становились необратимыми. Путь, который они избрали по недомыслию, уже не отпускал, дороги назад не было. И как бы ни хотели вернуться в нормальную жизнь, привычный круг друзей, дел, уже не могли. Вчерашние цели, идеалы оказывались пустыми для них, ложными, а то, что было неприемлемо для окружающих — нормально для них. Они становились добровольными изгоями, более не принимая закона этого мира, становились отшельниками, интровертами, доморощенными мессиями, отвергая правила обычной жизни, той, что была вполне приемлема для них до эксперимента.

Глупцы рисковали по собственному желанию, не понимая, чем это обернется для них.

Но я не просила, не мечтала и ни в коем случае не желала того.

— Ненавижу, — процедила, глядя на Гарика, но злость была нарочитой, чем испугала меня. Желания кусать его и третировать, тоже не было. Зато хотелось извиниться, потом позвонить Бройславу, вызвать и, дождавшись его, прижаться, найти успокоение в его объятьях, покаяться во всех грехах, ища спасения от жуткой, изматывающей меня борьбы не понятно зачем и за что. Сейчас — непонятно, а ведь еще вчера было ясно, и эта тема вопросов не вызвала, а уж желания довериться, махнув рукой на последствия этого глупого шага, тем более.

Неужели я теряю средства защиты и обороны?

Гарик равнодушно посмотрел на меня и кинул на руки каталог, на который я посмотрела с таки же удивлением, как красноармеец посмотрел бы на сотовый телефон. Сутки назад я бы пищала от милых безделушек, кружевной экипировки, а сейчас смотрела на красочные наряды как на пожухлую листву. Моя прихоть была другой, непонятной, возмущающей меня, и сильной настолько, что я готова была топать ногами как капризный ребенок, требующий игрушку в магазине, с той лишь разницей, что это было почти жизненно необходимо мне, а ему просто хотелось.

Я хотела видеть Бройслава. Я хотела чувствовать его присутствие, чувствовать тепло и силу его руки под своими пальцами, слышать дыхание и быть точно уверенной, что он жив!

— Эй? — опять замахал ладонью перед моим лицом Гарик. — Ты случайно не психически поврежденная? В досье вроде не сказано…

— А что в досье вообще сказано? — посмотрела на него, скрючилась, мгновенно озябнув. — Что там вообще из правды может быть? Что Макрухин может знать?

— Твой босс?

— Босс? Дегенерат, педофил, хитрец — питон! Ты что, действительно веришь, что я жила со всеми объектами, что мне подсовывал Макрухин? Что я была послушной игрушкой в его руках?

И прикусила язык: какого черта я откровенничаю с Гариком? Зачем ему что-то знать? Что изменит моя искренность? Люди все равно принимают лишь то, что хотят принимать, слышат и видят ровно столько, сколько в состоянии увидеть и осмыслить.

Мужчина поморщился, давая мне понять, чтоб я не напрягалась со своими версиями и, взяв первый попавшийся буклет, принялся его листать.

— Когда приедет Бройслав?

— А что? — спросил сухо.

— Хочу его видеть!

— Может еще к юбке пристегнешь?

— Я не шучу.

— Я тоже! — откинул журнал. — У него дела, и не твое дело какие, сколько продлятся!

Я сжалась, чувствуя, что окончательно замерзаю, начиная серьезно нервничать, переживать за благополучие человека, который, по сути, мне никто.

— Он с охраной?

— Тебе какая разница?

— Я задала простой вопрос!

— Не суй свой нос, куда не просят! Занимайся шмотками! — закричал раздраженный Гарик, стряхнув с дивана каталоги: часа с ней не общается, а уже все нервы вытрепала!

Так, да? Ла-адно! — психанула и я. Сгребла стопку каталогов поувесистей и хлопнула с силой ему на колени:

— Все надо! От корки до корки!

— Не подавишься? — притих он, поморщившись от боли в колене.

— У меня аппетит хороший!

— Обойдешься! — рыкнул, зверея.

Ну, все, достал!

— Хорошо, буду ходить так! — рванула рубашку и та осыпала пуговицы на пол, открывая взору мужчины обнаженное тело. — Устроит?!

Тот испугался:

— Оденься!

— Не во что! А рубашечку ты мне порвал! А что ты хотел этим, чего добивался? Как думаешь, Бройслав сможет оценить твою заботу обо мне?

— Ну и сука ты, — качнул тот головой.

Да не сука я! Я просто хочу, чтоб он быстрее приехал! А ты не даешь ему позвонить!! — чуть не закричала я, не заплакала, но вместо этого скривилась, запахнула рубашку и пошла вон из гостиной: к чертям вас всех!!

Как просто — дать телефон, и никаких проблем ни себе, ни людям. Но нет, упрям как баран. А может баран и есть? Или я окончательно свихнулась? Я хотела видеть Бройслава до воя, до рыданий и ненавидела за то себя, его, его тупого соглядатая!

Я готова была разворошить весь этот муравейник, перебить все стекла, устроив показательный припадок бешенства, лишь бы Бройслав быстрее приехал, оказался рядом со мной, живой, здоровый.

Что за блажь, что за глупость движет мной?!

Какая мне к черту разница, где он, что с ним?! — откинула попавшийся на дороге стул, скинула вазу с цветами с каминной полки, пнула ногой дверь в другую залу.

— Стой!! — закричал Гарик. — Шмотки твои привезли!!

— Возьми себе, тебе пойдет!!

Минута и Гарик оказался рядом, схватил за руку, потащил обратно. Я ослепла от ярости: ударила ногой ему в грудь, вывернула руку и въехала локтем в ухо уже складывающемуся от боли мужчине:

— Лучше б ты меня не держал тогда на балконе, а дал спокойно разбиться, — прошипела, склоняясь над ним. — И никогда, слышишь, никогда не смей ко мне прикасаться!!

И получив удар по ногам, грохнулась на пол.

Если б не влетевший в залу Иван и пара охранников, мы бы, наверное, серьезно покалечили друг друга, но так бы и не поняли, с чего началась потасовка. Лейтенант быстро скрутил меня и выпихнул из залы в гостиную, прямо на груду сваленных пакетов, а сам прикрыл дверь собой.

Я спешно натянула ил первого попавшегося пакета: короткую юбку и облегающую безрукавку в тон и ринулась обратно.