Шах-наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим - Страница 28
- Предыдущая
- 28/33
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
28
Сухраб спрашивает у Хаджира имена и приметы предводителя иранского войска
Как только солнце щит свой золотой
Приподняло над горною грядой,
Сухраб – в величье мощи, в блеске власти
Сел на коня-любимца темной масти.
Индийским препоясанный мечом,
Блистая царским шлемом над челом,
С арканом на луке седла крутого,
Он выехал – нахмуренный сурово —
На некий холм, чтобы издалека
Все осмотреть иранские войска.
Он привести велел к себе Хаджира,
Сказал ему: «Среди явлений мира
Стреле не подобает кривизна,
Кривая, – в цель не попадет она.
Во всем всегда правдивым будь со мною,
И милостивым буду я с тобою.
Что б ни спросил я – правду говори,
Не изворачивайся, не хитри.
За ложь в расправе короток я буду,
За правду будешь чтим у нас повсюду.
За правду, – я клянусь светилом дня,—
Добра увидишь много от меня.
Счастливейшим ты будешь из счастливых,
Богатство дам, почет, рабынь красивых.
А если ты от истины уйдешь,
Темницу, муки, цепи обретешь».
Хаджир ему сказал: «На все правдиво
Отвечу, что ни спросит царь счастливый,
Все расскажу я, что известно мне;
Душою чужд я лжи и кривизне.
Я жил и говорил всегда правдиво,
Поверь, что нет во мне и мысли лживой.
Душа достойных правдою сильна,
Мне ненавистны ложь и кривизна».
Сказал Сухраб: «Средь вражеского стана
Ты мне укажешь витязей Ирана,—
Богатырей могучих и вельмож —
Гударза, Туса, Гива назовешь.
Покажешь мне Бахрама и Рустама,
Что ни спрошу, – на все ответишь прямо,
Но знай – за ложь сурова будет месть,
Утратишь все – и голову и честь!
Чей там шатер стоит, парчой блистая,
Полами холм высокий осеняя?
Сто боевых слонов пред ним. Смотри —
Синеет бирюзовый трон внутри.
Над ним сверкает желтое, как пламя,
Серпом луны украшенное знамя.
Чья это ставка, что простерлась вширь
Так царственно? Кто этот богатырь?»
Хаджир ответил: «Это шах великий,
Богатырей, слонов и войск владыка».
Спросил Сухраб: «Там, справа, на крыле,
Толпится много войска в пыльной мгле,
Слоны ревут… Чей это там просторный
Средь гущи войск шатер раскинут черный?
Палаток белых ряд вокруг него,
Слоны и львы стоят вокруг него.
Над ним – слоном украшенное знамя,
Гонцы блестят расшитыми плащами.
На их конях попоны в серебре,
Кто отдыхает в черном том шатре?»
Хаджир ответил: «Со слоном на стяге,
Тус – предводитель войска, муж отваги.
Он родич падишаха, духом горд,
В бою, как слон, неустрашим и тверд».
Сухраб спросил: «Чей тот шатер багряный
Блестит, как день, парчою златотканой?
Чье голубое знамя над шатром,
Все в жемчуге, украшенное львом?
Чья рать вокруг шатра стоит большая,
Кольчугами и копьями сверкая?
Скажи мне, как вождя того зовут,
Смотри, не покриви душою тут».
Хаджир ответил: «Это – сын Кишвада,
Гударз, отец мой, щит наш и ограда.
С ним восемьдесят витязей – сынов,
Как восемьдесят тигров и слонов.
Пустыня перед ним полна покорства,
Лев с ним не выдержит единоборства».
Сухраб спросил: «А чей там тешит взор
Из шелка изумрудного шатер?
Как трон, у входа золотое ложе,
Пред ним стоят иранские вельможи.
Звезда Кавы над тем шатром горит.[25]
На троне в блеске царственном сидит
Могучий витязь. Средь мужей Ирана
Ни у кого нет плеч таких и стана.
Сидит – а выше на голову он
Стоящих, чьей толпой он окружен.
Конь перед ним едва ему по плечи,
Где ж конь такому витязю для сечи?
Я думаю, он на стезе войны
Неудержимей яростной волны.
Вокруг его шатра стоят слоны
Индийские, на бой снаряжены.
Я думаю, среди всего Ирана
Нет для него копья и нет аркана.
На знамени его – дракон и льва
Из золота литая голова.
Его я слышу голос, словно гром,
Кто этот воин? Расскажи о нем!»
И вся душа Сухрабова хотела
Услышать: «То Рустам – железнотелый!..»
Но иначе судил коварный мир,—
Трусливо правду утаил Хаджир.
Он думал: «Если все скажу я прямо,
Лев этот юный истребит Рустама.
Я скрою правду. Может быть, тогда
Иран минует страшная беда…»
Сказал Хаджир: «Приехал к нам из Чина
Посол, предстал к престолу властелина».
«А как зовут его?» – Сухраб спросил.
Хаджир в ответ: «Я имя позабыл».
Сухраб, чело нахмуривши сурово:
«Как звать его?» – спросил Хаджира снова.
Хаджир ответил: «О владыка львов,
О покоритель тигров и слонов!
Когда предстал он падишаха взору,
Я в Белый замок уезжал в ту пору.
Посла я видел, имя же его
До слуха не достигло моего».
Сухрабу сердце сжала скорбь тисками,
Хотел он слово слышать о Рустаме.
И хоть отец в сиянии венца
Сидел пред ним – он не узнал отца.
Он жаждал слов: «Рустам перед тобою!»
Иное было суждено судьбою.
Все совершится, как предрешено,
Что от рожденья нам судьбой дано.
Под крыльями судьбины роковыми
И зрячие становятся слепыми.
Опять спросил Сухраб: «А это кто ж
Разбил шатер из кеевых вельмож?
Слоны стоят там, всадники хлопочут,
Карнаи там взывают и грохочут.
С изображеньем волка пышный стяг
Под свежим ветром веет в облаках.
На троне муж сидит, а перед троном
И счета нет почтительно склоненным.
Кто этот славный муж, откуда он,
Кто столь великой властью облечен?»
Хаджир ответил: «Это ставка Гива,
Он – сын Гударза, витязь горделивый.
Он столь высокой властью облечен,
Военачальник кею близкий он,
Любимый зять Рустама Тахамтана,
Ему подобных нет в войсках Ирана».
Спросил Сухраб: «А белый чей шатер
Там, на востоке, у подножья гор?»
Пред ним, в парче румийской, муж могучий.
Вокруг войска теснятся, словно тучи.
Их шлемы словно белые цветы,
И серебром сверкают их щиты.
Парчой украшен белый свод шатровый,
И трон из кости перед ним слоновой.
И все его убранство – дня светлей.
Кто это – самый пышный из князей?»
Хаджир сказал: «То Фарибурз-воитель,
Сын падишаха, славный предводитель».
Сказал Сухраб: «Венец ему к лицу,
А войско поклоняется венцу.
Высок престол, и царственно обличье.
Подходит сыну шахскому величье.
Скажи теперь, кто в желтом том шатре?
Над ним – горя, как тучи на заре,—
Знамена алые и голубые
Полощутся, блестят значки цветные.
На шелке стяга булава видна,
На древке серебром горит луна.
Кто в том шатре? Ты назови мне имя
Богатыря меж львами боевыми!»
Хаджир сказал: «Зовут его Гураз,
Он храбростью прославлен среди нас.
Он старший сын воинственного Гива,
Неутомимый, быстрый, прозорливый».
Отца приметы лев-Сухраб искал,
Но правду от него Хаджир скрывал.
Что в мире смертного произволенье,
Где все предначертало провиденье,
Где тайным все венчается концом,
Заранее решенное творцом?
Отравлен миром, в муках ты изноешь,
Коль счастье в доме временном построишь.
И у Хаджира вновь Сухраб спросил
О том, чье имя в сердце он носил.
О том шатре зеленом на вершине
Холма, о том могучем исполине.
Сказал Хаджир: «Мне нечего скрывать,
Тебе я клялся правду отвечать.
Посол из Чина он, – я полагаю…
А имени его я, шах, не знаю».
«Ты не правдив со мной, – Сухраб сказал,—
Ведь ты Рустама мне не указал.
С войсками все иранские владыки
Здесь на виду, а где ж Рустам великий?
Как может в тайне оставаться тот,
Кого Иран защитником зовет?
Ведь если шах Ирана скажет слово
И тучей встанет воинство хосрова,
Не даст он знака в бой вступить войскам,
Пока не встанет впереди Рустам!»
И вновь открыл Хаджир уста ответа:
«Рустам могучий здесь, конечно, где-то.
Или в Забуле, у себя в горах,
Теперь ведь время пировать в садах».
Сказал Сухраб: «А поведет их кто же?
Нет, это на Рустама не похоже.
Подумай сам: все вышли воевать,
А вождь Рустам уехал пировать?
Нет, не поверю я такому чуду,
Я много говорить с тобой не буду.
Рустама ты покажешь мне сейчас,
И будешь возвеличен ты у нас.
Тебя я высшей чести удостою,
Сокровищницы пред тобой раскрою.
А если тайну будешь ты скрывать,
Хитрить и предо мной бесстыдно лгать —
То будет коротка с тобой расправа.
Сам выбирай: бесчестье или слава.
И притча есть: когда мобед открыл
Хосрову тайну – так он говорил:
«Несказанная истина таится,
Как жемчуг в перламутровой темнице.
И, только долгий плен покинув свой,
Она заблещет вечной красотой».
Хаджир ему ответил: «Если сам
Захочет боя исполин Рустам,
Противоборца ищет он такого,
Что ломит палицей хребет слоновый.
Ты видел бы, каков он – Тахамтан,—
Его драконью шею, плечи, стан.
Ты видел бы, как демоны и дивы,
Бегут, когда идет Рустам счастливый.
Он палицей скалу рассыплет в прах,
Он на войска один наводит страх.
Кто ни искал с Рустамом поединка,
Растоптан был могучим, как былинка.
А пыль из-под копыт его коня,
Как туча, заслоняет солнце дня.
Ведь он владеет силой ста могучих,
Велик он, как утес, чье темя в тучах.
Когда душой он в битве разъярен,
Бегут пред ним и тигр, и лев, и слон.
Гора не устоит пред ним. Пустыня —
У ног его покорная рабыня.
От Рума по Китайский океан
Прославлен в мире воин Тахамтан.
О юный шах, я искренен с тобой,—
С Рустамом грозным ты не рвись на бой!
Хоть видел ты мужей в степях Турана,
Афрасиаба знаешь и Хумана,
Но всех туранских витязей один
Развеет в пыль забульский исполин».
И отвечал Сухраб вольнолюбивый:
«Я вижу – под звездою несчастливой
Гударз тебя отважный породил,—
Отца и братьев честь ты омрачил.
Где видел ты мужей? Где слышал топот
Коней в бою? Где взял ты ратный опыт?
Ты только о Рустаме говоришь,
Ты, как на бога, на него глядишь.
Когда я встречусь с ним на поле боя,
Вся степь вскипит, как хлябище морское.
Тебе стихия пламени страшна,
Когда спокойно плещется волна.
Но океан зелеными валами,
Затопит землю и погасит пламя.
И мрака ночи голова падет,
Лишь солнца меч пылающий блеснет».
Смолк, отвернулся от него угрюмо
И загрустил Сухраб, объятый думой.
Хаджир подумал: «Если я скажу
Всю правду и Рустама покажу
Туранцу юному с могучей выей,
Тогда он соберет войска большие
И в бой погонит своего коня—
Он навсегда затмит нам солнце дня.
Могучий телом, яростный, упрямый —
Боюсь, что уничтожит он Рустама.
Кто выстоит против него из нас?
Рустам на бой с ним выйдет в грозный час.
А ведь учил мобед нас величавый:
«Чем жить в бесславье, лучше пасть со славой».
Пусть буду я рукой его убит,
Но смерть моя Рустама сохранит.
Кто я? – восьмидесятый сын Гударза,
Я младший сын прославленного барса.
Пусть будет круг богатырей счастлив,
Пусть будет жив завоеватель Гив,
Пусть вечно не увянет мощь Бахрама,
Пусть не падет вовек звезда Руххама!
Пусть я умру, они же устоят
И за меня туранцам отомстят.
Что жизнь мне, коль Иран постигнут беды?
Я помню, как учили нас мобеды:
«Коль кипарис поднимет к небу стан,
То на кустарник не глядит фазан».
И молвил он Сухрабу: «Ты упрямо
Меня расспрашиваешь про Рустама,—
Отколь такая ненависть к нему?
Зачем тебе он нужен, не пойму?
Зачем ты к неизвестному стремишься
И в гневе мне расправою грозишься?
А если хочешь голову мне снять —
Руби, не надо повода искать.
Не обольщай себя мечтой незрелой.
И если здесь Рустам слоновотелый,
Поверь – он пред тобою устоит,
И сам тебя во прах он превратит».
28
- Предыдущая
- 28/33
- Следующая
