Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна - Страница 52
- Предыдущая
- 52/79
- Следующая
Курций хотел уже было вернуть листки, когда взгляд его упал на имя под номером «ХХV.» Ликий. А если «L» поставить вначале? Тогда получится семьдесят пять[52].
– Позови Ликия, номер двадцать пять.
– Это еще зачем? – прошипел Макрин.
Лицо его мгновенно переменилось: улыбка растаяла, рот гримасничал, будто готовился укусить. Префект вигилов угадал верно.
– Позови, – повторил Курций. – Если не желаешь, чтобы сюда ворвались вигилы и вывели подозреваемого насильно.
Макрин несколько секунд исподлобья смотрел на Курция, потом буркнул стоящему рядом исполнителю: «Приведи». Ликий явился. Парень так обнаглел, что даже не сменил тунику: на плече виднелась прореха. Курций посмотрел на руки исполнителя с плоскими, будто раздавленными суставами. Этими руками Ликий задушил сенатора.
– Арестовать его, – приказал Курций двум сопровождавшим его вигилам.
– Идиот, – прошипел Макрин. – Тебе все равно не удастся засадить Ликия в карцер. Подумай лучше о себе. И о своих близких.
– Все честные римляне мне одинаково близки. – Префект вышел вслед за арестованным, положив ладонь на кобуру. Он не исключал, что исполнители могут попытаться отбить товарища. Курций чувствовал мрачные взгляды, сверлящие спину. Но никто не сделал попытки напасть. Вигилы без помех вывели Ликия во двор и усадили в авто с надписью «НЕСПЯЩИЕ».
Весь вечер Бенит носился по таблину и грозил кулаками неведомому противнику. Вероятно, Курцию. Старик Крул, наблюдавший за поведением внука, дивился. Он думал, что его смелый львенок тут же разорвет Курция на части. Но Бенит не кинулся в атаку. Он лишь проклинал. Потом спешно сел к столу и принялся что-то писать.
– Заявлю, что Ликий прикончил сенатора по собственной инициативе, – сказал Бенит. – Парень влип по-крупному, им придется пожертвовать.
– Ты отдашь Ликия вигилам?
– А кто такой Ликий, позволь узнать? Всего лишь гений. Коли ты гений, то должен был быть ловок и умен. А если глуп и не сумел вывернуться, значит, нечего о нем и жалеть. Пусть Курций делает с эти идиотом, что хочет.
– Гении откажутся от тебя, – осуждающе покачал головой Крул.
– Не откажутся, дедуля. Им некуда больше податься. Придется им служить мне до конца дней. А как ты знаешь, гении бессмертны. Значит, они будут служить мне вечно.
– И все же я бы осадил этого Курция, он лезет не в свое дело, – пробурчал старик.
– Не сейчас. Отдадим им Ликия, и дело с концом. Гениев повсюду как грязи. Для меня главное – получить титул диктатора. Курций получит Ликия и успокоится. А я буду искать компрамат на сенаторов. Главное – обработать сенат.
Крул взял красное стило и вычеркнул несколько слов из бумаги Бенита.
– Что ты делаешь? – возмутился кандидат в диктаторы.
– Исправляю твое заявление. Чтобы не выглядело слишком большой уступкой сенату.
– А статьи в «Первооткрывателе» ты тоже правишь?
– Конечно. Тебе часто изменяет вкус.
– Не смей впредь этого делать! Ни одного слова! Ни одной запятой! – Бенит побагровел. – Запомни, Крул! – впервые за долгие-долгие годы он назвал старика по имени, а не ласково – дедуля. – Дотронешься еще раз до моей статьи или письма – я тебя задушу!
Он выхватил из рук старика вечное стило и сломал.
Глава XXI
Июньские игры 1976 года
«Разгром русских добровольцев на реке Калке в последний день мая отрядом Сабудая – серьезный успех монголов. Теперь весь вопрос в том, куда будет направлен новый удар: на царство Готское, или на Киевское и Московское княжества. Кто должен опасаться больше: Танаис, Киев или Москва? Ясно одно – Ктесифон и Антиохия могут вздохнуть свободно».
«Сегодня исполнился год со дня взятия Нисибиса. Хотя точно известно, что Элий Цезарь погиб раньше, днем его смерти считается 3-й день до Ид июня».
«Визит Августы не может быть отменен. Нельзя подать виду, что Рим опасается варваров. На борту «Божественного Юлия Цезаря» Августе ничто не угрожает».
«Вчера в семье сиятельного мужа Гая Бенита Пизона произошло радостное событие. Его супруга Сервилия разрешилась от бремени сыном».
Нелепо надеяться, что новый день может стать днем Высокого Возрождения. Для этого должны быть хоть какие-то основания.
Напрасно Логос-Вер перебирал в памяти откровения Великих прошлого. И не находил ничего. Вместо мудрых высказываний приходили на память отрывки реклам, что звучали на радио, плоские шутки современных мимов. Сором они носились в закоулках памяти, не давая чему-то важному вылупиться на свет.
Логосу казалось, что живое по всем законам должно двигаться, действовать и идти вперед. Но нынешний мир подчинялся иным законам. Мир предпочитал угасать.
Логос пытался рассчитать вероятность метаморфозы. Ничего не выходило. Получалось, что доза Z– лучей, необходимая для полной метаморфозы, уничтожит мир. То есть мир должен умереть, потом переродиться. Но мертвое не перерождается, мертвое обращается в прах. Миры гибнут в огне и рождаются вновь.
Математика не давала ответа.
Вечерами Вер выходил пройтись. Он как будто испытывал тьму. Ему казалось, что он вновь слепнет. Но то была нестрашная слепота. Ведь утром непременно взойдет солнце, и Гелиос погонит своих огненных коней, разгоняя тьму. Иногда Вер закрывал глаза и двигался на ощупь. Какое-то смутное ощущение, что во тьме проще отыскать истину, не покидало его. «Если боги слепнут, то зачем? – задавал он себе вновь и вновь вопрос. – Что такое слепота бога? Что такое тьма? Что такое прозрение? И что есть свет?»
Крик Логос услышал за два квартала. То есть это был не крик в прямом смысле слова, а всплеск боли. Благодаря своей удивительной эмпатии Логос услышал его и бросился на помощь.
Трое в черном пинали лежащее возле стены тело. Свет фонаря, такой мирный и мягкий, обводил фигуры желтым контуром. Будто пытался представить происходящее как нечто обыденное и совсем нестрашное. Но не получалось. Вер налетел сзади. Ударил в спину одного из исполнителей. Развернулся и тут же сбил с ног второго. Третий выдернул из ножен меч. Свет фонаря и сталь позолотил умело. Исполнитель привык к блеску стали. И Вер привык. А Логос ужаснулся. Но Вер мгновенно подавил эту вспышку ужаса. Меч в руке бывшего гладиатора был все так же проворен, без труда отражал сыплющиеся удары, ни разу не позволив клинку противника коснуться тела. Второй исполнитель стал подниматься. но Вер, отбив очередной удар, острием прочертил на бритой голове кровавую полосу. Исполнитель вновь упал.
«…Эх, исполнители, как можно так исполнять желания? Убивать. Избивать. Втроем на одного безоружного. Разве это желания? Разве это исполнение? Что вы клеймите? Для кого? Поучитесь у меня. Вот так вы умеете? А вот так? А так?»
Клинок Вера вспорол плечо противника до кости. Исполнитель завизжал и бросился наутек. Теперь он сам клейменый. Полей своей кровью арену, исполнитель, и попробуй, каково на вкус – исполнять желания. На камнях мостовой оставались красные пятна с платиновым ореолом. Гений? Изгой, сам превратившийся в гонителя?
Вер склонился над спасенным, приподнял неподвижное тело. Лицо запрокинулось. Кажется, это женщина. Под кровоподтеками не разобрать. Кажется, не молода. Зачем она понадобилась исполнителям? Вер взвалил грузное тело на плечо и понес. Таксомоторы не попадались. Где вы, счастливые случайности, я же ваш повелитель!
Вер шагал и шагал. Машины проносились мимо. Но ни одна не пожелала остановиться. Прежде такого не бывало. Прежде кто-нибудь непременно затормозил бы, приметив идущего с тяжкой ношей человека. Все-таки мир метаморфирует, пока боги бесцельно блуждают во тьме.
Вер принес пострадавшую в приемный покой Эсквилинской больницы. Медик явился. Попытался нащупать пульс, но безуспешно. Покачал головой.
- Предыдущая
- 52/79
- Следующая
