Послесловие - Витич Райдо - Страница 26

— У тебя, — парировал. — Сегодня. А завтра к нам. Валя, девочек пригласи своих.

— А что за праздник? — хлопнула та ресницами.

— У Лены день рождение.

У Дроздова лицо серым стало:

— Сдурел?! — зашипел обозлившись. По голове постучал себе. — Сорок шестой год! Три года прошло! — выставил три пальца перед лицом друга. — У тебя контузия!

Николай хотел сдержаться, но не смог — схватил за грудки и встряхнул:

— Не хочешь, не приходи. Подумаешь, правда, повод… А Лене завтра бы двадцать один было. Двадцать один! — процедил и оттолкнул.

Сашка взвыл то ли от ярости, то ли от отчаянья. Окно распахнул, закурил, а руки трясутся, губы кривятся. Колотит всего.

"Молодец Коля! Как удар под дых — "завтра день рождения Леночки"! Какое теперь свидание к черту?!!"

Николай постоял, ссутулившуюся спину друга изучая, покосился на притихшую, испуганно поглядывающую на него Валю, и сгреб часть конфет и пряников в мешок:

— На работе угощу.

Бросил и ушел в ванную.

Валя губу прикусила, потерянно разглядывая сладкое, в уме уже подсчитала — вся зарплата на столе. Это что творится — то?

— Саш? — протянула робко. — Познакомил бы ты его с кем-нибудь, а? Совсем ведь с ума сходит. Страшно мне: по ночам кричит, будто режут его, утром молчит, словно всем недоволен, а вечером — вот вам, — на конфеты показала. — Так ведь и по миру пойдем.

Дроздов зажмурился: "о чем она? Денег жалко?! Да не в деньгах дело, дура!!" — чуть не рявкнул.

В кармане сколько было, вытащил, Вале кинул и вышел. Дверь схлопала так, что девушка подпрыгнула. И вовсе сникла: ну чего такого сказала? Она же не о себе заботится? У мужчин ума нет, транжирятся, так она на что, голову — то вправлять?

Лицо руками закрыла, расплакалась: сколько ж можно-то?

— Валюш, ты что? — прищурил на нее глаз брат, выйдя из ванной. Китель на табуретку кинул, лицо полотенцем вытер, шею. — Из-за Сашки? Психанул?

Девушка уставилась на него, слезы утерла — красивый мужик, сильный, исподнее все контуры тела вырисовывает — ну, сил нет, какой пригожий! Любая — пальцем помани — побежит!

Чего ж ему надо-то?

— Женись, а? — почти взмолилась. — Пожалуйста, Коленька.

У мужчины взгляд как бритва стал, пальцы в кулаки сжались. Сунул в карманы брюк от греха и попросил тихо, но страшно:

— Не называй меня так. Никогда.

Развернулся и вышел.

Валя вовсе сникла: ну, что сказала-то?!

Сквозь сон Лена грохот услышала, крики и как щелкнуло что-то в голове — "мессеры!! Ложись!!" А там же Сережка, Домна с Верой!!

Вылетела из комнаты, сердце колотится, выскакивает, голова ничего не соображает.

Увидела Домну с Верой, что с криками и пинками мужчину какого-то гонят, ругань стоит. И не слышит их — слышит вой и свист падающих снарядов, «ура», "вперед", "за мной"!! И видит землю, изрытую воронками, пыль в воздухе стоит, духота и запах гари.

Зажала уши и закричала дико, сползла на пол — в глазах ужас.

Все стихли, к ней обернулись, заметив, наконец.

— О! Сучка эта! — ткнул в ее сторону Гришка, покачиваясь. Словно штормило квартиру.

— Я те дам «сучку» кобель! Пьянь подзаборная! — понесло опять Домну, давай его полотенцем хлестать. — Я тя отучу язык распускать! Я те, «фронтовик» лешачий таку реганцировку войск устрою, ты у меня дорогу сюда забудешь!! Сволочь ты поганая!

— Моя жилплощадь!

— Гроб твоя жилплощадь! — рявкнула Вера и к Лене ринулась, присела перед ней, по плечу похлопала. — Эй? Чего ты? Это Гришка опять приперся, носят черти забулдыгу.

— В милицию на вас пожалуюсь!! — горланил мужчина, сдавая позиции. Рукой размахивал, но к входной двери пятился. — Эта курва мне лицо разбила! Посажу, враждебный элемент! Я за вас кровь проливал, а вы мне жизни не даете?!! Я вам такой Сталинград устрою, попомните!! — кулаком пригрозил и на площадку вывалился.

— Я тебе сама милицию вызову! Скажу, кому надо и будет тебе удар по всем фронтам!!

Домна дверь закрыла, старым велосипедом придавила и кулаком в ответ пригрозила:

— Сунься мне еще!! Инвалид хренов!!… Замок куплю! Все! От ты мне где, гад такой! — у горла ребром ладони рубанула.

Лена лицо закрыла, чтобы не видеть горящие избы, не чувствовать запах гари и дыма, человеческого мяса.

— Нет, ну не гад ли?! — возмутилась Домна, учуяв запах гари. — Картошку из-за него аспида проворонила! Подгорела! Вера! И у тебя горит!! — в кухню ринулась спасать что можно.

Верка носом шмыгнула, притулилась рядом с Леной:

— Ты не молчи? Только не молчи.

Жаль до слез брала — смотреть ведь на девчонку страшно. Прозрачная, припадочная. Чуть громко крикни или свали что-то — голову в плечи и как исчезла, провалилась куда-то в себя. Только глаза стеклянные, огромные и темные как гиблые воды.

— Не молчи говорю!! — прикрикнула, тряхнув Санину.

Та руки опустила, смотрит на нее, а, Вера поклялась бы, ничего не видит.

— Чего с ней? — присела перед ними Домна, полотенцем как размахивала, дым с кухни гоня, так с ним и прибежала в обнимку.

— Придурка, что ли напугалась? Ой, да нашла кого! Ходит тут, редко, но метко!

Вера глянула на подругу, как по лицу съездила. Полотенце отобрала и Лене лоб и щеки обтерла мокрым.

Та вздрогнула, очнулась. Смотрит не понимающе:

— Вы кто?

— Тьфу, — в сердцах выдала Домна и прямо на пол села, на Веру уставилась. — Будем в двадцатый раз знакомиться.

— Дааа, — протянула та, щурясь в раздумьях. Оттерла уже свою физиономию. Поднялась и Лену подхватила:

— Давай-ка бай. Завтра познакомимся.

— Завтра?

— Ага. Проснешься, сама нас вспомнишь. Не первый раз.

Утащила ее вместе с Домной на диван, уложила и одеялом накрыла. Женщина таблетки привычно из ящика достала, выпить заставила.

Все как обычно, — переглянулись и на цыпочках за дверь выскользнули.

Лена вслед им с удивлением посмотрела: странные, какие… Кто такие?

— Слышь, Домна, не дело с Ленкой-то, — заметила тихо Вера уже на кухне.

— Кто спорит?

— Думала лучше ей после больницы будет, а оно глянь — хуже.

— Кто ж после операции в дворники идет? Ясно дело лучше не будет.

— А дворники-то пшик получают, — кивнула. — Доходная совсем стала, светится вон вся.

— А как не прикармливаешь, не берет.

— Ай, — отмахнулась девушка, ноготь грызть начала в раздумьях. — А ведь воевала — осколок вишь, извлекли. А почему тогда никаких документов, что фронтовичка?

— Меня спрашиваешь? Ее спроси.

— Ага, спросишь ее. "Работала на Урале" — одно талдычит. Откуда ж осколок тогда прилетел?

— Ну, мало ли там было? Может на заводе снаряд разорвало?

— Да? — задумалась. — Не. Не верю я, что она не воевала. Вот хоть тресни, не верю. Есть в ней что-то, — покрутила не понять что, вырисовывая рукой в воздухе. И шлепнула ладонь о ладонь. — А льгот нет! У нее на лекарство все и уходит. А без него она вон, вовсе полоумная. А больница — чего больница? Больно она нужна была там? Чуть зажило и поперли.

— Ясен перец, — присела напротив подруги женщина. — Чего думаешь?

— В военкомат ее надо отравить, пусть там проверяют — как это не воевала-то?

— А если, правда, не фронтовичка? Ой, да и тоже придумала, — скривилась. — У нас вон девки, что с фронта пришли, как отшибленные. Тыловые-то молодые да зубатые, и так и сяк их клянут. Мол, всю войну под мужиками пролежали, а туда же еще — регалиями трясут, «победительницы»! Каково вот им такое слушать? Хочешь Ленке счастье тако намылить? А мужики? Они ж нос от фронтовых-то воротят, им нежненьких, скромненьких подавай… Слушай! А давай Лену замуж выдадим! — осенило.

Теперь Вера скривилась и у виска крутанула пальцем:

— Очнись, «Матрена»! Кто ее возьмет, инвалидку-то?

— Ну, а чего? — плечами пожала. — Красивая, молодая, приодеть — конфетка.

— Ага! — фыркнула. — На какие шиши приодеваться — то ей? На себя глянь, на меня? — кофточку ветхую на груди оттопырила. — Тоже свое не отдашь — смысла нет фасон менять.