Меч Константина - Иртенина Наталья - Страница 17

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая

Паша, угостившись обедом, снова побежал в приют, смотреть, как устроили его усыновленную дочку. В скором времени придя обратно, он поймал во дворе зазевавшегося Кира и повел в ближний лесок. Вернулись они быстро. На этот раз Паше удалось остаться непокусанным. Кир волочил за ним ноги, свесив голову до пупка. Он был похож на грустного ослика Иа-Иа, который потерял хвост.

На вечерню в храм пришли почти все, даже Леха. Не было, кажется, только Варяга и Пашиного воспитуемого. После службы я заставил себя встать в очередь на исповедь. Но когда передо мной никого не осталось, я вдруг понял, что не смогу ничего сказать этому старому иеромонаху с многими метрами морщин на лице. Как и в тот раз, в лесу, когда командиру пришлось вытряхивать из меня застрявшие слова. Легче было бы написать, но бумаги не оказалось. Я испуганно смотрел на старичка, открывал рот, как рыба, и с ужасом думал, что сейчас он меня прогонит. Небось решит, что я такой великий грешник, у которого Бог отнял даже покаяние. Но священник меня не погнал. Поглядел, как я маюсь, и положил руку мне на голову, погладил, будто маленького. А потом спросил так просто, по-будничному: «Ну, что стряслось-то?» И я сразу выпалил, слова сами из меня выпрыгнули;

— Человека жизни лишил, мальчишку, дайте епитимью.

Батюшка еще больше сморщился и будто ссутулился, сжался, меньше ростом стал под тяжестью моего греха.

— Ишь ты, быстрый какой, епитимью ему, — через мгновение со строгостью сказал он.

— Я же его прямиком в ад отправил, — настаивал я.

Старичок наклонился ко мне и прошептал в ухо:

— Ты точно знаешь?

И сказал он это так недоверчиво, что я тут же засомневался.

— Ну вот, не знаешь, — немного посветлел лицом батюшка.

— А как же… — хотел я спросить.

— Господь разберет, кого куда, — пообещал он мне. — Зовут-то тебя как, раб Божий?

— Константин.

— А знаешь ли святого своего, Константина-императора?

— Знаю.

— Знамя какое ему во сне перед битвой Спаситель начертил, знаешь?

— Знаю. Крест.

— Вот им и воюй, пока войну не объявят. А сам не объявляй. Знаешь, что не в силе Бог, а в правде?

— Знаю, — квело сказал я.

— Ну так наклоняй голову, отрок Константин, если все знаешь. А чего не ведаешь, о том уж и не говори зря.

Старичок-иеромонах прочитал разрешительную молитву и на прощанье сказал:

— А в воинском искусстве упражняйся. Противостать мечу, когда другими взят будет, — благое дело.

Из церкви я вышел, едва не разревевшись от суровой ласки старого священника, оттого что душа прыгала и в небо лететь хотела.

После ужина до сумерек я бродил по монастырю, залезал на колокольню с молодым монашком. Оттуда краем видна была Москва. Зашел в часовню, постоял, послушал, как монах читает древние взывания к Богу царя Давида. Серегу уже положили в гроб, лицо у него было ясное и мирное, как живое. Потом возле самой стены, за гостиницей, я наткнулся на Кира С заправским видом он дымил сигаретой Здесь было светло от горящих окон. Белая стена возвышалась метра на два с половиной.

— Неделю оборону держать можно, — со знанием дела одобрил он стену и бросил окурок в траву. — Если без тяжелой артиллерии с той стороны.

— Ха! Неделю! — сказал я. — Эту стенку из «Мухи» на раз продырявить можно. Пошли покажу настоящую фортификацию. Между прочим, Минздрав предупреждает…

— Ну и хрен ему с редькой.

Я повел его на другую сторону монастыря. Там, где углом стояло общежитие братии, возле сада, сохранился участок древней кирпичной кладки, метров двенадцать длиной. Остаток прежней стены, которая окружала монастырь лет триста назад или больше, В то время и сам монастырь, наверное, был покрупнее, по населеннее. Толщиной кладка была чуть ли не метр. Такую из гранатомета с одного раза не возьмешь, в ней любой снаряд завязнет.

— Лет триста-четыреста назад и по году оборону держали, — сказал я.

Кир потрогал кирпичи, ковырнул раскрошившийся.

— Кто держал-то? — с сомнением спросил он.

— Да монахи же.

— Кто, эти?! — не поверил Кир и возмущенно фыркнул. — Они же мирные!

— Монахи мирные? — Я даже рассмеялся. — В жизни не слышал такой глупости.

— А какие же они, по-твоему, военные, что ли? — Он подозрительно уставился на меня, сбитый с толку. — Боевые типа монахи?

— Типа того. Пошли еще покажу.

Мы направились к воротам монастыря. На ночь их уже заперли, и дежурный монах ушел. Над воротами горел фонарь. Я показал на кованую металлическую створку.

— Видишь?

— Ну крест, и чего?

— Глаза разуй.

Кир подошел ближе и пригляделся, даже рукой потрогал.

— Меч, что ли? — неуверенно спросил он.

— Что ли меч, — подтвердил я. Выбитый на металле меч в натуральную величину стоял острием вниз. Издалека и правда похоже на высокий четырехконечный крест,

— Это как у вашего этого… Монаха? А зачем это?

— Зачем-зачем. Крест, меч — это тут все равно. Две ипостаси одного и того же. Понял?

— Чего-чего? — недовольно наморщился Кир. — Какие еще постаси?

— Ипостаси оружия. В общем, то и другое — оружие, — объяснил я попроще.

Кир задумался, глядя на меч. Потом стал кусать губу и опять потрогал вырезанный в металле клинок. Видно, невысокое его мнение о монахах уступало натиску странного меча и странных моих слов. Наконец он повел головой из стороны в сторону и растянуто выдохнул, выражая эмоции:

— Лебенсраум.

Я не сдержался и треснул его по затылку.

— Офонарел? — крикнул он и сразу ощетинился, встал в позицию для драки.

— Учись вежливости. Я же не называл твой дурацкий амулет сраным.

На шее у него болтался подвешенный к шнурку зуб какого-то хищника. Огромный, сантиметров пять, и треугольный.

— Он не дурацкий, — разозленно ответил Кир. — Это акулий зуб.

— Пластмассовый.

— Сам ты пластмассовый придурок, — угрожающе пропыхтел он и полез в драку.

Он был меньше меня и щуплый, но хитрый, и руки цепкие. С ходу врезался головой мне в живот, я не устоял, и мы вместе повалились на землю. Началась глупая возня. Я пытался отпихнуть его, драться совсем не было желания, особенно с такой мелюзгой. Особенно с мелюзгой, не умеющей драться. Но он клещом вцепился в меня и локтями мял мне бока. Я вывернулся, заломил ему руку. Он начал второй размахивать, как мельница, пытался попасть по лицу. И тут мне на спину обрушился удар, я вскрикнул от неожиданности. Больно все-таки. И второй такой же удар лег на плечо Киру. Он тоже заорал. Мы сразу вскочили. Когда палкой бьют, тут живо на ноги встанешь.

Перед нами стоял сгорбленный старый монах с клюкой. Это клюкой он нас и огрел. Борода серой сосулькой до колен висит, самого к земле пригибает, а сила в руках еще сохранилась у старика.

— Ты чего дерешься, дед? Делать тебе нечего? — накинулся на него Кир, потирая плечо.

— А-а, это вы, ребятки, — прошамкал монах. — Не разобрал сослепу, думал, беси балуют, друг дружке шерсть дерут. — Старик переложил свою палку в другую руку и перекрестился. — Ну, идите себе с Богом, ребятки. — И нас тоже перекрестил. Мы боком обошли его и быстро зашагали к гостинице.

— Врет, старый пень, все он разобрал, — пробурчал Кир по дороге. — Слепым прикидывается.

— Ладно, пошли спать, — примирительно сказал я. Через несколько шагов вспомнил: — Слышь, а что это за либерсранум?

— Лебенсраум, — поправил меня Кир. — Да не знаю я. Один тип, с которым я… в общем жил у него полгода… он все время повторял это слово. Он делец был, деньги наваривал. Как конкурента сожрет, так сразу: лебенсраум, лебенсраум. Или обворует лоха какого-нибудь, без подштанников оставит, тоже про этот сраум заводит. Только его потом самого угрохали. Десять дырок в нем проделали. Вот и кончился его лебенсраум.

— Зачем ты у него жил? — удивился я.

— Жрать-то надо, — зло ответил Кир. — Он бабки давал, хоть и жмот был.

— Ты на него работал?

— Еще чего, — отбрыкнулся он.

— Тогда за что он тебе деньги давал, если жмот?

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая