Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна - Страница 61

• Предыдущая
• 61/91
• Следующая

Следующие пять лет промелькнули быстро. Пять лет слились в одну ночь, в которой пылал огонь и причудливые тени скользили по стенам храма. Город заложили на гнилом месте. И в первые годы, когда Рим был еще маленьким поселком, в домах постоянно горел огонь, чтобы перебороть гнилостный дух болотных испарений. Рим разрастался, низины засыпались, и надобность в постоянном поддержании огня отпала. Лишь в храме Весты продолжал пылать огонь, выжигая отвратительные миазмы духа. Пусть люди мирно спят, но кто-то должен бодрствовать, оберегать очаг, поддерживая пламя, и думать о покое и доброте. И его мысль сбережет сон других.

Валерия вздрогнула. Сколь многое случилось за те годы, что она провела здесь. Она пришла сюда в мирные времена девятилетней девочкой, томясь от снедавшей ее тревоги, будто предчувствуя грядущее лихолетье Третьей Северной войны. Когда началась война, ее семья была многочисленна и могущественна – отец, два брата, мачеха, дядя – молодой красавец, завидный жених, помолвленный с дочерью первого префекта. С началом войны отец оставил свое место в сенате и возглавил вторую когорту Четвертого легиона. Старший брат Тиберий стал легионером. И только Элий из-за своего возраста еще не мог воевать. Но он так старательно размахивал учебным мечом, что все видели в нем будущего бойца. Никто не знал, как долго продлится война.

Война продлилась три года. Три года двери храма двуликого Януса оставались открытыми: знак, что Рим ждет назад всех своих сынов и дочерей. Но, когда двери храма закрылись, из всей семьи, кроме Валерии, остался один Элий. Одинокий, испуганный мальчик в разоренной войной, но победившей Империи. Имение, которым некому стало управлять, лежало в руинах. Дом в Каринах обветшал и лишился почти всех своих сокровищ, проданных за бесценок. Именно в те дни неприязнь Валерии к младшему брату невольно сменилась жалостью. Валерия ничем не могла ему помочь – она не имела права покинуть храм. А у Элия даже не было родных, кто бы мог заняться его воспитанием. Ближайшим родственником мальчика был император Руфин. Это было одновременно и честью, и насмешкой. Императору было недосуг заниматься несовершеннолетним сиротой. Август поселил мальчика в Палатинском дворце и забыл о нем. Одним богам известно, кто занимался воспитанием Элия. Но Валерии порой казалось, что боги в самом деле причастны к тому, что творилось с ее братом. Когда это оказывалось возможным, Валерия покидала Дом весталок и посещала брата. Поначалу он несказанно радовался этим встречам, потом сделался просто вежлив с сестрой и, наконец, стал ее избегать. Закончив высшую школу риторики, он исчез из дворца. Вскоре Элий объявился в Афинской академии, и пять лет провел среди отъявленных вольнодумцев, сторонников классической демократии. Потом он уехал в Александрию, этот центр всемирной науки, где была создана первая паровая машина, первый двигатель внутреннего сгорания, и, главное, изобретен порох.

В Александрии находился огромный, похожий на храмовый, комплекс Союза академий. И кроме того – центр самого утонченного промышленного шпионажа. Стоило какому-нибудь изобретению появиться в Империи или за ее пределами, как в этом здании уже знали об этом, и тут же хитрые головы начинали искать практическое применение безумным выдумкам ученых. Кое-кто из историков утверждал, что Союз академий, основанный по приказу императора Гостилиана, сыграл гораздо большую роль в укреплении Империи, нежели сомнительный дар исполнения желаний. Говорят, первые служители Союза занимались изготовлением кельтской стали. Именно они разыскали в Египте древний папирус с описанием элементов, дающих электрический ток. Здесь же сберегли нелепые игрушки ученых, такие, как фонтан Герона и его «паровую машину», пока практичные умы не нашли им более удачное применение. Над входом в главное здание Союза была прибита огромная плита из диорита с полным текстом завещания Гостилиана.

«Сын мой, помни, мощь Империи – в развитии ее науки. Твои глаза должны замечать все новое, что появляется как внутри Империи, так и за ее рубежами. Пусть это новое не пылится в ненужности, а приносит блеск и славу твоему правлению».

Даже после признания самостоятельности Египта и установлении династии Персия Египетского, Рим сумел удержать за собой Союз академий, как сохранил военные базы в Карфагене, Антиохии и Пальмире. В Александрии шутили, что Академгородок стоит всех военных баз Империи вместе взятых.

Три года Элий слушал курс в Медицинской академии, интересуясь вопросами биологии. Но затем интересы его вновь изменились, и он отправился в Афродисий, где написал блестящую и популярную историю этого города скульпторов. В изнеженной и порочной Антиохии он легко мог приобщиться к разврату, но остался к нему безразличен. Он посетил Пальмиру и Петру, его называли Адрианом наших дней. О нем постоянно писали в вестниках, напоминая о блестящем происхождение юноши и трагической гибели его семьи во время войны. Он прослужил два года в центурии вигилов, ибо служба в армии или в ночной страже была обязательной для человека, желающего занять государственную должность [114]. Несколько раз он бросался в самое пекло и выносил людей из огня. При этом он никогда не играл героя. Даже самые рьяные недоброжелатели не могли подметить в нем неискренности. Руфин наконец соблаговолил обратить на него внимание. Элий получил официальную должность в администрации провинции Нижняя Мезия, стал свидетелем беспорядков, которые ему удалось уладить необыкновенно быстро и удачно и – как считали многие – с ущербом для Империи. Потом он отправился в Месопотамию, уже почти семь столетий независимую, привез оттуда ряд необыкновенных проектов, но ни один из них не нашел применения. Тогда он сделался волонтером в «армии Либерты» и отправился в пустыню выкупать рабов на невольничьих рынках.

В Счастливой Аравии он приобрел таинственных дар будущего гладиатора – начал общаться со своим гением. Ему прочили карьеру блестящего политика, уже тогда, несмотря на молодость, он мог бороться за место в сенате. Но Элий выбрал школу гладиаторов и арену. Чьи-то исполненные желания и чьи-то разбитые мечты. Его карьера гладиатора прервалась так же внезапно, как и карьера ученого. Но, несмотря на всю кажущуюся хаотичность жизни Элия, несмотря на все метания, в его жизни прослеживалась отчетливая и ясная нить. Как будто Парки выткали ее отдельно от прочих людских судеб.

Валерия не сомневалась, что нить эта из чистого золота.

Теперь Элий исчез. Одни говорили, что он убит, другие, что его похитили. Многие считали, что он отправился в дальнее путешествие, решил вспомнить молодость, и через некоторое время должен объявиться в Антиохии или Тимугади. Но Валерия чувствовала, что с братом случилась беда. Она послала письмо Руфину с просьбой принять ее. Она считала, что может рассчитывать на это как родственница Августа, сестра сенатора и весталка. Но получила вежливый ответ: Руфин слишком занят, не может ее принять, Элия ищут, ей не о чем волноваться. Император отказался принять Великую деву! В Риме, пронизанном бесконечными условностями и нормами этикета, это было не просто бестактностью, но демонстративной грубостью.

Весталки предлагали помощь по мере сил – те, кто имели связи, пытались что-то разузнать. Но ни в префектуре вигилов, ни в канцелярии первого префекта претория, ни даже на Палатине ничего не знали о судьбе Элия. Нападение на Марцию привело весталок в ужас. Прошлым утром Валерия посетила Эсквилинскую больницу, но ей сообщили, что Марция спит и ее лучше не тревожить. Валерия не настаивала. Она всегда недолюбливала конкубину брата и втайне ей завидовала – ее красоте, ее успеху у мужчин, умению быть всегда привлекательной и, главное, ее уверенности в себе. Но теперь Валерия искренне ужасалась. А, ужаснувшись, мысленно обращалась к Марции с мольбой о прощении за свою нелюбовь.

Но, несмотря на все тревоги в эту ночь Валерия все равно поддерживала огонь в храме.

Служение Валерии было чем-то сродни служению ее брата. Колизей давным-давно превратился в подлинный храм, арена – в алтарь, на котором пОтом и страхом, отчаянием и слезами, а зачастую и кровью приносились жертвы богам. Огонь в храме Весты горел скорее по инерции, чем по необходимости. Религия превратилась в ритуал.

• Предыдущая
• 61/91
• Следующая