Ястреб и голубка - Хенли Вирджиния - Страница 29
- Предыдущая
- 29/85
- Следующая
Она искоса взглянула на Хокхерста и лишь потом улыбнулась Эссексу:
— Ах, сэр, я никогда не могла бы принять драгоценность в подарок от мужчины. А эта брошь досталась мне от бабушки.
Растерянность Хокхерста была очевидна, и Сабби пришлось опустить ресницы, чтобы не выдать свой триумф.
— Тогда, может быть, вы потанцуете со мной, Сабби? — спросил Хокхерст, с наслаждением произнеся ее имя.
— Вы и в самом деле смелый человек, если рискуете вызвать гнев королевы, — сказала она, не скрывая тщеславия.
— Если Бесс пожелает отрубить вам голову, я упаду перед ней на колени и умолю пощадить вас, — парировал он.
Наблюдая за тем, как Хок вел ее в толпу танцующих, Эссекс бормотал себе под нос:
— Черт побери, да я сам поползаю перед тобой на коленях, а еще лучше — заставлю тебя ползать на коленях передо мной!
От сладострастных картин, которые теснились у него в воображении, он все больше распалялся и богохульствовал, пока не оказался снова около Бесс. Она кокетливо улыбнулась ему и милостиво помахала длинной белой рукой. Он вздохнул и почувствовал, что его раздражение начинает утихать.
Одно из непреложных правил этикета гласило: никто не должен покидать залу, пока не удалится королева. Однако в таком многолюдье, в такой толчее невозможно было уследить за каждым. Хок продвинулся в танце не далее чем до первого выхода, а затем твердой рукой направил Сабби из залы через два сводчатых перехода в темную уединенную комнату. Пальцем он обвел контур алмазной дикой кошки и прошептал:
— У твоей бабушки довольно разорительный вкус.
— Как вы осмелились войти ко мне в комнату, когда я спала? — возмутилась она в ответ.
— Я осмелюсь и на многое другое, — сказал он тихо и в доказательство передвинул палец повыше, на крутую выпуклость ее груди.
Сабби понимала, что он собирается поцеловать ее, но, вместо того чтобы отстраниться, запрокинула голову назад, обратив к нему лицо. Он погрузил руки в ее пышные волосы и осыпал ее поцелуями — долгими, медленными, томительными и нежными. Кончиком языка он обвел ее губы и заставил их приоткрыться — и так он впервые проник в нее. А пока его язык обследовал ее рот, его руки двинулись по ее спине вниз… им тоже требовалось кое-что исследовать. Он поднял ее и тесно прижал к себе. Его рот стал более требовательным — пылкие, жадные поцелуи порождали в ней неизъяснимые ощущения, которые, словно молнии, пронизывали ее от губ до кончиков пальцев на ногах. Его дразнящий язык искусно играл в неведомые игры, пробуждая в ней жар любовной истомы.
Не позволяя себе обессилеть от охватившего ее сладостного трепета, Сабби тоже коснулась его языком — и он тут же вобрал ее язык к себе в рот и ответил ей пылкой лаской.
Он не отпускал ее, пока сам едва не задохнулся. Потом его губы, проложив цепочку поцелуев на ее щеке, нашли крошечную мушку, которая, в свою очередь, удостоилась почестей от его языка. Потом поцелуи переместились ниже, на шею, к впадинке под подбородком, и там, где его губы касались ее, на коже оставался — как казалось Сабби — горячий след. Его руки завладели обеими ее грудями и заставили их подняться над краем глубокого выреза, и, когда показались розовые соски, он сначала лизнул каждый из них, потом поцеловал, а потом с силой вобрал в рот.
Волна страстного томления окатила Сабби с такой силой, что она сейчас отдала бы душу, лишь бы ощутить у себя под пальцами его обнаженную грудь, лишь бы иметь возможность коснуться губами его мускулистой спины — там, где извивался разъяренный дракон.
— Ты не придешь посмотреть мой дом? Он называется Темз-Вью, — спросил он.
Она подняла на него взгляд.
— Я клялась, что не буду с вами танцевать.
Я клялась, что никогда не останусь с вами наедине… и нарушила обе эти клятвы, — сказала она, едва дыша. — Если я надумаю посетить Темз-Вью — вы дадите мне слово, что я буду там в безопасности? Что я могу вам довериться?
— Нет, Сабби. Никогда не будь настолько неразумной, чтобы довериться мне. — Он прижался губами к ее губам, и она почувствовала таящуюся в нем угрозу. Но и это ее воспламеняло. Да, ей придется иметь дело с опасным, но достойным противником. Она чувствовала в себе достаточно отваги — или безрассудства, — чтобы сыграть с ним в эту игру, хотя прекрасно понимала, что не приходится ждать легкой победы, когда ей противостоит такой сплав силы, ума и коварства. Ей понадобится прибегать к обману, к тонким уловкам обольщения, к могуществу женского обаяния. Если она проиграет — для нее все будет кончено. Но если она победит, ее восторгу не будет границ.
— Я приду, милорд, — проворковала она и непроизвольно вздрогнула. — Когда-нибудь приду.
Шейн Хокхерст обозвал себя последним глупцом. Совершенно незачем осложнять себе жизнь — сложностей в ней и так хватало с избытком. Он вздохнул и решил так: если он хочет сотворить какой-то порядок из нынешнего хаоса, то впредь будет решать свои проблемы не все одновременно, а по одной.
Этой ночью он предавался нежным любовным утехам с Ларксонг, а потом обнял ее и привлек к себе, чтобы облегчить предстоящее объяснение: настала пора разрубить узел, привязывающий ее к нему. В летние месяцы он долго и усердно размышлял, как именно это осуществить. Легкие чары Сабби Уайлд сумели зажечь в его крови огонь, и он догадывался, что скоро она станет для него самой желанной женщиной в мире. Но она ни за что не потерпит — он хорошо это понимал, — чтобы в его жизни оставалось место для другой, поэтому нужно было найти достойный способ, чтобы положить конец его нынешней любовной связи. Красавицу Ларксонг подарил ему алжирский бей в знак признательности за возможность пользоваться торговыми кораблями империи Хокхерстов; Шейн принял дар, потому что в противном случае девушку собирались отдать в лучший бордель Алжира — «Сад Наслаждений». Многие предлагали ему за нее целые состояния, и хотя раньше ему случалось покупать женщин, но продать… Об этом и речи не могло быть. Какое-то время его забавляла мысль подарить ее королеве, но, хорошенько взвесив, что может из этого получиться — а он подозревал, что на нее будут глазеть, как на какую-то заморскую диковину вроде рабыни-карлицы, — он отказался от этой затеи, но и не предпринял ничего другого.
— Ларксонг, ты никогда не мечтала вернуться на родину? — мягко спросил он.
Наступило долгое молчание. Она раньше, чем он, поняла, что когда-нибудь ответственность за нее и ее жизнь ляжет на него тяжелым бременем. Оставалось только надеяться, что, когда она ему надоест, он передаст ее доброму хозяину.
— Я стараюсь не мечтать о невозможном, — тихо ответила она.
— Если бы твоей родиной был Китай, я тоже сказал бы, что это невозможно. Но ты говорила, что твою мать вывез с Востока твой отец, а он турок. Ты рассказывала о прекрасном городе на берегу большого моря.
Ларксонг сказала:
— Византия — центр вселенной, где сходятся континенты.
— Там, где соединяются Европа и Азия…
Это блистательный город Константинополь.
— Да, да! — воскликнула она в радостном возбуждении.
— Милая моя Ларксонг, хватит ли у тебя храбрости отправиться на корабле в Константинополь и отыскать свой дом?
Ее щеки были влажными от слез. Он не станет унижать ее, не передаст ее другому мужчине.
— Барон! — резко позвал он, сбросив на ковер сильные ноги и быстро натянув бриджи и сапоги. На пороге спальни появился Барон. — Надо связаться с Грейс О'Мэлли. Я хочу, чтобы Ларксонг могла отправиться морем в Константинополь и чтобы в пути была обеспечена ее безопасность.
Лорд Эссекс сопровождал своих сестер — Дороти Деверо и Пенелопу Рич — в Театр Розы; с ним была и Сабби. Ей хотелось, чтобы спектакль никогда не кончался, так ей все здесь понравилось. Сначала вся компания собралась в доме Эссекса на Стрэнде, где Робин представил Сабби своим сестрам. Желающим было предложено шесть сортов различных вин, от сака до аликанте, и Сабби благоразумно развела свою порцию водой. Она понимала, что наливаться вином в столь ранний час было бы неосмотрительно.
- Предыдущая
- 29/85
- Следующая
