Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна - Страница 39
- Предыдущая
- 39/91
- Следующая
– Ты почти угадал, гладиатор! – раздался голос сверху.
Вер поднял голову. В маленькое окошко на потолке выглядывала физиономия Макрина. Вер невольно схватился за рукоять меча, но пальцы стиснули лишь воздух – меч исчез.
– Слушай, мразь, если ты сейчас же не выпустишь нас отсюда…
– Непременно выпущу, – отозвался Макрин. – Но не сейчас. Сначала ты исполнишь одно мое желание, как раз то, о котором ты говорил, боголюбимый гладиатор. Ах, нет, я ошибся, ты уже не любим богами. Но это неважно. Ты со своим другом устроишь на этой арене маленький бой, и каждый из вас получит с десяток заявок на исполнение желаний.
Вер расхохотался.
– Как же ты глуп, сочинитель! Желания исполняются только на аренах амфитеатров, входящих в Большой круг. А здесь мы можем биться с утра до вечера, и ни одно желание не исполнится.
– Это ты глуп, гора мышц, – презрительно фыркнул Макрин. – Здесь тоже исполняются желания. Да, да, как раз в этом самом подвале. И, кстати – любые желания, без ограничений и запретов напыщенных цензоров. Настоящие желания! Мне не надо просматривать справочники, чтобы узнать, можно помочь господину булочнику, или надо отказать, потому что его брат приговорен к двум месяцам карцера за дебош. У меня не надо платить сто тысяч сестерциев «формулировщикам» за выхолощенную фразу и все время опасаться, что желание принесет кому-то вред. Здесь можно заказать избрание в сенат, начало или прекращение войны.
– Так я тебе и поверил!
– Поверишь, когда увидишь своего гения! Неважно, где ты дерешься, приятель. Главное, чтобы гений доставил твои клейма по назначению. Сегодня вечером каждый из вас получит десять клейм, – закончил Макрин.
– Элий – сенатор, а не гладиатор, – напомнил Вер.
– Он бывший гладиатор, и, надеюсь, не забыл, как держать меч.
– Кто поставит на бойца со сломанными ногами, – попытался прибегнуть к другому доводу Вер. – Наши шансы не равны.
– Ничего, я их уравняю, – засмеялся Макрин. – К твоим ногам прикуют по свинцовой гире – вроде тех, что таскают за собой преступники, осужденные за тяжкие преступления.
– А если мы откажемся драться?
– Не откажетесь, – хихикнул Макрин. – Гении переговорят с вами лично, и вы станете послушны, как ягнята. А нет – так доза «мечты» поможет. На нашего героя Юния Вера действует только один-единственный наркотик под названием «мечта».
Элий хотел тоже что-то ответить, но не смог – лишь облизнул потрескавшиеся губы.
– Ах ты мразь! – Вер погрозил Макрину кулаком.
– Я же говорил – это особое место, – хихикнул сочинитель.
– Дай нам воды! – потребовал Юний Вер. – От твоей отравы жжет горло!
– Бедняга, – донеслось сверху.
На пол шлепнулась фляга, и люк наверху захлопнулся. Вер подобрал флягу и протянул ее Элию. Тот сделал несколько глотков, потом вернул флягу. Вер пить не стал – неизвестно, что ждет их впереди. Стоило поберечь воду.
– Все дело в гениях, – сказал Вер. – Они забирают отсюда клейма – значит, желания исполняются. А наши цензоры, бедняги, пыхтят, составляют списки достойных, печатают гладиаторские кодексы, и воображают, что могут контролировать все порывы людских душ. Как будто можно научить людей желать друг другу только здоровья и любви и никогда не желать поражения и смерти…
Вер не раз спрашивал Элия, откуда в «дивнослаженной мира громаде» [88], где даже нельзя пожелать худого, случается столько мерзостей и гнусностей? Ответ оказался прост. Но если подпольные бои гладиаторов существуют давно (а, скорее всего, это именно так), то почему никто об этом не слышал?
Вер огляделся. Арена, ждущая крови, затаилась зверем. Гладиатору показалось, что на серых ноздреватых плитах он различает бурые пятна. Тот, кто дерется здесь, дерется насмерть. Но Вер не может драться насмерть со своим другом! Если он убьет Элия, кто научит Вера доброте?
Гладиатор схватился за решетку и рванул в ярости. К его удивлению преграда подалась. Составленная и частей, решетка убиралась во время поединка. Попытка выломать ее кусок не казалась такой нелепой. Элий со своей стороны тоже вцепился в прутья. Еще усилие и… удар тока по рукам. Пальцы разжались сами собой. Элий с криком отпрянул и упал. Окошко наверху отворилось вновь, но в этот раз в нем появился не Макрин, а физиономия охранника.
– Немедленно отойти от решетки, или я подниму напряжение! – крикнул надзиратель.
Элий остался лежать неподвижно на полу. Поначалу Веру показалось, что приятель потерял сознание.
– Элий, ты жив?! Подонки! Я вас всех передушу! – Вер погрозил невидимым врагам.
Но там, наверху, не обращали внимания на его вопли.
Элий наконец поднялся.
– Даже на заседаниях сената я не чувствовал себя так мерзко, – подвел итог сенатор.
В нужный час решетку поднимут. Но это будет час поединка, и тогда будет поздно что-то предпринимать.
– Я придумаю выход, – пообещал Вер, но разум его не мог отыскать ни единой лазейки.
– Да, ты хитроумен, как Улисс, – попытался приободрить друга Элий, – но, к счастью, не так беспринципен.
«Я еще более беспринципен…» – хотел сказать Вер, но сдержался, а вместо этого спросил:
– У тебя есть оружие?
Элий наклонился и снял со своего сенаторского кальцея серебряный полумесяц – один из знаков его сенаторского звания.
– Это же серебро, – поморщился Вер.
Элий предостерегающе поднял палец. И принялся разбирать на части полумесяц. Серебряной оказался только накладка. Внутри полумесяц был из стали и остер, как бритва.
– Что-то новенькое в одежде сенаторов, – шепнул Вер.
– Надо же иногда пользоваться своим положением. Подонки, посадили меня в сырой подвал, и не дали шерстяных носков! – Элий принялся растирать изуродованные голени. – Теперь ноги будет ломить до следующих Календ.
Вер решил, что Элий точно сходит с ума. Какие Календы! О чем он?!
– Элий, нас прикончат сегодня ночью. Так что до Календ тебе не придется мучиться.
– И тогда ноги перестанут болеть! Какое счастье! Представь, Юний, мои ноги перестанут ныть от холода только, когда я умру.
Элий попытался улыбнуться. К нему вернулась способность философствовать, а значит – вернулось душевное равновесие. А это немало. Да, да, надо забыть о шерстяных носках и боли, и подумать о судьбах человечества, так будет проще оценить собственную странную Фортуну.
– Сейчас мы не можем ничего предпринять, – подвел итог Юний Вер. – Остается ждать встречи с гениями.
– И философствовать, – добавил Элий. – Мрачный подвал располагает к размышлениям. В самом деле, почему не устроить коллоквиум перед боем, если больше нечем заняться? Расположимся поудобнее на холодных камнях и предадимся ученой беседе.
Элий разорвал свое одеяло и протянул половину Веру. Бывший гладиатор последовал совету друга и уселся подле решетки. Элий расположился с другой стороны.
– О чем же мы будем рассуждать? – поинтересовался Вер.
– О том, что с нами происходит.
– Ты в этом что-то понимаешь? Я лично – нет.
– Наш частный случай мне пока не понятен. Но в глобальном, пожалуй, – да, я кое-что понимаю.
– Как это… Разве такое бывает!
– Гораздо чаще, чем ты думаешь. К примеру, я могу описать тебе со всеми подробностями положение на хлебном рынке или в военной промышленности, проанализировать тенденции роста тяжелой индустрии и причины закрытия ткацких фабрик. Но если ты попросишь объяснить, почему Марция не торопится развестись с Пизоном, я не смогу ответить.
– А она в самом деле не торопится?
Элий оставил этот вопрос Вера без внимания.
– Итак, начнем в добрый час. Не слишком ли мы полагаемся на богов? Одно время боги активно вмешивались в жизнь людей. Это были времена героев, и сами герои вели свои родословные от небожителей. Но потом люди сделались достаточно самостоятельными, и боги позабыли о них на время. Люди были предоставлены сами себе. Архитектура достигла совершенства, дальше которой мнилось лишь разложение. Они уже знали, что земля – это сфера, Птолемей измерил расстояние от Земли до Луны, установив, что они равняется пятидесяти девяти земным радиусам. Разумеется, он совершил ошибку, решив, что Солнце вращается вокруг Земли, но вскоре бы нашелся иной ученый, готовый перевернуть его систему, если бы наука продолжала процветать. Птолемей использовал термины «параллели и меридианы», разделил сферу на шестьдесят частей – так возникли минуты, а минуты еще на шестьдесят «вторых малых частей», и мы получили секунды. Не буду перечислять достижения инженерной мысли – мосты и акведуки древних стоят незыблемо до сих пор. Герон практически изобрел паровую машину, хотя и заставлял свои изобретения служить развлечениям, а не пользе промышленности. Медики уже специализировались на лечении различных болезней – так велики были их знания. Все, чего можно было достичь, не зная об антисептике, наркозе и микрохирургии, было достигнуто. Инструменты тех лет можно использовать и сейчас почти без изменений. Хотя многие законы устарели, но судебная система и наше право основано на положениях того времени. Но об этом достаточно. Что же дальше? А дальше – на Рим нападает безумие, верховная власть переходит в руки развратников и тупиц. Один сумасшедший император сменяет другого. Тех, кто хочет остановить безумие, убивают преторианцы, которые больше напоминают бандитов, нежели солдат Рима. Мгновенно из золотого века Рим скатывается в пропасть. Наука приходит в упадок, ибо первая страдает от подобных пертурбаций. Варвары [89] возникают на границах и угрожают разграбить некогда могущественное государство. Вместо того чтобы дать им отпор, римляне дерутся за власть, чтобы хоть месяц пощеголять в драгоценном пурпуре. Что означает этот внезапный крах, похожий на падение с вершины под ударом могущей десницы? «Кого Юпитер желает погубить, того он лишает разума», – вот единственный ответ, который мне приходит на ум.
- Предыдущая
- 39/91
- Следующая
