Ваятель фараона - Херинг Элизабет - Страница 27

• Предыдущая
• 27/55
• Следующая

Горячая волна крови прилила к лицу Хори, когда он представил себе, что и ему удастся сделать подобную вещь, которая понравится кому-нибудь из царской семьи. Он подумал, что его товарищи по ремеслу, когда его похвалит царь, будут завидовать ему так же, как сейчас он завидует резчику, чья работа пришлась по вкусу царевне.

Потом Хори оттеснили от царя, и он лишь издали увидел синюю корону царицы с развевающимися вокруг пестрыми лентами. Затем запах, идущий от изжаренного на вертеле быка, привлек его внимание, и Хори остался посидеть там, где можно было хорошо поесть и выпить. Когда же он вспоминал о своем больном господине, то утешал себя тем, что попросил врача Пенту заглянуть к Тутмосу.

Но в конце концов все приедается и радует мысль, что можно вернуться домой, где ждет тебя любимая лежанка.

Тутмос проснулся от шума, который поднял вошедший Хори. Скульптор разозлился на этого болвана, не желающего проявлять никакого уважения к своему господину. Однако сразу же успокоился, обнаружив, что головная боль прошла, не оставив даже тяжести в висках. В помещении по-прежнему держался легкий запах лечебной смолы, но сейчас Тутмос находил его даже приятным и с удовольствием глубоко вдыхал воздух. Он лежал молча, не желая, чтобы Хори почувствовал его пробуждение. Он не хотел выслушивать рассказы Хори о том, что его совсем не интересует. Да и что мог сказать Хори? Конечно, никто даже не обратил внимания на его работы, даже бегло не оценил их. К чему все это приведет? Наверное, все сколько-нибудь важные работы будут возложены на других скульпторов, а ему придется довольствоваться заказами мелких чиновников.

Удивительно, что эта мысль нисколько не огорчила Тутмоса. Может быть, Пенту вместе с демоном, сидевшим в его голове, выкурил и червя, точившего его сердце.

Почему Хори не может в конце концов успокоиться, чтобы дать ему возможность снова заснуть?

Завтра рано утром он собирается вновь приняться за работу. Он вылепит голову врача, чтобы потом преподнести ее в качестве подарка.

Но что это за шаги шуршат по песку? Это не Хори, ведь он уже ушел в свою каморку. До Тутмоса доносятся приглушенные звуки голосов. Они все ближе и ближе.

Кто-то идет к нему? Его разыскивают среди ночи?

Ужасные мысли сжимают сердце Тутмоса и заставляют вскочить на ноги. Нет, он не совершал никакого преступления. Он не преступник. А вдруг царю что-нибудь наговорил Бак?

Тутмос соскочил с лежанки, распахнул дверь – и увидел смущенное лицо главного скульптора. В темноте он не мог узнать пришедших вместе с ним людей.

Бак, оправившись от замешательства, вызванного внезапным появлением Тутмоса, заговорил. Его голос звучал необычайно дружелюбно.

– Я узнал от Хори, что тебе стало плохо, Тутмос. Когда праздник окончился, я поспешил тебя навестить. Я не мог прийти раньше – царь был бы недоволен моим преждевременным уходом. Как ты себя чувствуешь, сын мой? Надеюсь, твоя болезнь не опасная?

– Ничего страшного, – ответил Тутмос смущенно. – Проходите же в дом! Нет! Не сюда! Пойдемте в дом напротив! Комнаты уже обставлены.

Тутмос зажег масляный светильник и, заслоняя пламя ладонью, повел всех через двор к новому дому. Ночь была безветренная, а черное небо усеяно звездами. Тутмос предупредительно распахнул перед гостями дверь, ведущую в переднюю комнату, и пропустил их. При этом он мельком взглянул на Ипу, и его сердце забилось быстрее. Но слова, которые он собирался сказать ему, застряли у него в горле.

Люди, пришедшие с Баком, молча расселись, кто на стульях, кто на циновках, постеленных на полу. Некоторых из них Тутмос знал – это были подмастерья Бака, других видел впервые. В кувшине не было воды, и прибежавший Хори не смог даже полить на руки гостям, как этого требовали правила приличия. Тутмос стал просить извинения, но Бак жестом дал ему понять, чтобы он не беспокоился. Старый Неджем не мог удержаться, чтобы не рассказать о выставке во дворе дворца. Она была, конечно, очень богатая, но та, что он видел в прежней столице пятнадцать лет назад, при вступлении на трон третьего Аменхотепа… Тут Бак перебил его.

– Кстати, царь очень хвалил твои работы, Тутмос, – сказал он. Особенно одну из них…

– Какую? – спросил молодой скульптор с дрожью в голосе. Что если царь похвалил последнюю его работу, которая совсем не нравится ему и которую он вылепил из трусости (да, именно из трусости)?

– Ну, а ты как думаешь, какую? Конечно же, лучшую из твоих работ, самую лучшую!

С этими словами Бак протянул ему именно ту гипсовую модель, которую совсем недавно сам же сурово порицал. Тутмос ошеломлен! Он не верит ни глазам, ни ушам своим. Но в тоне Бака не было и оттенка смущения, когда он сказал:

– Ты должен, как только поправишься, немедленно прийти во дворец. Наверно, царь пожелает сделать тебе большой заказ. Мне он поручил отделку храма Атона. Нам так много еще нужно сделать, просто рук не хватает!

Вероятно, Бак ждал, что и Тутмос скажет что-нибудь. Но он продолжал молчать, исподлобья глядя на главного скульптора. Под этим пристальным взглядом Баку пришлось опустить глаза и замолчать. Все остальные тоже замолкли. Наступила гнетущая тишина, которую, наконец, прервал неуверенный голос Бака:

– Ты не должен думать, Тутмос, – сказал он откашливаясь, – что я не вижу разницы между этой твоей работой и всеми остальными изображениями царя. Я сразу же оценил, насколько ты услужил своей работой богине Маат. Меня беспокоило лишь то, что ты можешь не угодить царю…

– Неужели ты думаешь, что глаза того, кто живет ради Маат, так слепы, что не увидели бы правды? Знаешь ли ты, что это…

Тутмос хотел сказать: «оскорбление царя», но Бак перебил его:

– Ты слишком молод еще, мой друг, чтобы правильно судить о людях, о царях и даже о правде! Но ты еще столкнешься с этим, ты еще поймешь, что я хотел тебе только добра. Давай оставим этот разговор! Твой дом уже построен и обставлен. И он всегда будет полной чашей, так как царские заказы тебе обеспечены. Мне кажется, что, прежде чем набирать себе подмастерьев, тебе сперва следует подумать о хозяйке этого дома! Сейчас, по-моему, настало самое время поговорить об этом.

Но прежде чем Бак успел закончить эту фразу. Тутмос бросил взгляд на Ипу. Сердце его затрепетало, когда он увидел скорбное выражение лица друга.

Тутмос ответил не сразу. Наступила тягостная тишина. Все смотрели на Тутмоса. Глубоко вздохнув и глядя прямо в глаза скульптору, он сказал:

– Может быть, было бы лучше, если бы ты выдал свою дочь за моего друга Ипу. – Голос его звучал тихо, но без тени сомнения. – Мне кажется, он был бы лучшим мужем для Бакет. К тому же он заслужил этого больше, чем я!

При слабом свете масляного светильника Тутмос все же увидел, как потемнело лицо Бака. Главный скульптор поднялся и сказал:

– Если ты так думаешь, Тутмос, то нам не о чем говорить друг с другом. – Голос Бака настолько изменился, что Тутмос не сразу узнал его.

Бак направился к двери и вышел.

Комната быстро опустела. Никто из мастеров не сказал ни слова. Они молча поднялись и ушли. Тутмос провел их через приемную и сразу же вернулся, закрыв за ними дверь.

Он мог, конечно, вернуться в свою спальню в домике подмастерья. Но, чувствуя, что за остаток ночи ему уже не удастся заснуть, подошел к столу, над которым висел светильник, и взял в руки гипсовую модель. В мерцающем свете черты лица фараона, казалось, ожили. Только теперь, после мучительного напряжения, которое в течение нескольких недель терзало его душу, Тутмос почувствовал облегчение. Ему хотелось смеяться и плакать. И стало стыдно самого себя. Он молча сел, ощущая, как удары сердца отдаются во всем теле.

– Зачем ты это сделал, Тутмос? Зачем? – внезапно услышал он чей-то голос.

Тутмос сразу же очнулся. Это же был голос друга! Сколько времени он уже не слышал его!

– Ипу! – позвал Тутмос. – Где ты? Иди скорей ко мне, Ипу!

Из дальнего, едва освещенного угла комнаты поднялась коренастая фигура.

• Предыдущая
• 27/55
• Следующая