Флора и фауна - Витич Райдо - Страница 60

Мне всегда удавалось стать во главе, но видно список моих побед превысил лимит и пришло время поражения — я реально отдавала себе отчет — Бройслава мне не подчинить и не победить. И дело не в том, что он сильнее, а в том, что я капитулировала перед ним изначально, сглупила, поддавшись сразу. И как не должна была жалеть о том — не жалела.

Разум был недоволен, сердце счастливо — вместе получалась жуткая, раздирающая меня дисгармония. Она и являлась причиной моего раздражения, необдуманных поступков и излишней эмоциональности. Я жалела, что попала в сети, что удавалось мне избегать по жизни, и радовалась тому, что прикоснулась чуду любви. Желала видеть Бройслава и ненавидела себя за то, досадовала, что как не хочу, не могу ненавидеть его.

Страдания моих школьных подруг от первой любви только сейчас стали мне понятны, как их поступки, необдуманные, как правило, безрассудные. Девочки горели, не понимая, что сгорают, а я не понимала их и порой насмехалась, осуждая за бессмысленность их действий, примитивность речей. Они глупели в огне своей страсти, подбрасывая дрова эмоций, и костер быстро гас. Угли же не грели, но оставляли след в душе сильнее ожога, и эта метка ширилась, выжигая душу после других костров, таких же бурных и привлекательных, как первый, но более мимолетных.

Так сгорела моя мать. Любила безоглядно, а когда отец ушел, высохла от тоски и страдания, потеряла себя, отдавшись водке, что, ей казалось, немного спасает ее, заполняя призраками ушедших дней пустоту в сердце. Постепенно она напитала ее от края и до края, вытеснив личность из человеческого тела и поселив в него животное, тупое, смрадное, беспринципное. Мама как-то очень быстро сдалась, спилась и превратилась из прекрасной бабочки в жуткую каракатицу с кучей болячек, вздорную, деградировавшую старуху. И умерла от цирроза и водянки, обвиняя в своей неудачной жизни всех, начиная с отца, меня и заканчивая соседями.

Мне вспомнилось ее желтое, одутловатое, до неузнаваемости изменившееся лицо, огромное вздувшееся тело на серых больничных простынях, несвязный шепот, стоны и постоянное ворчание на медсестер, врачей, на меня, неблагодарную девчонку, которой она отдала свою жизнь, пожертвовав всем, дурные требования и проклятья, несущиеся мне в спину…

Неужели и меня ждет тоже самое, ведь недаром говорят: "яблоко от яблони недалеко падает"?

Меня передернуло: только не это!

Тогда нужно искать средство от болезни и сопротивляться до последнего. Я не стану жертвой привязанности, только не я!

И знаю, что буду делать — выбью клин клином. Начну внедряться под шкуру Гарика, добьюсь его благорасположения и тем поссорю двух друзей. Возьмусь за ум, заставлю себя не думать о постороннем, вернее, думать, но плохое, смотреть, но видеть недостатки, слушать и слышать те тональности, что Бройслав скрывает от меня. Каждый «зверек» что-то скрывает от другого, на то в джунглях цивилизации и живет.

Плохое, плохое, — закружила по комнате: что же плохого в Энеску?

На том работа разума застопорилась — мозг выдавал диаметрально противоположные файлы, видно, по несовершенству своему, приписав моему Мефистофелю лишь положительные качества. Значит нужно покопаться в его личности более пристально: раздразнить, раздражать, травить, как зверя, пока он не выкажет свою личину.

Опасно? Не более чем сдаться на его милость и пойти по стопам своей матери!

Глава 23

Бройслав вошел в холл и остановился у столика, чтобы просмотреть оставленную для него корреспонденцию. Ничего примечательного, краем глаза заметил Гарика и сделал вид, что очень заинтересован периодикой.

Гарик плюхнул поверх газеты файл с бумагами:

— Почитай.

— Нет, — уставился на него, зная, что за досье принес друг. — Убери, когда попрошу, тогда и дашь.

— Почему?

— Потому что без комментариев. Где Лена?

— В малой гостиной, — отмахнулся. — К чему ты тянешь, Орион? Пару дней и ты устанешь от нее…

— Это она…

— Я понял, что ты себе вообразил! Но это обман, Бройслав!

— Факт. И не кричи. Что у вас случилось?

— Эта шала… — и замялся под предостерегающим взглядом Энеску. — Шалая, — поправился, недовольно поморщившись: еще не хватало повздорить с другом из-за какой-то стервы! — Она как бомба в этом доме!

— Что произошло, внятно выразить сможешь? — пошел в сторону гостиной, к Лене.

— Во-первых, она припадочная…

— Не понял, — обернулся, приостановился, с тревогой уставившись на Фомина.

— Истеричка! Устроила концерт…

— Почему?

— Потому что… — словечки были желчные и уничижительные, а что-либо пристойное на ум не шло, и Гарик замялся, подыскивая нужные определения. — Бестия, одним словом, вздорная неврастеничка.

— А причина?

— Характер у нее как у километра колючей проволоки!

— Нервничала?

— Капризами достала! — Гарика выводило из себя спокойствие Бройслава и он не мог понять, отчего тот воспринимает как данность эскапады своей пассии.

— Если женщина нервничает, она не контролирует себя. Я тебя и спрашиваю, почему она нервничала? — качнулся к Фомину с обвиняющим видом. — Я оставил Лену на тебя с четким указанием: присмотреть за ней. А что это значит, друг мой? Правильно, быть терпимым, вежливым, помочь ей, подсказать, что не знает, успокоить, если надо.

Гарик рот открыл от возмущения: он что, знал, что девка истерить начнет? Его нянькой приставил?

— Орион я!… - начал возмущенную оду и закончил на полуслове, услышав вкрадчивый голос Бройслава:

— Гарик, я за нее голову сверну любому, и тебе, в том числе.

Ну, дела!

— Бройслав, она сука, каких мало, — качнул головой, цедя слова. — Я не нанимался за стервами присматривать и за пульс держать, выведывать, отчего лапочки коготки выпускают…

— Ну, и дурак! — рыкнул мужчина.

— Стоп! — выставил ладонь Гарик, сообразив, что разговор чреват катастрофой для них обоих — судя по взбешенному виду Энеску, тот готов устроить драку и выгнать друга в шею. — Мы ссоримся? Из-за бабы? Этой?

Бройслав с трудом взял себя в руки и, в упор уставившись на Фомина, заявил:

— Послушай меня Гарик, мне плевать, как ты к ней относишься, плевать что думаешь, но если эти мысли выйдут наружу и как-то заденут ее, если твое отношение навредит ей, я… живьем тебя зарою.

— Орион?… Ты?… Ты мне угрожаешь? Из-за этой? — не поверил мужчина, нахмурился, не понимая, что происходит.

— Я люблю ее. Через пару дней она станет моей женой и будет жить здесь!

— Любишь? — растерялся и испугался Гарик: сутки гостья в доме, а уже столько неприятностей. — Когда же успел-то?

— Много веков назад, — бросил и пошел дальше.

— А она? — поплелся за ним мужчина, чувствуя себя идиотом.

— И она.

— Поэтому меня соблазняла?

— Не правда.

— Какой смысл мне врать?!!

Бройслав развернулся и, в сердцах схватив друга за грудки, впечатал в стену:

— Когда женщина нервничает, она способна на самые безрассудные поступки. Ты должен был понять, отчего она нервничает, и успокоить ее. Я просил тебя посмотреть за ней, надеялся как на брата, а что сделал ты? — процедил ему в лицо, белый от гнева.

— Я не обязан нянчиться с… всякими.

— Тогда, какого черта ты здесь делаешь?!

Мужчины смотрели друг на друга и каждый понял — еще минута и в горячке они совершат непоправимое. Бройслав выпустил Гарика, тот потоптался, расстроенный происходящим и сказал:

— Ладно, допустим…. Я в чем-то виноват, она, ты…

— Начнем все сначала, — предложил Бройслав. — Просто на будущее будь умнее и не заводись, а попытайся понять, отчего Лена беспокоится.

— Предлагаешь освоить профессию женского психолога? У меня на час терпения не хватило. Она достала меня со шмотками, устроила кавардак, приставала, потом давай твой телефон требовать, спрашивать, с охраной ты или нет. Какая ей разница?!

Бройслав улыбнулся — все встало на свои места. Он развернулся и пошел в гостиную.