Иметь и не иметь - Хемингуэй Эрнест Миллер - Страница 30

• Предыдущая
• 30/38
• Следующая

– Да, сэр, – сказал бармен. – Много раз. Да, сэр. Но вы никогда не видели, чтобы я бил кого-нибудь.

– Говорил я вам? – сказал рыжий ветеран. – Шваброй.

– Похоже, что и сегодня вечер будет не хуже, – сказал второй ветеран.

– Послушайте, приятель (Ричарду Гордону), может, повторим еще раз?

Ричард Гордон чувствовал, что пьянеет. Его лицо в зеркале позади стойки уже начало казаться ему чужим.

– Как вас зовут? – спросил он высокого коммуниста.

– Джеке, – сказал высокий. – Нельсон Джеке.

– Где вы жили до того, как попали сюда?

– О, везде, – сказал тот. – В Мексике, на Кубе, в Южной Америке, везде.

– Завидую вам, – сказал Ричард Гордон.

– Почему вы мне завидуете? Почему вы не работаете?

– Я написал три книги, – сказал Ричард Гордон. – Сейчас пишу четвертую, о Гастонской стачке.

– Это хорошо, – сказал высокий. – Отлично. Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Ричард Гордон.

– А! – сказал высокий.

– Что это значит, «а!»?

– Ничего, – сказал высокий.

– Вы читали мои книги? – спросил Ричард Гордон.

– Да.

– Они вам не понравились?

– Нет, – сказал высокий.

– Почему?

– Не хочется говорить.

– Скажите.

– По-моему, все они – дерьмо, – сказал высокий и отвернулся.

– Сегодня, кажется, мой вечер, – сказал Ричард Гордон, – мой бенефис. Вы что будете пить? – спросил он рыжего ветерана. – У меня еще осталось два доллара.

– Пиво, – сказал Рыжий. – Слушайте, я ваш друг. По-моему, ваши книги – отличные книги. К черту этого паршивого красного.

– Нет ли у вас с собой какой-нибудь книжки? – спросил второй ветеран. – Я бы охотно почитал вашу книжку. Вы никогда не печатались в «Западных рассказах» или «Героях войны»? Я этих «Героев войны» готов читать хоть каждый день.

– Что это за птица, этот высокий? – спросил Ричард Гордон.

– Я же говорю, он просто паршивый красный, – сказал второй ветеран. – Лагерь кишит такими. Мы бы их выставили, но я же говорю, у нас там народ чаще всего не помнит.

– Чего не помнит? – спросил Ричард Гордон.

– Ничего не помнит, – сказал второй.

– Вы меня видите? – спросил Рыжий.

– Да, – сказал Ричард Гордон.

– Вы бы поверили, что у меня самая славная женка на свете?

– Отчего же.

– Да, представьте себе, – сказал Рыжий. – И до чего же эта девчонка в меня влюблена. Она у меня прямо как рабыня. «Налей-ка мне еще чашку кофе», – говорю я. «Сейчас, папочка», – говорит. И чашкa уже на столе. И так во всем. Она от меня без ума. Всякая моя прихоть для нее закон.

– А ты скажи, где она? – спросил второй ветеран.

– Вот то-то и есть, – сказал Рыжий. – То-то и есть, приятель. Где она?

– Он не знает, где она, – сказал второй ветеран.

– Мало того, – сказал Рыжий. – Я не знаю, где я ее последний раз видел.

– Он даже не знает, в какой она стране.

– Но послушайте, приятель, – сказал Рыжий. – Где бы она ни была, эта девчонка мне верна.

– Это святая истина, – сказал второй ветеран. – Можешь голову прозакладывать, что это так.

– Иногда, – сказал Рыжий, – я думаю, что, может быть, она – Джинджер Роджерс и снимается теперь в кино.

– Что ж, может быть, – сказал второй.

– Потом опять мне кажется, что она сидит смирно дома и дожидается меня.

– Поддерживает огонь в домашнем очаге, – сказал второй.

– Вот, вот, – сказал Рыжий. – Она самая славная маленькая женка на свете.

– Слушайте, – сказал второй ветеран. – Моя старуха тоже ничего.

– Правильно.

– Она умерла, – сказал второй ветеран. – Не будем о ней говорить.

– А вы женаты, приятель? – спросил Рыжий Ричарда Гордона.

– Как же, – ответил тот.

У другого конца стойки, человека через четыре от него, виднелось красное лицо, голубые глаза и рыжеватые, мокрые от пива усы профессора Мак-Уолси. Профессор Мак-Уолси смотрел прямо перед собой, и Ричард Гордон видел, как он допил свой стакан и, выпятив нижнюю губу, обсосал пену с усов. Он заметил, какие ярко-голубые у него глаза.

Глядя на него, Ричард Гордон почувствовал неприятное стеснение в груди. И в первый раз он понял, что чувствует мужчина, когда он смотрит на другого мужчину, к которому уходит его жена.

– Что с вами, приятель? – спросил рыжий ветеран.

– Ничего.

– Вам нехорошо. Я вижу, вам совсем плохо.

– Нет, – сказал Ричард Гордон.

– Можно подумать, что вы увидели привидение.

– Видите вон того, с усами? – спросил Ричард Гордон.

– Этого?

– Да.

– Ну и что же? – спросил второй ветеран.

– Ничего, – сказал Ричард Гордон. – Черт с ним. Ничего.

– Он вам мешает? Можно его вразумить. Мы втроем уложим его, а вы его каблуками.

– Нет, – сказал Ричард Гордон. – Это не поможет.

– Мы его сцапаем, когда он выйдет на улицу, – сказал рыжий ветеран. – Не нравится мне его физиономия. По-моему, он сильно смахивает на штрейкбрехера.

– Я его ненавижу, – сказал Ричард Гордон. – Он отнял у меня жизнь.

– А вот мы ему пропишем, – сказал второй ветеран. – Шпик усатый! Слушай, Рыжий, захвати-ка парочку бутылок. Мы его изобьем до полусмерти. И когда только он это успел? Скажите-ка, приятель, может, повторим еще?

– У нас есть еще доллар семьдесят центов, – сказал Гордон.

– Тогда не взять ли нам лучше бутылку? – сказал рыжий ветеран. – А то я только-только разошелся.

– Нет, – сказал второй. – Пиво из бочки тебе полезнее. Уж держись пива из бочки. Пойдем, вздуем этого гуся и вернемся выпить еще пива.

– Нет. Не трогайте его.

– Нет, приятель. Это мы не можем. Вы сказали, этот усатый отнял у вас жену.

– Жизнь. Жизнь, а не жену.

– Тьфу, виноват. Вы уж меня простите, приятель.

– Это он ограбил банк, – сказал второй ветеран. – Пари держу, что за него объявлена награда. Ей-богу, я его фотографию видел сегодня на почтамте.

– А что ты делал на почтамте? – спросил второй подозрительно.

– Что, я не могу письмо получить?

– Разве в лагерь письма не доходят?

– Уж не думаешь ли ты, что я был в сберегательной кассе?

– Что ты делал на почтамте?

– Просто зашел по дороге.

– На, получай, – сказал его приятель и так размахнулся, как только можно было в толпе.

– Ну, сцепились друзья-приятели, – сказал кто-то. Их стали подталкивать к двери, и они, лягаясь и бодаясь, колотя и тузя друг друга, вывалились на улицу.

– Пусть дерутся на тротуаре, – сказал широкоплечий молодой человек. – Эти сучьи дети по три-четыре раза в вечер затевают драку.

– Пара забулдыг, – сказал другой ветеран. – Рыжий умел драться когда-то, но теперь у него сифон.

– У них у обоих сифон.

– Рыжий схватил это от одного парня на ринге во время борьбы, – сказал низенький, коренастый ветеран. – У этого парня был сифон, и у него вся спина и плечи были в сыпи. При каждой схватке он терся плечом об нос Рыжего.

– Все враки. Зачем Рыжему было лезть туда лицом?

– А он всегда так держал голову, когда боролся. Вниз, вот так. Тот парень и терся об него.

– Все враки. Расскажи своей бабушке. Никогда такого не было, чтобы на ринге подцепить сифон.

– Это ты так думаешь. А я тебе скажу, что Рыжий был такой чистюлька, каких свет не создавал. Я его знаю, мы с ним в одном отряде были. И он был очень хороший борец. Кроме шуток, хороший. И у него была славная жена. Кроме шуток, славная. А сифон он схватил от этого Бенни Сампсона, это так же верно, как то, что я стою здесь.

– Так сядь, – сказал другой ветеран. – А где Барбос подцепил его?

– Барбос – в Шанхае.

– А ты где?

– Нигде.

– А Пузырь где?

– От девки в Бресте, на пути домой.

– Все вы любите говорить об этом. Сифон. А какая разница, есть у человека сифон или нет?

– Теперь для нас никакой, – сказал один ветеран. – С ним не хуже, чем без него.

– Для Барбоса даже лучше. Он не понимает, что с ним делается.

Ричард Гордон стоял теперь у стойки рядом с профессором Мак-Уолси. Когда Рыжий и Барбос затеяли драку, его оттеснили сюда, и он не пытался сопротивляться.

• Предыдущая
• 30/38
• Следующая