Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/91
• Следующая

Пизон смотрел на старика с отвращением. Он всегда боялся этого типа, еще в те дни, когда волочился за его смазливой дочуркой.

– Ты истратил на свое желание деньги, что должен был заплатить Клодии? – прошипел Пизон, поворачиваясь к Бениту.

– А что если так? Ты меня убьешь? Или отдашь под суд? Ой, как я испугался! Ладно, не бойся, папашка, – Бенит зевнул вполне натурально, – на счет Руфина клеймо я заказал. А для оплаты усыновления дедушка нашел патрона. И знаешь, кто заплатил за исполнение моего и твоего желания – ведь это и твое самое горячее желание, не так ли? – Бенит подождал, пока Пизон кивнет в ответ. – Так вот – за это клеймо заплатил Элий.

Бенит высунул в восторге язык, наблюдая, как банкир пошатнулся при этом известии.

– Да здравствует мечта Империи, дорогой сынок! – хихикнул старик.

– Дедуля все устроил! Молодец, дедуля! Он так натурально плакал на плече у этого идиота Элия! Сенатор тоже пустил слезу и выложил пять тысяч сестерциев из своих личных средств. Да здравствуют добродетельные идиоты, без них жизнь будет совсем скучной! Знаешь, папашка, мне этот Элий даже чем-то симпатичен.

При этом заявлении лицо Пизона перекосилось.

– Ладно, ладно, когда стану императором, ты его прикончишь. Или отрежешь ему яйца – на твое усмотрение. Итак, наш план начал действовать, – продолжал Бенит. – Сначала ты усыновишь меня, папашка. Видишь как легко – стоит только пожелать, и человек на все согласен. А потом, когда стану императором, я эту халяву с желаниями отменю.

– Пойду, соберу вещи, – сказал старик. – Мы переезжаем к тебе, сынок, – и он похлопал Пизона по плечу.

– Ты вне себя от радости, папашка! – Бенит хлопнул банкира по другому плечу.

«О боги, неужели я не сплю?» – в ужасе подумал Пизон.

– Ты ведь не можешь отказать мне, папашка, – ухмылялся ему в лицо Бенит. От него несло перегаром. Немного, правда. – А не то цензоры ненароком могут узнать, что именно ты посоветовал мне заказать то клеймо на счет Руфина, а сам поставил Клодию против Вера. Да еще подкупил Тутикана, чтобы тот не продавал клейм на эту игру. В этом случае Клодия не могла выиграть. Ловко сработано. Думаю, цензоры это оценят. Твое имя занесут в гладиаторские кодексы навечно. А суд конфискует имущество. Твои сокровища пойдут на воспитание римских сирот. Воображаю, как бедные сироты разжиреют. А я останусь в стороне – ведь ты меня не усыновишь. Ловко получается, да?

– Подонок, – прохрипел Пизон.

– Но я тебе нравлюсь, – самодовольно хмыкнул Бенит. – Не так ли, папашка? Ты в восторге от моих талантов! Я – твой сын!

Элий ограничился купанием в прохладном бассейне – в парильне его порезы нестерпимо саднили. Но он позволил бальнеатору [86] вымыть голову душистым галльским мылом. Зато Вер попарился вволю, выбивая из своего организма остаток ядов, которые он сам добровольно ввел.

После купания молоденькая смуглая прислужница в полупрозрачной тунике принесла мужчинам серебряный кофейник с черным кофе, вазочку с сухими бисквитами и фрукты.

– Все сочинители пьют кофе, – сказал Элий, пробуя дымящийся напиток. – Может, мы с тобой, Юний, тоже начнем сочинять, если будем пить кофе по утрам?

– Здешняя обстановка напоминает роскошь и порочность конца первого Тысячелетия, – проговорил Вер, глядя на округлые бедра юной красавицы. – По-моему, Макрин прислал эту курочку сюда неслучайно.

– По-моему, тоже.

– Ничего не выйдет! – смуглянка окинула гостей гневным взглядом. – Я сплю с хозяином, но не собираюсь делить ложе с кем-нибудь из вас!

– Вот скупердяй! Прислал одну на двоих! И притом свою собственную девочку. Надеюсь, за обедом он не предложит нам одно яйцо и одну грушу разделить на всех.

Приятели рассмеялись, а служанка, изобразив на смуглом личике обиду, удалилась. После нескольких глотков вина Вера потянуло в сон. Он видел, что и Элий постоянно клюет носом.

– Эй, Элий, не спи, мне нужен от тебя еще один ответ.

– Изволь. Я даю их по сотне во время приема избирателей моей трибы [87]. Чего стоит один-единственный ответ на один-единственный вопрос?

– Ты в самом деле считаешь, что наркотик пробудил во мне подлинные воспоминания?

Элий тряхнул головой, пытаясь прогнать сонливость:

– В Александрии люди, принимавшие подобный препарат, вспоминали даже час своего рождения, – язык его пьяно заплетался, хотя Элий выпил лишь чашку кофе.

– В этом сне я видел собственную мать. Не ту, что погибла во время войны. А другую, настоящую.

– Выходит, тебя усыновили?

– Выходит, что так.

– И кто она? Та, настоящая?

Вер хотел назвать ее имя, но почему-то не смог выговорить краткое «Иэра», сердце отчаянно забилось. Иэра – одна из Нереид. Его мать – Нереида? Богиня? Абсурд какой-то…

И он сказал лишь:

– И у нее был медальон с камеей из сардоникса. И на камее – Нереида. Я видел это абсолютно отчетливо.

– Насколько я помню, так называлось подразделение, в котором служила твоя мать. Приемная мать, – добавил Элий после паузы.

– И наш новый знакомый Курций, – усмехнулся Вер.

– И мой брат Тиберий.

– Я не знал… То есть я знал, что он погиб, но что он был в когорте «Нереида»…

Дверь отворилась, и в комнату заглянул Макрин, но не вошел, остался у порога, странно улыбаясь.

– Подхалим лично пришел позвать нас на завтрак, – ухмыльнулся Вер, и вдруг заметил, что лицо Элия сделалось белее льна его туники, а на лбу мелким бисером выступили капли пота.

Элий замычал от боли и попытался встать с ложа, но согнулся пополам и рухнул на пол. Вер рванулся к Макрину. Комната опрокинулась. Макрин неожиданно очутился сбоку и гнусно захихикал. Лицо сочинителя превратилось в подушку и заслонило свет. А из этой подушки лезли наружу клочья голубого тумана и застилали глаза. Гладиатор выхватил меч и рубанул наугад. Раздался звон разбитого стекла. Вер успел еще распороть настоящую подушку на ложе и разрубить пополам серебряную вазу вместе с фруктами и серебряный кофейник. И лишь после этого упал возле своего приятеля, обсыпанный пухом и облитый горячим кофе.

«Я умер и сейчас бреду по подземной галерее в Аид», – подумал Вер, открывая глаза.

Но к своему изумлению увидел, что никуда не идет, а лежит на каменном полу, а над ним нависает низкий потолок. Свет двух тусклых лампочек, забранных решеткой, лишь обозначал контуры предметов. Спина онемела – пол в подвале был ледяной. Вер вскочил на ноги. Пол тут же качнулся, гладиатора швырнуло вперед, и он едва не врезался головой в стальную решетку, что делила подвал на две равные части. Вер вновь уселся на каменные плиты. Голову его сверлила тупая боль, а все тело ломало так, будто он только что принял участие в беге на марафонскую дистанцию. На второй половине, за решеткой, на полу лежал человек. Не ясно было, жив он или нет.

– Элий, – позвал Вер.

Никакого ответа. Юний Вер подполз к решетке. Элий не шевелился. Кто-то заботливо укрыл сенатора одеялом, прежде чем оставить здесь, в подвале. Вер просунул руку сквозь решетку и дотронулся до запястья Элия. Тот был жив. Сенатор либо спал, либо находился в «отключке» под действием наркотиков. Юний Вер ухватил его за руку и притянул поближе к решетке. Элий пробормотал что-то невнятное, но глаз не открыл. Вер влепил ему пощечину, потому вторую. Тогда лежащий наконец приподнял голову.

– Пить, – прошептал Элий.

Вер отрицательно покачал головой: воды в подвале не было.

– Как мне плохо… – Элий вновь растянулся на полу – питье Макрина подействовало на него куда сильнее, чем на Вера.

– Интересно знать, что нужно от нас этому подонку, – спросил сам себя Вер, потому что Элий вряд ли мог ему ответить. – Может, он хочет принести нас в жертву своей музе, чтобы его книги пользовались большим успехом, чем книги ненавистной Фабии.

• Предыдущая
• 38/91
• Следующая