Принц-странник - Холт Виктория - Страница 55

• Предыдущая
• 55/77
• Следующая

Она не задумывалась о том, счастлив ли Людовик в браке, она вообще не думала о Людовике. Ей было радостно оттого, что она собиралась в Англию, где она сможет поговорить с Чарлзом, рассказать ему обо всем накипевшемся в душе, спросить его совета.

Ей понадобилась мать, и, придя в апартаменты королевы, она обнаружила Генриетту-Марию лежащей на постели и горько рыдающей.

– Что случилось? – воскликнула Генриетта, испугавшись.

Ее первая мысль была о Чарлзе. Не потерял ли он вновь недавно приобретенное королевство?

– Оставьте меня с королевой! – приказала Генриетта, и женщины из прислуги подчинились.

Встав на колени перед кроватью, принцесса посмотрела матери в лицо. Маленькие темные глазки были еле видны из-под разбухших век, но Генриетта сразу определила, что мать скорее разгневана, чем огорчена.

– Можешь сказать, что произошло? – спросила принцесса. – Мама, ну отвечай же, мне непереносима эта неизвестность.

– Все дело в этой женщине, приглашенной ко двору!

– Какой еще женщине?

– Как в какой? В этой шлюхе Энн Хайд!..

– Ты имеешь в виду?.. Подожди! Энн – это та, что дочь канцлера?

– Да, я имею в виду дочь этого пройдохи. Этот глупец Джеймс женился на ней. Твой младший брат осмелился тайно жениться на ней. Без моего согласия! Без согласия старшего брата-короля!

– Он… Значит, он любит ее.

– Любит ее. Она провела его как последнего дурачка. Он женился на ней в аккурат тогда, когда она должна была родить бастарда. А он, простачок, бедный глупыш, не мог такого допустить, и не только женился, но и признал ребенка своим.

– Мама, а почему же это не может быть его ребенок?

– Мой сын женился на безродной шлюхе! Боже, за что такие муки?

– Но после замужества она стала герцогиней Йоркской, мама.

– Если ты и дальше собираешься таким образом утешать меня, я заткну уши. Я так этого не оставлю! Слава Богу, мы можем поехать в Англию, чтобы предотвратить наихудшее развитие событий. Ты еще не знаешь самого главного: твой брат Чарлз собирается, как всегда, проявить снисходительность и допустить эту женщину ко двору как жену Джеймса.

– И что же? – спросила Генриетта. – Разве он должен поступить как-то иначе?

– Чарлз слишком мягок. Вокруг него всегда будут обретаться мошенники, пытающиеся сыграть на его слабостях.

– Нет, мама. Он просто добрый. Он просто подумал: они друг друга любят, они поженились, у них есть ребенок. Раз так, что ж, давайте веселиться вместе!

– Пресвятая Дева, почему я должна слушать подобные глупости из уст своей дочери? Благодарение Святым, что скоро мы окажемся в Англии и там я смогу остановить это безумие!

– Мама, если Чарлз хочет допустить жену Джеймса ко двору…

– Ему необходимо указать на его глупость. Он что, захотел потерять то, что только что приобрел?

Генриетта печально покачала головой. Как ей было сказать матери: нет, именно ты с твоим дурным характером и упрямым стремлением все делать по-своему довела дело до утраты своей короны. А вот доброта Чарлза наоборот делает его популярным в народе.

Никто не говорил таких вещей Генриетте! Ей позволялось неистовствовать и произносить напыщенные речи. И насколько был любим Чарлз, настолько все стремились по возможности не иметь ничего общего с его матерью.

Какая досада! Кажется, визит в Англию будет безнадежно испорчен. Сразу возникнут проблемы с Джеймсом, а кроме того, Генриетта не могла не размышлять о том, что произойдет, если мать и ее младший сын Генри встретятся вновь.

– Да, давно пора побывать при дворе твоего брата, – продолжала Генриетта-Мария. – Кстати, я узнала об этом от твоей сестры Мэри. У нас с ней одинаковый взгляд на все, что произошло. Она тоже негодует на то, что эта девчонка Хайд, ее фрейлина, осмелилась жениться на ее брате. Она теперь бранит себя; потому что девица была в ее свите, когда твой брат впервые обратил на нее внимание. Ей было известно, что они встречались, но она рассматривала эту неродовитую девку в лучшем случае как любовницу на несколько недель, не более того. Но жениться на ней, да еще признать ее бастарда!

– Пожалуйста, мама, не будем об этом! Давай подождем и посмотрим, что скажет Чарлз. В конце концов это его двор, и он сам решает, что ему делать.

Глаза Генриетты-Марии сузились.

– Он никогда не слушался советов матери.

– Мама, – сказала Генриетта. – Я думаю еще о брате Генри.

Лицо Генриетты-Марии потемнело еще больше.

– Ты можешь считать, что у тебя есть брат с таким именем, но у меня нет сына по имени Генри.

– Но, мама, ты же не можешь и сейчас продолжать отворачиваться от него.

– Я поклялась, что не взгляну на него до тех пор, пока он не откажется от своей ереси. У меня нет сведений, что он отказался от своих заблуждений.

– Пожалуйста, мама, он же всего лишь мальчик. Он поклялся отцу за день до смерти того не изменять вере. Ты обязана принять его таким, какой он есть. Ты обязана любить его. Ты обязана помнить, что он молод и хочет, чтобы родные любили его… и в особенности, чтобы его любила мать.

– Он знает, что для этого нужно сделать.

– Он так долго был в разлуке с тобой, так стремился к тебе, и вот…

– Ты начинаешь сердить меня, Генриетта. Я не хочу, чтобы меня огорчали все мои дети. Или ты хочешь, чтобы я нарушила свою клятву?

– А ты хочешь, чтобы он нарушил свою клятву, которую дал отцу? Бог простит тебя, если ты нарушишь клятву для того, чтобы сделать его счастливым.

– Ты ввергаешь меня в ужас, дочь моя. Неужели монахини из Шайо и отец Сиприен не научили тебя ничему лучшему?

– А разве не ты рассказывала мне о заповеди Божией любить друг друга.

– У тебя странные мысли, дитя мое. Послушай-ка меня. Я поклялась, что не взгляну на Генри, пока он не обратится в истинную веру, и я сдержу слово.

Генриетта отвернулась. О каком счастливом возвращении в Англию можно говорить после всего этого?

Но она напрасно беспокоилась о Генри и его будущем. Уже по пути в Кале их настигла весть о нем.

Генри, герцог Глостерширский, умер за день до того. Он болел оспой, но, казалось, переносил болезнь легко, и все надеялись на его скорое выздоровление. За ним присматривали королевские врачи, и они делали все возможное: обильно пускали кровь, усердно выхаживали, но, несмотря на все усилия, а может быть, благодаря им, болезнь завершилась смертью.

Генриетта пришла к матери. Та сидела, тупо уставившись в одну точку. Какой это ужасный удар для нее, подумала Генриетта. Ей никогда не забыть, при каких обстоятельствах она последний раз видела Генри.

Генриетта бросилась в объятия матери, и они вместе залились горькими слезами.

– Мама, пожалуйста, не надо убиваться, – сквозь плач говорила Генриетта. – Все, что ты делала, ты делала во имя веры. Ты была убеждена, что права, и нас, вероятно, нельзя осуждать, если мы верим в то, что делаем.

Генриетта-Мария, казалось, не слышала ее.

– Итак, – медленно сказала она, – я потеряла сына. Сперва Элизабет, сейчас Генри. Оба навек для меня утрачены, и оба умерли еретиками.

И она разразилась бурными рыданиями и стенаниями, причитая, что воистину она несчастнейшая женщина на свете.

Может быть, подумала Генриетта, это сделает ее более снисходительной к Джеймсу?

Но она ошиблась. Генриетта-Мария не могла сожалеть, что ей никогда больше не предоставится возможность нарушить свою ужасную клятву; она считала свои поступки правильными и единственно возможными для истинного католика. Все человеческие чувства в ней были подчинены поиску путей обращения своих детей в собственную веру. Вот и теперь она рыдала не оттого, что сын умер, а оттого, что он умер еретиком.

В Кале их встретил Джеймс с эскадрой кораблей – первое свидетельство ожидающих их почестей. Генриетта беспокойно наблюдала, как мать приветствует сына, но встреча прошла с полным соблюдением этикета и в то же время сердечно. Королева не ссорилась с сыном; а при условии отречения от Энн-Хайд была даже готова простить его.

• Предыдущая
• 55/77
• Следующая