Женщины Цезаря - Маккалоу Колин - Страница 112
- Предыдущая
- 112/217
- Следующая
— Вот если бы ты сказал это вчера! — вздохнул Целер.
— Согласен. Однако очень сомневаюсь, что какой-либо аргумент смог бы убедить их, коль скоро за дело взялся Катон. Несмотря на замечательные слова Цицерона о краткости речей, он ни разу не пытался остановить Катона. Я бы хотел, чтобы он болтал до захода солнца.
— За то, что так не получилось, вини Сервилию, — сказал Луций Цезарь, заговорив о том, чего не следовало упоминать.
— Не беспокойся. Я виню ее, — коротко бросил Цезарь.
— Если ты собрался убить ее, не вздумай сообщить об этом в письме, — ухмыльнулся Целер. — Намерения теперь вполне достаточно, чтобы быть казненным.
— Именно об этом я и говорю. Цицерон превратил senatus consultum ultimum в чудовище, которое способно напасть на любого из нас.
— Я не понимаю, что мы можем сделать сейчас — после того, как люди уже казнены, — сказал Лабиен.
— Направить это чудовище на самого Цицерона, который, несомненно, в данный момент мечтает заставить Сенат утвердить для него титул pater patriae, — сказал Цезарь, скривив губы. — Он утверждает, будто спас свое отечество, а я говорю, что отечество вовсе не было в такой уж опасности, несмотря на Катилину и его армию. Если какое-либо восстание и было с самого начала обречено на провал, так это восстание Катилины. С Лепидом было серьезно. А Катилина — это шутка. Хотя нескольким хорошим римским солдатам пришлось бы умереть, подавляя его игрушечный мятеж.
— Что ты намерен делать? — спросил Лабиен. — Точнее, что ты сможешь сделать?
— Я хочу развенчать саму концепцию senatus consultum ultimum. Понимаете, я попытаюсь привлечь к суду за измену кого-нибудь, кто действовал под защитой этого декрета, — сказал Цезарь.
— Цицерона? — ахнул Луций Цезарь.
— Конечно, не Цицерона. И не Катона, кстати. Слишком рано пытаться предъявлять встречное обвинение против кого-либо вовлеченного в последний инцидент. Если мы попытаемся, нам тоже свернут шеи. Для них еще настанет время, кузен, а пока — рано, рано. Нет, мы выступим против кого-нибудь, о ком все знают, что он преступно действовал значительно раньше — и тоже под защитой senatus consultum ultimum. Цицерон помог нам в этом, назвав нашу жертву по имени — Гай Рабирий.
Три пары глаз удивленно посмотрели на Цезаря, но никто не проронил ни слова.
— Конечно, ты имеешь в виду то давнее убийство, — наконец сказал Целер. — Гай Рабирий — один из тех, на крыше курии Гостилия… Но это была не измена. Это было убийство.
— Закон трактует не так, Целер. Подумай. Убийство становится изменой, когда оно совершено с целью узурпировать законные прерогативы государства. Поэтому убийство римского гражданина, который подлежит суду по обвинению в измене государству, само по себе предательское.
— Я начинаю понимать, куда ты клонишь, — сказал Лабиен с блеском в глазах, — но тебе не удастся подать этот иск в суд.
— Perduellio не рассматривается в суде, Лабиен. Это должно быть заслушано в Центуриатном собрании, — отозвался Цезарь.
— И там ничего не получится, даже если Целер будет городским претором.
— Я не согласен. Есть один способ заслушать это дело в центуриях. Мы начнем с судебного процесса, существовавшего еще до Республики, но соответствующего римским законам. Таким же, как и законы Республики. Это все содержится в древних документах, друг мой. Даже Цицерон не сумеет оспорить законность того, что мы делаем. Он сможет противостоять нам, отправив дело в центурии, — вот и все.
— Просвети меня, Цезарь, я не изучал древних законов, — сказал Целер, улыбаясь.
— Ты известен как городской претор, который скрупулезно придерживается собственных указов, — сказал Цезарь, решивший подольше подержать свою аудиторию на крючке. — Один из твоих указов гласит, что ты согласишься судить любого человека, если его обвинитель действует в рамках закона.
Слушатели сидели, завороженные. Цезарь допил воду с уксусом, уже чуть теплую, и продолжил:
— Единственное описание процедуры суда, которое дошло до нас со времен правления Тулла Гостилия, — суд над Горацием за убийство собственной сестры. Такая процедура предусматривает слушание в присутствии только двоих судей. В сегодняшнем Риме лишь четыре человека имеют квалификацию подобного судьи, потому что они происходят из семей, члены которых были сенаторами в то время, когда проходил этот суд. Это — я и ты, Луций. Третий — Катилина, официально объявленный врагом народа. Четвертый — Фабий Санга. В данную минуту он находится на пути в земли аллоброгов в компании своих клиентов. Поэтому ты, Целер, назначишь судьями меня и Луция и распорядишься, чтобы суд состоялся на Марсовом поле немедленно.
— Ты уверен в исторических фактах? — спросил Целер, наморщив лоб. — В то время были сенаторами и Валерии, а Сервилии и Квинтилии прибыли из Альба Лонги после разорения города. Равно как и Юлии.
Ответил Луций Цезарь:
— Суд над Горацием состоялся задолго до того, как Альба Лонга была разграблена, Целер, а следовательно, Сервилии и Квинтилии не могут быть судьями. Юлии переселились в Рим, когда Нума Помпилий был еще на троне. Они были изгнаны из Альбы Клелием, который отнял у них Альбанское царство. Что касается Валериев, — Луций Цезарь пожал плечами, — они исполняли жреческие обязанности, а значит, они тоже не могут быть присяжными и судьями.
— Со мной все в порядке, — хихикнул развеселившийся Целер, — хотя могу только признаться, что я, в конце концов, просто Цецилий!
— Иногда, — сказал Цезарь, принимая удар, — полезно выбирать себе предков, Квинт. Удача Цезаря — в том, что ни одна каналья, от Цицерона до Катона, не сможет оспаривать твой выбор судей.
— Это вызовет фурор, — с удовлетворением заметил Лабиен.
— Непременно, Тит.
— И Рабирий последует примеру Горация — подаст апелляцию.
— Конечно. Но сначала мы покажем замечательное представление с полным набором всего древнего арсенала реквизитов: крест, срубленный из плохого дерева, раздвоенный столб для порки, три ликтора с фасциями и топорами, представлявшие три первоначальные римские трибы, покров для головы Рабирия и ритуальные бинты для его запястий. Великолепный театр!
— Но, — заметил опять помрачневший Лабиен, — они будут продолжать выискивать оправдания, чтобы откладывать рассмотрение апелляции в центуриях в ожидании, когда утихнет общественное возмущение. Дело Рабирия не будет слушаться до тех пор, пока кто-нибудь не вспомнит судьбу Лентула Суры и других.
— Они не могут этого сделать, — сказал Цезарь. — Древний закон имеет преобладающую силу, поэтому апелляция должна быть рассмотрена немедленно. Апелляция Горация тоже была рассмотрена сразу.
— Я так понял, что мы будем судить Рабирия, — сказал Луций Цезарь, — но главного я все же не понимаю, кузен. В чем суть твоей затеи?
— Во-первых, наш суд будет очень отличаться от современного, установленного Главцией. Нынешним римлянам он покажется фарсом. Судьи будут решать, какие свидетельства они хотят услышать, и они же будут решать, когда выслушали уже достаточно. Что мы и сделаем, когда Лабиен представит нам свой иск. Мы не разрешим обвиняемому представлять какие-нибудь доказательства в свою пользу. Очень важно, чтобы все видели: справедливости не было! Ибо о какой справедливости можно было говорить вчера, когда казнили тех пятерых?
— А во-вторых? — спросил Луций Цезарь.
— Во-вторых, апелляция подается немедленно, то есть когда центурии еще не успокоились. И Цицерон запаникует. Если центурии осудят Рабирия, он рискует своей шеей. Цицерон — не дурак, знаешь, просто он теряет голову, когда тщеславие и уверенность в собственной правоте берут верх над его способностью принимать решения. Как только он услышит, что мы делаем, он поймет, почему мы это затеяли.
— В таком случае, — сказал Целер, — если Цицерон обладает здравым смыслом, он сразу пойдет в Трибутное собрание и проведет закон, по которому древняя процедура будет объявлена недействительной.
— Да, думаю, он так и поступит. — Цезарь посмотрел на Лабиена. — Я заметил, что вчера в храме Согласия Ампий и Рулл голосовали на нашей стороне. Как ты думаешь, они будут сотрудничать с нами? Мне необходимо вето в Трибутном собрании, но ты будешь занят на Марсовом поле с Рабирием. Готовы ли Ампий и Рулл наложить вето от нашего имени?
- Предыдущая
- 112/217
- Следующая
