Первый ученик - Яковлев Полиен Николаевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/49
• Следующая

И, обратясь к Попочке, приказал:

— Заберите-ка все записки из шляпы.

Хихикая, покашливая, делая вид, что ничего не понимают, гимназисты и гимназистки старших классов стали покидать зал. Только малыши, не посвященные в тайну старшеклассников, были искренне огорчены, не дождавшись конца интересных фокусов.

— Хоть бы кролика проглотил, — вздыхали они, столпившись у эстрады, но Попочка с Гусеницей живо выпроводили их за дверь.

А через полчаса, когда гимназия опустела, Аполлон Августович заперся в своем кабинете. Перед ним на столе лежала целая груда белых, сложенных вчетверо записочек. Он быстро перечитывал их и откладывал одни влево, другие вправо. Справа лежали самые безобидные, вроде: «Гиацинт — мой любимый цветок», а слева…

Слева лежали, например, такие: «Да здравствует свобода!», «Начальница — шпионка», «Отправьте Швабру в сумасшедший дом», «Гимназия — тюрьма. Директор — тюремщик», «Нельзя ли вместо кролика проглотить батюшку?»

Рассортировав записочки, Аполлон Августович задумался.

— Да, — сказал он себе, — да…

И зажег свечу.

На свече он спалил те записки, которые были направлены лично по его адресу, а остальные вложил в конверт и швырнул в ящик письменного стола. Потом позвонил и приказал позвать к себе Попочку.

Когда тот вошел, Аполлон Августович строго спросил его:

— Скажите, ну что мне, уважаемый, с вами делать?

Попочка вздохнул.

— Ну куда вы годитесь? — продолжал директор. — Что вы за надзиратель? У вас под носом черт знает что творится, а вы…

И, указав на царский портрет, он закончил грозно:

— Или служить, или…

— Аполлон Августович, — взволнованно заговорил Попочка, — я, честное слово…

— Что мне от вашего честного слова? — перебил его директор, — что мне оно, когда у вас…

— Да я стараюсь, Аполлон Августович…

— Не вижу.

— Я приложу все усилия… Я… Вот увидите, что…

— Предупреждаю в последний раз! — грубо отрезал директор. — Идите!

Попочка поклонился и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Идя на цыпочках по коридору, он решил: «Да, надо, надо будет поймать хоть парочку, хоть одного гимназистика, а иначе…»

И тут же вспомнил, что подходит май, а там и пасха, а к пасхе ему так хотелось купить хорошего жирного поросенка…

«Уволит со службы Аполлон Августович, — испуганно подумал Попочка, — будет тогда мне жареный поросенок… Тогда жене хоть на глаза не показывайся».

И, надевая шинель, он снова сказал себе:

— Хотя бы одного гимназистика…

Как- то ночью Лихов задержался на заводе дольше обычного времени, а утром по цехам обнаружили массу листовок. Они призывали к маевке.

— Смекаешь, рыженький? — подмигнул Володьке рабочий Алферов.

Володька улыбнулся.

— А мастер как? Не сцапал ни одной листовочки?

— Нет, — отрицательно покачал головой Володька. — В нашем цехе их моментально по карманам спрятали.

— Ну-ну, отлично, — засмеялся Алферов. — Пусть люди почитают, чтение интересное… А ты беги-ка на свое место, а то, смотри, сразу под штраф попадешь и останется тебе от жалованья одна дырка в бублике.

Володька ушел. Но не прошло и десяти минут, как его вызвали в заводскую контору, а там объявили коротко:

— Получай расчет.

— Расчет?

Но спорить Володька не стал: во-первых, знал, что никто его слушать не будет, а во-вторых, боялся, как бы снова не вспомнили про отца. Он молча расписался в получении одного рубля и восьмидесяти трех копеек и побежал к Алферову.

— Иван Захарович!

— Ну?

— Уволили…

— Что?

— Уволили, говорю.

— Уво-ли-ли? Уво-ли-ли? — несколько раз переспросил Алферов и стал шарить у себя в карманах. Он был так взволнован, что сам не знал, что искал. Наконец вытащил папиросу, но не успел донести ее до рта, как сломал, и с досадой швырнул на землю.

— Уволили, говоришь?

И, порывисто сорвавшись с места, он решительно пошел к дверям.

— Иван Захарович, куда вы? — испуганно спросил Володька. Он понял, что тот начнет воевать с мастером. — Иван Захарович!

И побежал вслед за ним.

Догнал он Алферова в другом цехе.

— Ты это что? — строго говорил Алферов мастеру, — А? За что, спрашиваю, мальца уволил?

Мастер посмотрел на него исподлобья и, чуть улыбнувшись, пожал плечами.

— За водкой тебе не бегает, а? — не унимался Алферов. — Со мной поругаешься, а на мальчишке свою злость срываешь?

Их окружили рабочие.

— Рубль штрафу, — холодно бросил мастер Алферову. — Почему работу оставил? Почему не в свой цех пришел? Иди на место. Нечего глотку драть.

— Я тебе дам рубль штрафу! — вышел из себя Алферов. — Ишь, хозяйская гнида. Душа продажная!

— Что? — заревел мастер. — Ты это кому? Мне? Мне? Глаза его налились кровью, и он со всего размаху ударил Алферова в грудь.

— Драться? — бросились к мастеру стоявшие тут же рабочие. — Драться? Рукам волю давать?

И зашумели бурей:

— Дай ему сдачи!

— До каких еще пор издеваться будут?

— Гони его по шеям, Алферов!

— К хозяину его!

— Какой там хозяин, — вышел вперед рабочий, прозванный почему-то Любой. — В тачку его да за ворота.

— Правильно!

Мастер волком заметался среди обступивших его рабочих, и вдруг решительно шагнул к дверям, намереваясь бежать в контору, но ему сейчас же преградили путь.

— Нет, брат, постой, погоди!

— Сажай! — кто-то крикнул сзади.

— Давай тачку!

В это время худенький маленький человек с землистым цветом лица, с вечно бегающими и неспокойными глазками, недавно принятый на работу, незаметно юркнул за дверь и исчез из цеха.

— Давай тачку! — снова крикнул кто-то, но тачку уже подкатывал Люба.

Мастер рванулся.

— Не позволю! — взвизгнул он по-щенячьи. — Вы что? В тюрьму захотели?

— Не стращай! — угрюмо зашумели со всех сторон. — Не очень-то мы пугливые. Сажай его, пса хозяйского!

— Вали!

И несколько человек быстро сбили его с ног и опрокинули в тачку.

— Хо-хо! — дружно понеслось вокруг. — Алферов, провожай голубчика!

— Лей слезу!

— Пиши до востребования!

— Хо-хо!

— Припудри его! Обсыпай золой! — крикнул кто-то.

— Покрась мазутцем!

С криком, с хохотом мастера выкатили из цеха на заводской двор, и только собрались вывезти за ворота, как со всех сторон понеслись тревожные полицейские свистки.

— Фрр! Трр!

Усатые, краснорожие городовые, поддерживая на бегу, свои неуклюжие шашки («селедки», как называли их рабочие), бежали на помощь мастеру и орали, по-звериному выкатив глаза.

— Раз-зойдись! Осади назад!

Двое городовых бросились к мастеру. Тот, увидя подмогу, рванулся из тачки, вскочил на ноги.

— Хватайте, хватайте его! — закричал он городовым, отыскивая глазами Любу, но Любу уже оттеснили назад рабочие. Тогда он указал на Алферова:

— Вот зачинщик!

— Ты? — подскочили к Алферову двое городовых.

Рабочие заволновались.

— Не Алферов, а мастер всему виной, — закричали со всех сторон. — Не дадим Алферова!

— Давай сюда администрацию!

— Давай хозяина!

— По шеям таких мастеров! Не будем с такими работать!

— Осади назад! Назад! — напирали на рабочих городовые.

Вдруг в конторе распахнулась дверь, и на крыльце показался пристав. Он почтительно пропустил хозяина мастерских и, подозвав старшего городового, что-то приказал ему. Тот козырнул и побежал куда-то. Мастер вынырнул из толпы стал позади хозяина.

— Что здесь происходит? — обратился хозяин к рабочим и придал своему лицу выражение полного недоумения. — Не понимаю, — сказал он. — Что это за безобразие! К чему это?

Рабочие заговорили все разом. Все зашумели, закричали, каждый старался доказать, что виной всему мастер, а не они.

Пристав поднял руку в белой нитяной перчатке.

— Смирно! — крикнул он.

— Не солдаты мы, чтобы нам «смирно» кричать, — раздалось из толпы. — Своими фараонами[7] командуй!

• Предыдущая
• 42/49
• Следующая