Чужая невеста - Волчок Ирина - Страница 32
- Предыдущая
- 32/41
- Следующая
— Привет, — небрежно сказала Ксюшка, выглядывая из-за стоящего на столе огромного букета белых астр. — Как жизнь молодая?
— Жизнь? — возмутился Алексей, мотая головой, протирая глаза и всячески демонстрируя недоверие. — Ничего себе жизнь! Уже галлюцинации средь бела дня начались! И это жизнь?
— Садись, — сердито сказала мать, подтягивая к столу табуретку и слегка толкая Алексея в плечо. — Опять буровишь что попало… Какие такие у тебя галлюцинации средь бела дня?
— А вон она!.. — Алексей плюхнулся на табуретку, не отрывая взгляда от Ксюшкиной румяной и сильно загорелой рожицы. — Она, по-твоему, что — настоящая, что ли? Чистый мираж… Ксюшка сейчас в Америке, я же знаю.
Ксюшка откусила чуть ли не половину ватрушки и уткнулась в чашку с чаем, поверх чашки невозмутимо поглядывая на него прозрачными медовыми глазами и похлопывая лохматыми выгоревшими ресницами.
— В Америке? — с подчеркнутым интересом переспросила мать, ставя перед Алексеем тарелку жареной рыбы. — Кто бы мог подумать, в Америке, значит… Ну-ну. И что же она там делает?
— Известное дело — что, — солидно откликнулся Алексей. — Карьеру делает, что еще в Америке делать… Учится, наверное. Или работает. В зоопарке. Знаешь, какие зоопарки в Америке?..
Он, так и не отрывая глаз от безмятежного Ксюшкиного лица, машинально сунул в рот кусок рыбы и принялся жевать, совершенно не ощущая вкуса. И тут же подавился костью, закашлялся, согнувшись в три погибели и с трудом хватая ртом воздух… Ксюшка стремительно подхватилась со своего места, бегом обогнула стол и встала над Алексеем, довольно крепко хлопая маленькой ладошкой ему по спине.
— Сильнее бей, — хладнокровно посоветовала мать. — Его давно пора как следует отметелить. А у меня все руки не доходят. Совсем распустился…
Алексей прокашлялся, продышался, выпрямился и поймал Ксюшкину руку, готовую еще раз опуститься ему между лопаток.
— Не, — сказал он с трудом, одной рукой сжимая прохладные Ксюшкины пальцы, а другой вытирая выступившие от кашля слезы. — Вроде не галлюцинация. Галлюцинации так не дерутся. Ксюш, ты боксом не занималась, нет? И вообще — почему ты еще здесь?
Ксюшка вынула свои пальцы из его ладони, отошла, опять села за стол и взялась за свою ватрушку.
— Потому что чай еще не допила, — рассудительно объяснила она. — Где ж мне чай допивать, как ты думаешь?
— Так, спокойно… — Алексей перевел взгляд на мать и встретился с ее понимающим, снисходительным и немножко насмешливым взглядом. — Ма, может, я не понимаю чего?
— Может, и не понимаешь, — охотно согласилась мать. — Ты рыбу-то есть будешь? Сейчас я тебе салатика еще накрошу. С перчиком. У меня сладкий перец та-а-акой замечательный! Ксюш, ты салатика с перцем попробуешь?
— Нет, спасибо… — Ксюшка допила чай и деловито потопала к раковине мыть чашку. — Я, теть Зин, с собой перчик возьму. Две штуки, да? Бабуля ужасно такой салат любит. А мне некогда сидеть, я и так уже у вас долго… Я бабуле обещала огурцы сегодня засолить. Так что пойду уже, пора. Спасибо, теть Зин… Пока, Леш…
Она порылась в корзине, полной крупных, ярких, мясистых стручков болгарского перца, выбрала пару штук, с удовольствием полюбовалась ими и, помахав на прощанье рукой, спокойно потопала из кухни. Мать шагнула за ней, провожая, на ходу буднично говоря что-то о банках, которые она потом вернет, и о какой-то скатерти, которую так и не удалось отстирать, и еще о каких-то глупостях… Алексей сидел, глядя им вслед, и ощущал себя брошенным. Даже тогда, когда он был уверен, что Ксюшка уехала в эту свою проклятую Америку делать эту свою проклятую карьеру, даже все эти тяжкие пять дней, когда он места себе не находил от тоски, — даже тогда он не чувствовал себя таким брошенным. Может быть, потому, что тогда, в последнюю их встречу, сам повернулся и ушел. А Ксюшка осталась. А сейчас она повернулась и ушла. Как ни в чем не бывало. Как будто не было этих пяти дней лихорадки и бессонницы… Впрочем, о чем это он? Для нее-то, конечно, не было ничего подобного. С какой стати? «Пока, Леш»… Будто каждый день видятся. Будто он уже так примелькался, что на него и внимания обращать не стоит…
Мать вернулась в кухню, загремела посудой, готовя для него что-то еще, спросила о чем-то, он не понял, она повторила, он опять не врубился… Мать подошла вплотную, приложила большую шершавую ладонь к его лбу, прислушалась к своим ощущениям, склонив голову набок и поджав губы, и задумчиво сказала:
— Температуры вроде нет…
Алексей встряхнулся, захлопал глазами и не менее задумчиво возразил:
— Температура у всех есть… Вопрос в том — какая температура. Вот в космосе, например, температура, близкая к нулю. Но, тем не менее, это тоже температура.
— Ты чего не появлялся-то, трепло? — спросила мать, потрепала его за волосы, вздохнула и отошла к плите. — Что, без Игореши совсем не продохнуть?
— Да ничего, справляемся потихоньку… — Алексей вел разговор на автопилоте, а сам думал совершенно о другом. — Потихоньку-полегоньку справляемся. Да… Верка руку нынче ошпарила. Пару дней, говорит, готовить не сможет. Так я к тебе за жратвой. Четыре мужика все-таки… Их одной сметаной не накормишь.
— Ошпарила? — Мать, кажется, удивилась, но никакого сочувствия в ее голосе Алексей не уловил. — Ну-ну. Чем же таким она себе руку ошпарила, интересно? Окрошкой, что ли? Она же, кроме окрошки, и не готовит ничего…
— Да ладно тебе, — заступился за Верку Алексей. — Нормально она готовит… А по такой жаре ничего лучше окрошки и быть не может. А руку она правда ошпарила, я сам видел. Красная вся и даже волдыри до локтя.
— Ладно, я тебе пару банок индюшатины дам, — решила мать. — Ее даже разогревать не обязательно, и так хороша. Салата с курятиной наверчу, только майонезом вы уж сами там заправлять будете. Еще кабачковой икры дам, фасоли со свининой и сотенку пельменей. Я пельменей вчера наделала и наморозила — страсть… Как знала, что надо будет. Еще пирогов дам. И грибов баночку… Алеш, ты меня слушаешь? Алеша, я с тобой говорю! Ты чего это на меня так уставился?
— Ма… — Алексей прокашлялся, подергал себя за волосы, порассматривал собственные руки и решился: — Ма, а когда Ксюшка уезжает?
— Куда? — преувеличенно удивилась мать.
— Ну… не знаю я. В Америку, например.
— Зачем? — Мать совсем уж театрально растопырила руки.
— Откуда я знаю? — рассердился Алексей. — Учиться, что ли… Она же собиралась?
— Кто тебе это сказал? — Мать распахнула глаза с выражением крайнего изумления и даже недоверия.
— Да все говорили! — взорвался Алексей. — Абсолютно все только об этом и говорили! Тогда, на новоселье!
— Ах, на новоселье… — Мать саркастически хмыкнула и задрала бровь. — Мне на новоселье тоже много чего говорили. Эта черненькая Ольга говорила, что ты очень умный и вообще… Мало ли чего люди по-пьянке болтают, всему верить…
— Так она что, не уедет, что ли? — растерянно спросил Алексей, чувствуя, как гулко бухнуло сердце.
— Кто? — по инерции саркастически начала мать, но глянула на него, вздохнула и сказала совсем другим тоном: — Нет, все-таки глупый ты у меня. Взял бы да сам у нее спросил. Боишься, что ли?
— Ага, — с готовностью согласился Алексей, вскакивая и хватая со стола ватрушку. — Боюсь. Я такой, я трусливый.
И кинулся из дому, на ходу запихивая ватрушку в рот.
— Поел бы сначала! — крикнула мать ему вслед без особой надежды.
— Потом! — крикнул он на бегу. — Все потом! Я скоро!
- Предыдущая
- 32/41
- Следующая
