Ухищрения и вожделения - Джеймс Филлис Дороти - Страница 50

— Ну, я думаю, вы бы не повесили сумасшедшего? — сказал Дэлглиш.

— Я бы никого не повесил. Я отыскал бы менее варварский способ. Но они ведь не сумасшедшие, вот в чем дело. Во всяком случае, пока не пойманы. До тех пор они справляются с жизнью так же, как большинство других людей. Потом мы вдруг обнаруживаем, что они чудовища, и решаем — вот так сюрприз! — классифицировать их как сумасшедших. От этого делается все гораздо понятнее. Нам больше не надо думать о них как о существах, принадлежащих роду человеческому. Нам больше не надо употреблять слово «зло». Все сразу чувствуют себя намного лучше. Хотите повидаться с его матерью, а, мистер Дэлглиш?

— Не вижу смысла. Он явно не тот, кем занимается наш отдел. Да я ни одной минуты и не сомневался в этом.

— Вам надо бы повидать его мамочку. Настоящая стерва, скажу я вам. А как ее зовут знаете? Лилиан. «L» — первая буква. Психиатру будет над чем голову поломать. Это она сделала его таким. Но мы же не можем проверять всех, чтобы сказать: этот может иметь детей, а этому нельзя такое дело доверить. Тем более — доверить их воспитание. Я-то думаю, когда она его родила, она ведь что-то к нему все-таки чувствовала? Надеялась, какие-то планы строила. Вряд ли она понимала, кого родила на свет, верно? У вас никогда не было детей, мистер Дэлглиш?

— Был сын. Очень недолго.

Рикардс пнул каблуком дверь, не очень сильно. На Дэлглиша он не смотрел.

— Черт бы меня побрал. Совсем из головы вон. Простите. Выбрал время спрашивать — что для вас, что для меня.

На лестнице послышались чьи-то уверенные шаги. Вскоре они раздались в коридоре. Дэлглиш заметил:

— Судя по шагам, патологоанатом прибыл.

Рикардс не отреагировал. Он прошел к комоду и указательным пальцем тихонько подтолкнул пирамидку спутанных волос, двинув ее по полированной крышке.

— Одного образца тут нам не найти, — произнес он. — Волос Хилари Робартс. Судебный медик будет проверять и перепроверять, только все равно не найдет. А мне теперь придется искать совсем другого убийцу. И Богом клянусь, мистер Дэлглиш, теперь уж я его поймаю как пить дать.

Через сорок пять минут Рикардс снова был на месте преступления. Казалось, он уже перешел ту грань, когда человек сознает, что устал. Теперь он действовал в совершенно ином измерении времени и пространства, в котором его мозг работал с необычайной ясностью, а тело словно утратило вес, и он превратился в существо из света и воздуха, столь же нереальное, как и та странная обстановка, в которой он двигался, разговаривал и отдавал распоряжения. Лик луны поблек и казался прозрачным от яростного сияния передвижных прожекторов, высветившего и уплотнившего очертания древесных стволов, людей, оборудования, но странным образом лишившего их свойственной им формы и сути, так что они стали более четко видны, но в то же время трансформировались в нечто незнакомое и враждебное. И непрестанно за голосами мужчин, за хрустом шагов по гальке, за хлопаньем брезента под несильным ветром слышалось немолчное дыхание моря.

На своем «мерседесе» доктор Энтони Мэйтланд-Браун приехал из Истхейвена на место убийства раньше других. В халате и резиновых перчатках он уже склонился над трупом, когда к нему присоединился Рикардс. У Рикардса хватило ума оставить врача одного. М.Б. терпеть не мог, чтобы за ним наблюдали, когда он проводил предварительный осмотр на месте преступления и ничтоже сумняшеся выражал свое возмущение, вопрошая капризным тоном: «Что, разве нам так уж необходимо, чтобы столько народу толпилось вокруг?» — если кто-нибудь подходил к нему ближе, чем на три метра. Можно было подумать, что полицейский фотограф, полицейский, охраняющий место преступления, и судебный биолог — это просто толпа любопытствующих любителей сенсаций.

М.Б. был элегантен и необычайно красив: стройный и высокий — под два метра, он в юности услышал — ходили такие слухи, — как кто-то сказал, что он похож на Лесли Хоуарда. Он потратил годы на то, чтобы не только сохранить, но и усилить это сходство. Он удачно развелся, сохранив дружеские отношения с женой; у него было вполне достаточно средств: его мать завещала ему значительный доход с капитала; и два увлечения, которым он вполне свободно мог предаваться, — дорогие костюмы и опера. В свободное время он сопровождал в Ковент-Гарден или Глайндборн^[42] прехорошеньких актрис, сериями следовавших одна за другой. Они были, по-видимому, готовы вытерпеть три смертельно скучных часа, чтобы показаться в его обществе ради престижа, а может быть, потому, что их бросало в сладкую дрожь сознание, что те же элегантные руки, что наливают им вино или помогают выйти из «мерседеса», в другое время делают нечто гораздо более необычное.

Рикардс никогда не считал сотрудничество с ним особенно приятным, но не мог не признать, что М.Б. — судебный патологоанатом высшего класса, а лишь одному Богу известно, насколько это редкое явление в наши дни. Читая его ясные и подробные отчеты о вскрытии, Рикардс способен был простить ему даже запах лосьона.

Сейчас, отойдя от трупа, Рикардс заставил себя пойти поздороваться с новоприбывшими: фотографом, кинооператором, судебным биологом. Кусок берега вокруг места убийства — пятьдесят метров в одну и пятьдесят метров в другую сторону — был тщательно огорожен канатами. Тропа укрыта полосами пластика и освещена цепочкой подвешенных над ней фонарей. Рядом с Рикардсом Стюарт Олифант едва сдерживал возбуждение. Наконец сержант произнес:

— Мы обнаружили след, сэр. Метрах в сорока отсюда, где подлесок.

— На траве и хвое?

— Нет, сэр, на песке. Кто-то, может, ребенок какой, должно быть, просыпал из ведерка. Отпечаток очень хороший, сэр.

Рикардс пошел за ним в глубину леса. Вся тропа была укрыта, но в одном месте, с правой стороны, в мягкую землю сбоку была воткнута вешка. Сержант Олифант откинул пластик, потом приподнял коробку, прикрывавшую след. В свете фонарей, повешенных над тропой, все было видно очень четко: сырой песок, присыпавший сосновые иглы и примятую траву всего-то сантиметров на пятнадцать в длину и десять в ширину, а на нем — отпечаток замысловатого узора подошвы. Правого ботинка.

— Мы его обнаружили вскоре после того, как вы уехали, сэр, — сказал Олифант. — Один-единственный. Но он очень четкий. Снимки уже сделали, а результаты обмера будут в лаборатории завтра утром. Сорок третий размер, на мой взгляд. Они смогут дать нам результаты довольно быстро, сэр, но это вряд ли необходимо. Это кроссовки, сэр. Фирмы «Бамбл».^[43] Вы знаете, конечно. У них на заднике пчела изображена. И на подошве силуэт пчелы. Вот тут, смотрите, кривая — линия крыла, сэр. Однозначно.

Кроссовка Бамбла. Если нужен след — ничего лучше и не придумаешь. Такой ни с чем не спутаешь. Олифант высказал свои мысли вслух:

— Конечно, эти кроссовки довольно популярны, но не слишком. Из спортивной обуви они самые дорогие. Я бы сказал, они как автомобиль «порше» среди других марок. Ребята с деньгами предпочитают покупать «бамблы». Дурацкое название — «бамбл». Часть фирмы и правда принадлежит человеку по фамилии Бамбл; кроссовки эти были выброшены в продажу всего года два как, но он их очень энергично продвигает. Думаю, он рассчитывает, что название примелькается и покупатели будут брать их нарасхват, как «веллингтоны».^[44]

— Он выглядит довольно свежим, — заметил Рикардс. — Когда у нас последний дождь был? Поздно вечером в субботу, верно?

— Около одиннадцати. К полуночи прошел. Но ливень был сильный.

— Эта часть тропы не прикрыта кронами сосен. След совсем гладкий. Если он был оставлен в субботу до полуночи, я думаю, на нем остались бы рябины от дождевых капель. Интересно, что только один и идет прочь от моря. Если кто-нибудь в таких «бамблах» прошел по тропе в воскресенье — в любое время, — предположительно хотя бы один такой же отпечаток нашелся бы на песчаной полосе в верхней части берега.